Алло, алло! Мистер Армстронг?
На экране появилось изображение старика в очках, с тонким, ухоженным лицом и седыми волосами. Мэлу его лицо показалось смутно знакомым, он вдруг вспомнил об отце и матери, и почувствовал комок в горле. Он откашлялся и подумал, сколько же лет прошло с тех пор, когда он последний раз видел Джона Армстронга? Примерно лет восемь или около того. Но Мэл даже не думал, что человек может постареть так быстро.
Выходит, ты Мэлвин? сказал старик. Вот это да, я часто задавался вопросом, что с тобой стало. Ну и как ты, Мэлвин?
Спасибо, хорошо, мистер Армстронг. Я давно хотел связаться с вами. Но мне потребовалось несколько лет, чтобы узнать, что вы на Марсе. Когда я определил ваше местонахождение, то послал вам радиограмму. Это было несколько недель назад.
Да, я знаю. Но я дал распоряжение своему секретарю мистеру Гарднеру не беспокоить меня по пустякам. Я, знаешь ли, проводил важные исследования. И вот недавно я закончил, и он передал мне твое сообщение. Я узнал, когда приземлится корабль, и решил вызвать тебя после посадки.
Я очень рад, что вы наконец-то что-то решили, мистер Армстронг. То, о чем я хотел с вами поговорить, крайне важно, и я был расстроен, что вы мне не отвечали. Кто-то пытается убить меня.
Что ты сказал? Боюсь мои старые уши слышат уже не очень хорошо. Тебя кто-то пытается убить?
Совершенно верно, мистер Армстронг. Я не знаю, почему, и подумал, что вы могли бы помочь мне выяснить причину.
Видишь ли, ямиролюбивый человек и ненавижу насилие. Я не знаю, почему кому-то понадобилось тебя убивать. А вы, мистер Гарднер? Он повернулся к кому-то вне поля зрения передатчика.
Мэл услышал, как чей-то голос пробормотал:
Я понятия не имею, мистер Армстронг.
Ты слышишь, Мэлвин? Мистер Гарднер тоже понятия не имеет об этом. Я думаю, это все твои фантазии. Ты просто ошибся.
Я не ошибся, мистер Армстронг. И это не фантазии. Все, что я вам сказал, правда. Возможно, если бы мы что-то узнали о собственности, которую оставил мне отец, то вместе смогли бы выяснить причины.
Мой дорогой мальчик, я буду всегда рад помочь сыну Томаса Оливера, которого вспоминаю, как самого лучшего друга. Но когда ты говоришь о причинах, по которым кто-то стремится тебя убить
Он наполовину отвернулся от экрана, и на мгновение Мэлу показалось, что Армстронг забыл, что с кем-то разговаривает. Мэл услышал невнятный голос, словно мистер Гарднер напоминал ему об этом.
Если когда-нибудь будешь лететь в этом направлении, Мэлвин, то загляни навестить меня. Я живу в Куполе Номер Семь.
Спасибо, сэр. Мэл не стал ему говорить, что у него уже имеется адрес, иначе он не смог бы послать радиограмму. Вероятно, мы дадим там представление в конце месяца.
Мы? Ты принимаешь активное участие в работе цирка?
Я выступаю в одном номере. А вообще работаю на подхвате.
Но ожидал такого от сына Томаса Оливера. Между прочим, Мэлвин
Да, сэр?
Даже с этим очками, которые я считаю лучше новомодных пластиковых линз, мои старые глаза уже не видят так ясно, как прежде. Мне показалось, что рядом с тобой сидит собака.
Это действительно собака, мистер Армстронг. Его зовут Пират. Он очень хороший пес.
Я не люблю собак. Я очень их не люблю. Когда приедешь навестить меня, Мэлвин, пожалуйста, оставь собаку в другом месте.
Но, мистер Армстронг
Видишь ли, у меня аллергия на собачью шерсть. Я начинаю чихать и вообще чувствую себя неловко. Так что тебя придется почистить, прежде чем я смогу поговорить с тобой лицом к лицу. И ты будешь без собаки. Это ясно, Мэлвин?
Мэла охватило такое негодование, что он не стал ничего возражать, а лишь молча кивнул.
Очень хорошо. До свидания, мой мальчик.
Когда Мэл покинул кабину и шагал к цирку и друзьям, его охватило разочарование. Не только потому, что старому Армстронгу не понравился Пират, которого Мэл привык считать более надежным, чем большинство людей. Скорее, это было потому, что старик оказался слишком рассеянным, совсем не от мира сего. Он был еще более рассеянным, чем вспоминался Мэлу. И Мэл опасался, что Армстронг не сможет оказать ему помощь в поисках того, кто хочет избавиться от мальчика навсегда.
Что же касается Пирата
Так уж я точно не поступлю, пробормотал Мэл про себя, и Пират тихонечко проворчал, словно соглашаясь с ним.
Мэл медленно возвращался в цирк и по дороге видел афиши, зазывающие на представление. Когда он вернулся, места для зрителей были установлены широким кругом, и уже собраны две массивные металлические конструкции для трапеций и прочих воздушных приспособлений. Большие металлические экраны оградили цирк от взоров тех зевак, кто не купил билеты. А цирковая труппа уже готовила гримерки, необходимые исполнителям.
Мэл тут же включился в работу. Предстояло сделать еще много всего. Труппа оказалась малочисленной, в отличие от тех цирков, про которые Мэл читал, так что никто не сидел без дела.
Работы были завершены непосредственно перед самым представлением. Открылась билетная касса, к которой уже подходили первые зрители, стремящиеся занять лучшие места. Единственной деталью, которой цирк походил на своих древних предшественников, было то, что тут продавались сладости и напитки. Мэлу понравилось сновать вверх-вниз по проходам, продавая марсианский попкорн, жидкие ириски, содовую и прочие вкусности, которые нравились как детям, так и взрослым. Наконец, Хэкин остановил его.
Попридержи свой пыл, о нетерпеливейший, сказал он. Или ты забыл, что твой номер идет одним из первых?
Я думал, он будет во втором действии, пробормотал Мэл.
Ты у нас новичок, о поклонник выступлений, иначе бы знал, что к чему. В начале выступления зрители еще ни к чему не привычные, и им легче понравиться. Они станут смеяться при виде тебя, собаки и карбора, прыгающих вместе. Но как только они начнут утомляться, их энтузиазм будет подогрет самыми лучшими, самыми сенсационными из номеров.
Я думал, мой номер достаточно хорош, надулся Мэл.
Главное не то, что думаешь ты, а то, что думают зрители, о великий мыслитель. Иди в раздевалку и начинай разминку. Скоро твое выступление.
Мэл почувствовал разочарование. После того, что Хэкин и Болам говорили о своей работе раньше, он почти убедил себя, что является звездой представления, а теперь вдруг узнал, что годится лишь на то, чтобы «разогреть» публику и подготовить ее к сенсационным номерам, которые последуют за ним.
«Хэкин не прав, сказал себе Мэл. Наш номер гораздо лучше, чем он о нем думает. Вот пусть он посмотрит, сколько аплодисментов мы соберем».
Пират проводил его в раздевалку, где их уже терпеливо поджидал в клетке карбор. Пирату и его трехногому напарнику разминка была не нужна, и они просто наблюдали за тем, как Мэл сделал тройной прыжок с поворотом.
Посмотрим, как отреагирует на это публика, самодовольно пробормотал себе под нос Мэл.
Он был так увлечен, разогреваясь и предвкушая триумф, что пропустил начало представления. На арену вышел шпрейхштал-мейстер, в традиционном цилиндре, громадных ботинках и фраке с длинными фалдамиэта одежда не менялась уже несколько столетий. После краткого вступительного слова он взмахнул кнутом, и кнут неожиданно разлетелся на полдюжины частей, аудитория ахнула, а части кнута расправили крылья и улетели. «Кнут» был ничем иным, как редкой колонией венерианских птичек.
Началось первое действие. Мэл выглянул из двери раздевалки и увидел квартет клоунов. Двое из них были низенькими и приземистыми, и Мэлу показалось, что он узнал в них Болама и Хэкина в укороченном виде.
Они разыграли комическую пантомиму, в ходе которой Хэкин наскакивал на Болама и отлетал от него, как резиновый мячик.
Болам попытался его схватить, но в первый раз промахнулся и содрал с Хэкина штаны. Аудитория взорвалась от смеха. Во второй раз Боламу удалось ухватить Хэкина за ноги, и он принялся вращать его. Вторая пара клоунов попыталась вырвать несчастного Хэкина из рук силача, но они добились лишь того, что тот стал вытягиваться, подобно настоящей резиновой игрушке. Когда руки и ноги Хэкина стали длиной фута по четыре, клоуны отпустили его. Гуттаперчевый Человек рванулся вперед, как шарик из рогатки, и сбил продолжавшего удерживать его Болама с ног. Тот вскочил, но Хэкин начал растягиваться снова и снова, каждый раз потом напрыгивая и сбивая силача обратно на арену. Так они добрались до выхода и удалились под завывания рыдающей от смеха публики.