Поутру объяснил, что заслышал шум на подкровелье, думал тать какой забрался. Полез посмотреть, да ненароком шум учинил. А что в домовину забрался, так ведь упал в нее, впотьмах, оттого-то и разбудил всех. Чего не сказался? Как-то не подумал
Поверили, нет ли, ан в этот раз обошлось. Колодец чистить надобно, что-то в последнее время вода мутнеть стала, трухи много, не до того, зачем в подкровелье лазил. Пока чистил горло колодезное от мха да грибов, пока с дна грязь выгребал, вспомнил, наконец-то, куда дощечки задевал. Он их в горшок щербатый спрятал, а горшок у забора зарыл. Поверх окуня дохлого бросил, заговор прочел, чтоб не иначе кому, кроме хозяина, конечно, дощечки сии взять, кто этого самого окуня оживить сумеет.
Ну, у забора откопать это не по подкровелью лазить. Это он ночью без всякого шума сделал. Допрежде же, весь вечер возле двора Сычова ошивался, девку высматривал. Зайти не решился, а так, то забор подпирает, будто ждет кого, то мимо прохаживается, будто по делу. Не углядел, все ж таки. Так и подался домой, несолоно хлебавши.
С дощечками помучиться пришлось. Когда каждый день учишься, перебираешь, это одно, а тут сколько за них не брался? Однако ж справился. Что искать в них без понятия, только как перебирать начал, одна вроде теплее показалась. И будто сама в ладонь тычется.
«Зверь же, Скименом рекомый, есть всем зверям, и птицам, и гадам царь. Клыки имеет изогнутые, размером в длань, и зубы в три ряда, сверху и снизу. Величиною он с тура, но цветом светел, едва светлее солнца заходящего. Телом аки пардус, лицо же имеет сходственное с человеческим, а глаза у него синь морская. Хвостом подобен скорпию земляному, на конце жала, и в жалах тех яд. Сии жала он, вскинув хвост над головою, метать способен. Гласом велик, и коли восхощет зверя созвать, рык издает, аки гром небесный, коли птицу соловьем щелкает, коли гадов гадом шипит. Бегом быстр, увертлив, воды не боится, а кольми паче свиреп и человекояден. Живет же где неведомо».
Не раз и не два водил Алешка пальцами по дощечке, все думал, не упустил ли чего. Потом снова завернул, в кувшин спрятал и на прежнем месте закопал. Вернулся, лег и задумался. Никогда прежде о таком чудесном звере не слыхивал. Может, брешет книга? В ней ведь много понавырезано, чего придумкой кажется А ежели нет? Сколько бед учинит, коли до города доберется. А добраться немудрено. Хочешь берегом, хочешь вплавь. Он ведь, если и впрямь такой чудный, озеро переплывет и не заметит. Этого, конечно, в книге нету, чтоб плавать умел, только иначе и быть не может.
И так прикидывал Алешка, и эдак, не заметил, как ночь прошла. Только глаза прикрыл, ан уж петух голосит. За дневными заботами день пролетел, под вечер же опять дозором к дому Сычову отправился, а оттуда, так ничего и не углядев, на то место, возле которого девка ему показалась.
Сидит, озирается. Придет не придет, гадает. Все больше в сторону города посматривает, сказала ведь, что бортник ей дядюшка.
Пришла, никуда не делась. Снова песня послышалась, как в прошлый раз, снова водой балуется. Ну да Алешке в этот раз посмелее.
Поздорову будь, девица-красавица, говорит. Может, имя свое назовешь, а то неспособно как-то
Может, и назову, улыбается, коли самому невдомек. Чего это у тебя, на лбу-то?
Сказать правду все одно что себя оплевать. Вот Алешка и залился соловьем. Мол, забаловали молодцы так, что и унять некому. Ему и пришлось, потому как больше некому. Утихомирил, конечно, но, вот, слегка досталось.
Это отчего ж так забаловали? спрашивает.
Кому с какой девкой на игрищах быть сговориться не могли, вот и разодрались.
А ты что же?
А что я?
Ну, выбрал, кого из хоровода увесть?
Алешка и махнул с плеча. Тебя, мол, увесть хотел. И ждет, что в ответ скажет. Она же про то молчок, а сама спрашивает:
Ты дощечки-то свои посмотрел?..
Глядит на нее Алешка, и помстилось ему на мгновение, что не девка она. Ну, то есть, обликом девка, а весен ей о-го-го сколько, не сосчитать!..
И как думаешь сладишь?..
С кем слажу? не сразу понял Алешка. А потом, ровно дубиной по башке так ведь это она про того самого зверя, как его, Скимена, речь ведет. Да неужто за озером
А коли и так? сама серьезной стала, не улыбается больше. И эдак в упор смотрит, выжидаючи. Слепому видно, какой ответ ей надобен.
Только замялся Алешка. Одно дело книжка там, или с Екимкой про разбойников. Тут же, ровно кур в ощип угодил. Ну как там и вправду зверь этот невиданный баламутит? С ним совладать, знахарка надвое сказала, только скорее самому голову буйную сложить, нежели одолеть. У девки же уста чуточку дрогнули. Что ж ты, мол, добрый молодец, призадумался? Не ты ли давеча полгорода одним махом утихомирил? Али из тех, кто только языком молоть и способен?
Оно, конечно, можно бы сладить, бормочет Алешка, не зная, как лучше выкрутиться. Коня вот только у меня нет, оружия там Ну, всего того, что богатырю положено. А без них как же? Без них никак
Никак, говоришь? девка щурится.
Никак.
А ежели будет тебе, и конь богатырский, и оружие?
Ну, тогда Только это ведь и обождать может. Ты мне насчет игрища лучше скажи, попытался Алешка беседу в сторону увести, согласная?
Как же мне с таким робким богатырем, да на игрище? Засмеют. Переведайся со зверем, так и поглядим.
Вот заладила: зверь, зверь Не убежит, чай, да и не убудет от него. Глядишь, перебесится, и обратно уйдет, откуда явился Сказано тебе нет у меня ничего, чтоб одолеть окаянного. Не с голыми же руками
Голыми руками только девок с-под мостка за ноги хватать, усмехается. Камушек-то не забыл, возле которого в дупло провалился?.. Сходил бы ты к нему еще разок, глянул, что да как, может, чего и выглядел бы ненароком.
И опять пошла себе, напеваючи. Только в этот раз решился Алешка глаз с нее не спускать и подглядеть, где живет. Крадется по кустам, чтоб не заметила, и тут, как назло, веткой по глазам шваркнуло. Зажмурился пропала девка, будто и не было. Ну да не проведешь. Про камешек, да про дупло, да про дощечки окромя Сыча сказать некому. Надо будет все ж таки заглянуть к нему, да напрямки и спросить. Ну, и к камню наведаться. Найдет ли вот только дорогу? Лет-то сколько минуло, не заросла ли?
Не заросла. Да, к тому же, казалось, ноги сами вынесли к камню заветному, синему. Нисколько не изменившемуся за прошедшие весны. И все вокруг него тоже, вроде, такое же, как прежде.
Забрался Алешка на камень, посмотрел вокруг, снова слез, вокруг обошел. Ну, хорошо, наведался. Никто камень этот самый не потревожил. И что с ним делать? Поелозил пальцами по поверхности, где надпись мнил, ан оказалось прав был Кузьма, никакая это не надпись, а просто выщербленки. Стукнул пару раз кулаком поверху, столько же раз ногой пнул, зацепил снизу ладонями поднять попытался, потом плечом приложился, толкнуть. Как же. Тут таких, как Алешка, десятка два-три потребуется, ежели только он в землю на версту не врос. А что? Запросто. Может, это не камень, а скала какая. Тогда ее вообще не одолеть. Уж не посмеялась ли над ним девка? Или все-таки посмеялась?..
Снова и снова осматривает камень Алешка, снова и снова вокруг бродит, бьет да толкает. Никакого проку. Палку взял, под камень тыкает и тут незадача. Упирается палка, значит, глубоко он в земле сидит.
Совсем умаялся добрый молодец. Отошел на край полянки, присел на травку, глядит и думает. Оно, конечно, разрыв-травой можно попробовать. У Всеведы разжиться и попробовать. Это ежели камень вроде как замок. Если же нет не поможет. А можно просто плюнуть, и забыть. Повернуться и уйти, словно ничего и не было. Девке же соврать что-нибудь. Сказать не нашел камня. Или вообще пропал. Пришел, мол, на то самое место, а его нету. В землю ушел. Вместо себя болотину оставил. Хочешь, отведу, покажу? Ее, девку эту, главное в лес заманить, а там уж Алешка не оплошает
Размечтался, про камень совсем позабыл, на нем же вроде как движение обозначилось. Пока молодец о своем думает, две ящерки зеленые откуда-то на солнышко выбрались. Алешка смирно сидит, им и не боязно. Распластались, греются. Тут-то Алешка их и приметил. Обычные ящерки, ничего в них колдовского нету, ему же кажется коли изловить, сразу загадка и разрешится. Уполз в кусты, выглянул смирно сидят, на прежнем месте. А как начал ветками шуметь, кругом обходя, чтоб с той стороны подобраться, где ближе казалось, юркнули, и нет их.