Колобов поднялся, подошёл к окну и отрешённо уставился в пространство. Васильев тихонько присоединился к профессору. Вчера вечером они со Смершевым вот так же переминались с ноги на ногу у окна его кабинета. Теперь за мутноватым стеклом вместо чарующего звёздного шатра виднелась мокрая брусчатка мостовой, серые унылые дома, семимильный многолапый виадук и плавно ныряющая под него пешеходная улица, несколько минут назад приведшая Ольгерта в странный институт. Сыпал нудный мелкий дождь. Там и сям беззвучно раскрывались спасительные парашюты разноцветных зонтов.
Колобов первым нарушил молчание.
Несколько лет назад профессор Грязнов шумно расплевался с ведущими специалистами нашего института и, в частности, с вашим покорным слугой, которого он, кстати сказать, настойчиво приглашал к сотрудничеству вне стен НИИХЕРАД, и с гордо поднятой головой ушёл на вольные хлеба. Вскоре Грязнов выпал из поля нашего зрения. Колобов бросил на Ольгерта быстрый взгляд. А из вчерашний беседы со Смершевым я понял, что и из вашего поля зрения тоже.
Охарактеризуйте Грязнова, попросил Ольгерт.
Адольф Грязновтипичный честолюбец и неистощимый генератор неожиданных идей, без раздумий ответил Колобов. Он неподражаемый эксцентрик, далеко не безобидный шутник, желчный насмешник, мистификатор и бесстрашный авантюрист. Голова у него удивительная. Мощная голова. Но самое, пожалуй, главное: Грязновзакоренелый мизантроп. Он ненавидит людей и презирает их. Поэтому при таком махровом букете Колобов прищурился, словно пытаясь проникнуть в прошлое, пронизав серую пелену нудного дождя. Помните старый фильм, где лежащий на смертном одре старик незаметно поджигает газету у читающей ему сиделки?.. Это вылитый профессор Грязнов. Адольф Иванович способен на всё и не остановится ни перед чем. Терять ему по большому счёту нечего. Когда Грязнов уходил из института, ему было уже далеко за шестьдесят и он тяжело болел.
От какой печки посоветуете пуститься в пляс? спросил Ольгерт.
Колобов надолго задумался. Прошумел по виадуку поезд, потом ещё один. И ещё. В проплешинах ромашкового моря разноцветных зонтов тускло поблёскивала намокшая брусчатка; дождь лил не переставая.
Получайте вашу печку! повернулся к гостю Колобов. Если правда, что в детективных романах действие обычно завязывается в отеле, ночном клубе или баре, то вот вам презлачное местечко, где этого «добра» пруд пруди. Я имею в виду расположенный в свободной экономической зоне город Энск.
Ольгерт непроизвольно присвистнул.
Вы там бывали? по своему истолковал реакцию парня Колобов.
Будь моя воля, я бы прикрыл все эти чересчур свободные экономические зоны и ублюдочные силиконовые долины а ля рюсс, сказал Ольгерт, так и не ответив на вопрос. Наш с вами детектив завязывается не в гостинице, не в ночном клубе и не в баре, а в тихом омуте НИИХЕРАД, в котором, как я подозреваю, водятся очень страшные черти.
Частица чёрта в нас заключена подчас, процитировал Колобов, улыбаясь одними умными глазами. Влачащие нищенское существование сотрудники нашего института играючи могут подняться на сокрытые от большинства людей ослепительные вершины обобщений и абстракций. Но низкооплачиваемых прирождённых космологов и физиков-теретиков, как и в прежние времена, заставляют делать оружие.
Ольгерт принялся засыпать профессора вопросами. Вернее, осыпать, поскольку ощущал себя профессиональным боксёром, несмотря на все старания не могущим завалить физически маломощного хлипака-мозгляка. Он заходил справа и награждал Колобова тяжёлыми хуками по корпусу. Он смещался влево и наносил ему хлёсткие свинги в голову. Он стремился достать чисто выбритый подбородок профессора лихим нокаутирующим аперкотом. Он потрясал его мощными прямыми в грудь и подлыми и коварными под дыхна грани фола. Но Колобов, хоть и по очкам, но выигрывал бой.
С распухшей головой и отекшим лицом Васильев повис на канатах, услужливо сплетённых Колобовым из своей предупредительности и деликатности, и, вконец измолчаленный, сдавленным голосом прохрипел:
Сдаюсь! Вы убедили меня в реальности находящегося в руках террористов ядерного устройства. Теперь надо выбить его из этих рук.
Это уже хлебушек вашего, м-мм, департамента, слегка улыбнулся Колобов. В утешение замечу, что стоящие перед террористами проблемы ничуть не легче наших. Но как бы там ни было, Адольф Грязнов затеял крупную игру, и нам волей-неволей приходится поднимать брошенную им перчатку. Поднимая её, надо помнить, что в этой великой игре мы одновременно игроки, карта и ставка.
«Ай да Шеф, ай да плагиатор!» весело подумал Ольгерт и с непроницаемым лицом озвучил уже известный ему отзыв на изящный пароль, имеющий широкое хождение среди учёных-космологов, которых при всех режимах всегда заставляют делать бомбу:
Никто не продолжит её, если мы уйдем из-за стола!
Ольгерт и профессор посмотрели друг другу в глаза и от души расхохотались.
Затем собеседники вернулись в комнату 319, где на рабочем столе возвышались кипы писчей бумаги, лежали хорошо отточенные простые карандаши и большой одинокий ластик.
Неужели вы выходите один на один с Мирозданием с таким незатейливым реквизитом? искренне удивился Васильев, выкладывая на стол кусочек благоухающего духами блондинки картона.
Реквизит предельно прост, утвердительно кивнул Колобов. Бумага, карандаш и ластикнаши вечные спутники и лучшие друзья. Как бриллианты для девушек. Он протянул Васильеву отмеченный пропуск. Вот, пожалуйста!
Проще некуда, забирая документ, подхватил Ольгерт с видом закоренелого провокатора. Проще только у философов. Говорят, им даже ластик не нужен.
* * *
Под иссякающим мелким дождем Васильев дошагал до автомобильной стоянки. Здесь его ожидал сюрпризне из приятных. На боку «жар-птицы» нагло сияла длинная свежая царапина.
Ольгерт рефлекторно почесал потылицу. Поверить в то, что царапина появилась случайно, могли бы разве что какие-нибудь безлошадные штатские «мешки».
Ольгерт медленно обвёл взглядом автостоянку, отделённую от безлошадной части общества дикого капитализма сетчатой изгородью. Автомобилей здесь было четырнадцать, не считая его «жар-птицы». То есть не «его», а служебного: кишка у Васильева была тонка прикупить такую тачку, и с этой удручающей анатомической особенностью своего организма он ничем не отличался от безлошадных штатских «мешков».
Все машины уже находились тут до момента приезда Ольгерта, произошедшего примерно часа полтора назад. Повредивший чужую машину вандал давно уже унёс ноги, буде потерпевший не выдернул их из его задницы. Разыскать автомобильного вандалазадача ещё более трудная, чем найти профессора Грязнова и якобы созданное им ядерное устройство.
Васильева вдруг обдало свирепым «бодяжно-водочным» перегаром, и вслед за тем над его ухом проскрипел жизнерадостно-развязный голос:
Баков на триста царапинка, как полагаешь, приятель?
Ольгерт обернулся и встретился взглядом с хитро ухмыляющимся старикашкой, с интересом разглядывающим свежий шрам на теле несравненной «жар-птицы».
Твоя доля покапять рублей, сказал он, протягивая заросшему щетиной бродяге пятирублевую монету. Видел кого-нибудь?
Швартовался тут один пижон на «буревестнике», утвердительно кивнул старичок, благодарно принимая денежку и с ловкостью фокусника буквально растворяя её в живописных лохмотьях, заменявших ему одежду. Покрутился минут десять-пятнадцать, потом вскочил в седлои только пыль столбом.
И куда же он навострил свою большую птицу?
Слышь, приятель! вместо ответа заговорщически проскрипел старикашка. Подкинул бы ты мне пару червончикови я бы тоже был на коне. Понимаешь, пиво у меня закончилось. Просто совсем иссякло. Как бензин на автозаправках, когда его придерживают на складах перед повышением цен А?
Переборов острый приступ жлобства, Ольгерт вытащил две смятые десятки и неохотно протянул попрошайке.
Старичок ловко свернул банкноты в трубочку и засунул ее в большую волосатую ноздрю.
Вон туда пижон поехал, вон туда! истово затряс он немытой головой, словно опасаясь, что ему не поверят. Ты, паря, принимай всё как есть. Лучше поцарапанная «жар-птица» в руках, чем новехонький «буревестник» в небе, обнажая прокуренные зубы, неумело пошутил он и, в восторге от собственного дешёвого остроумия, обозначил мнимый успех шутки мелким дребезжащим смехом.