- Он и сам слышал, как невнятна была его речь: ему пришлось выпить перед тем, как встретиться со своим старым другом. Граф Утаньята не чувствовал себя больше свободно с королем, тем более что принес ему плохие новости.
- У тебя было две недели. Я дал тебе все - войска, осадные машины - все! Король, нахмурившись, ущипнул себя за подбородок. Лицо его было болезненно искаженным, казалось, что он избегает встретиться глазами с Гутвульфом. - Я не могу больше ждать! Завтра - канун летнего солнцестояния.
- А какое это имеет значение? - чувствуя себя продрогшим и больным, Гутвульф отвернулся и выплюнул потерявший вкус кусок цитрила - в шатре короля было холодно и сыро, как на дне колодца. - Никому еще не удавалось захватить одну из великих крепостей за две недели, разве только в рядах защитников были предатели и крепость была плохо подготовлена к осаде - а эти наглимундцы дерутся как загнанные в угол звери. Будьте терпеливы, ваше величество; терпение - это все, что нам нужно сейчас. Мы уморим их голодом за считанные месяцы.
- Месяцы! - раздался глухой смех Элиаса. - Он говорит о месяцах, Прейратс.
Красный священник оскалился в безразличной улыбке скелета.
Смех короля внезапно смолк. Элиас низко опустил голову, едва не касаясь подбородком рукояти серого меча, стоящего у него между колен. Что-то в этом мече было отвратительно Гутвульфу, хотя он и понимал, что глупо испытывать такие чувства к обыкновенной вещи. И все-таки в последние дни Элиас нигде не появлялся без меча, словно клинок был какой-нибудь избалованной комнатной собачонкой.
- Сегодня у тебя есть последний шанс, Утаньят, - голос Верховного короля был хриплым и тяжелым. - Или ворота будут открыты, или мне придется принять... другие меры. Гутвульф встал, он слегка покачивался.
- Ты обезумел, Элиас, ты обезумел! Как мы можем... саперы прорыли только половину... - Голова у него кружилась. Он замолчал, пытаясь сообразить, не слишком ли далеко он зашел. - Какое нам дело до кануна летнего солнцестояния? - Он снова умоляюще опустился на одно колено. - Скажи мне, Элиас.
Граф боялся вспышки гнева своего рассерженного короля, но была у него и слабая надежда на возвращение старой дружбы. Он не дождался ни того, ни другого.
- Ты не сможешь понять, Утаньят. - Пристальный взгляд покрасневших глаз короля упирался в стенку шатра или в пустоту. - У меня есть... другие обязательства. Завтра все переменится.
Саймон думал, что хорошо знает, что такое зима. После перехода через безлюдные просторы Белой пустыни, бесконечной вереницы однообразных дней, полных ветра, снега и рези в глазах, он был уверен, что зима уже не сможет приготовить ему никаких сюрпризов. После нескольких дней на Урмсхейме он мог только восторгаться своей прежней наивностью.
Они шли по узким ледяным тропинкам, связанные цепочкой, и осторожно пробовали лед посохом и пяткой, прежде чем сделать следующий шаг. Временами налетал ветер, швырявший их, словно сухие листья, и тоща они прижимались к ледяному боку Урмсхейма и цеплялись за него, пока ветер не успокаивался. Сами тропинки тоже таили предательство; Саймон, считавший себя мастером по восхождениям на башни Хейхолта, постоянно соскальзывал там, где не более локтя было между стеной и пропастью, а на пути к далекой земле он мог встретить только облако снежной пыл": И забраться на Башню Зеленого ангела, которая раньше казалась вершиной мира, теперь было таким же уютным детским занятием, как, например, встать на табуретку в кухне.
С горной дороги были видны вершины других пиков и облака, клубящиеся вокруг них. Северо-восток Светлого Арда простирался так далеко, что Саймон отворачивался от этого вида. Не годилось смотреть с такой высоты - от этого колотилось сердце и перехватывало дыхание.