- Кузнец в Наглимунде думал, что я настолько же безумный, насколько маленький, - улыбнулся Бинабик, когда подошел Саймон. - Но он изготовлял для меня все, чего я желал.
Из развязанных мешочков посыпались очень странные предметы: покрытые гвоздями металлические пластины с кожаными ремнями и пряжками, странные Молотки с острыми концами и нечто вроде упряжи для очень маленьких лошадей.
- Что это такое?
- Для уговаривания и покорения гор, - самодовольно улыбнулся Бинабик. Даже кануки, очень быстроногие жители, не влезают на очень высокие вершины, когда совсем не готовы к этому. Смотри, вот это, чтобы надевать на сапоги. Он показал на пластины с гвоздями. - А это ледяные топоры - они имеют большую пользу. Слудиг, с несомненностью, узнает их.
- А сбруя?
- Чтобы мы могли связывать себя вместе. Если идет дождь со снегом или если прибежала лавина, или если лед слишком тонкий, когда один упадет, другие могут удерживать его тяжесть. Если бы я имел время, то приготовлял бы упряжь и для Кантаки тоже. Она будет огорчаться, оставаясь сзади, и мы будем иметь грустное расставание, - смазывая и полируя все это, тролль напевал себе под нос тихую мелодию.
Саймон молча смотрел на снасти Бинабика. Почему-то он думал, что лазить по горам ничуть не труднее, чем подниматься по ступенькам Башни Зеленого ангела круто в гору, но, в сущности, ничего более страшного, чем обыкновенный трудный переход. Эти разговоры о падениях и лавинах...
- Хо, Саймон-парень! - Это был Гримрик. - А ну-ка давай, делай дело. Собери хотя бы немного щепок. Устроим последний хороший костер перед тем как лезть в горы, искать свою смерть.
Этой ночью в его снах снова возникла белая башня. Он отчаянно цеплялся за ее скользкие окровавленные стены, а волны выли внизу, и черная красноглазая тень наверху звонила в гибельные колокола.
Трактирщик поднял глаза и открыл рот, чтобы заговорить, но остановился, не сказав ни слова. Он моргал и сглатывал, как голодная лягушка.
Вошедший был монахом в черной рясе с капюшоном, его одеяние в нескольких местах было запачкано дорожной пылью. Что в нем бьшо удивительным, так это размеры. Он был нормально высокий, но могучий, как бочка, достаточно большой для того, чтобы комната таверны - не самая светлая из всех возможных, надо отметить, - заметно потемнела, когда он протиснулся в дверь.
- Я... Извините, отец, - трактирщик заискивающе улыбнулся. Этот слуга эйдонитского бога выглядел так, как будто, увидев грешника, сжимает его, пока грех не вытечет вместе с кровью. - Что вы спрашивали?
- Я сказал, что обошел все кабаки на каждой улице у этой пристани, и нигде мне не было удачи. Спина у меня болит. Налей мне кружку чего-нибудь покрепче. - Он протопал к столу и опустил свое грузное тело на скрипучую скамью. - В этом богом проклятом Абенгейте больше трактиров, чем дорог, - трактирщик заметил, что монах говорит с акцентом жителя Риммергарда. Это объясняло нежный розовый цвет лица монаха: трактирщик слышал, что густые бороды мужчин-риммеров приходится брить трижды в день - а те, которые этого не делают, просто отращивают их.
- Это портовый город, отец, - сказал он, поставив здоровенную бутыль перед сердитым помятым монахом. - А в эти дни, когда такое творится. - Тут он передернул плечами и состроил гримасу. - Ну просто уйма приезжих ищет комнату.
Монах вытер пену с верхней губы и нахмурился.
- Я знаю. Проклятый позор. Бедный Лут...
Трактирщик нервно огляделся, но эркинландские стражники в углу не обращали на них никакого внимания.
- Вы говорили, что вам не повезло, отец, - сказал он, меняя тему. - Могу я узнать, что вы ищете?
- Монаха, - прорычал огромный человек. - Брата-монаха, я хотел сказать, да еще парнишка при нем. Я прочесал пристань сверху донизу.