А потом я понял, что тут не надо никакой логики. Даже журналы читать не надо. Надо достаточно внимательно слушать, что говорит взбудораженный, а потом говорить, что ты думаешь прямо наоборот. И он будет кипеть, как забытый чайник, пока крышечку не сорвёт.
Лучше стану буддистом, заявил Москаль-Ямамото. Надо спросить у Ватанабэ, как это делается. Успеть, пока ещё разрешают.
Мы не будем ничего запрещать! тут Пачин не выдержал и повернулся ко мне, Нет, ну лучше ты ему объясни. Я уже замучался. Начитался глупостей непонятно где и теперь
У вас и начитался, подал голос Москаль-Ямамото.
Пачин обернулся, чтобы ответить. Помолчал и опять повернулся ко мне.
Ты пойдёшь на митинг,?
Какой митинг? я и правда не знал
За возрождения языка айну. Всё уже согласовано! Послезавтра, на площади перед мэрией. Вот, читай.
А ты что, сделался айну?
Я буду там от русских. Которые настроены про-айнуски.
Ты месяц назад за объединение Японии был, напомнил Москаль-Ямамото.
Одно другому не противоречит! Права айну необходимо отставивать и в объеинённой Японии!
За оградой пустого школьного дворарайон частной застройки. Двухэтажные коттеджики на две семьи с крошечными окошками. Между мусорных баков чёрная Субару, накрытая синим полиэтиленом, из такого делают мешку для мусора.
Всё это как-то слишком уныло, чтобы найти путь к новой жизни через права для айну и прочую конституцию.
Извини, мы на всё лето уезжаем к Башне.
По лицу Пачина пробежала растерянность. Кажется, на целую секунду он смог понять, что если не образумится, то кончит как его дядябезвестным кухонным диссидентом, с подшивкой пыльных журналов, папками самиздата на шкафу и старым холодильником Рига, в котором хранится типовой натюрморт: уже совсем затвердевший сыр, дешёвый жгучий красный перец и бутылка шмурдяка производства Абхазии
Тяжёлая, разделанная под орех парадная дверь выпустила Алину Воробьёву.
Сначала ты замечаешь её лицовнимательные серые глаза и умную, ироничную улыбку и каштановые волосы, остриженные до плеч и аккуратно подвитые на краях. Причёска достаточно официальная для школы и достаточно стильная, чтобы явиться на любое светское сборище. Тонкие плечи и плотное тело, худое, но выносливое.
Да, она была замечательная. И фон из кряжистых черноволосых японок с раскосыми громадными глазами только усиливал её очарование. Чистая и деликатная, она словно не замечала, что грудь под свежей зрустящий блузкой уже сформировалась, а юбка отутюженная, как для модельных съёмок, великолепно выделяет длинные мускулистые ноги.
Форменный галстук по случаю каникул завязан в бант.
Алина, Пачин шагнул к неё, А что ты думаешь о ситуации с айну в нашей стране?
Я ничего в этом не понимаю! очаровательная улыбка. Но шаг она сбавлять не стала. Спустилась с лестницы и пошла к воротам.
Мы с Антоном последовали за ней. Москаль-Ямамото катил тележку.
Возле школьных ворот Алина обернулась. Пачин по прежнему стоял на крыльце и раздавал листовки. Но если их и брали, то только на самолётики и прочее стихийное народное оригами.
Когда я его в первый раз увидел, сказал я, он читал Общую теорию множеств Френкеля и Бар-Хиллела. Ту самую, фиолетовую, которую Есенин-Вольпин переводил, когда из дурки выпустился. Там ещё комментариев переводчика больше, чем текста самой книги.
А ты сам читал? Интересно?
Нет. Я увидел и подумал, что он гений.
А что ты думаешь теперь?
Теперьне знаю.
Наш Гриша любого занудит до смерти, заметил Москаль-Ямамото, Лучше бы гомосексуализмом увлекался!
Воробьёва посмотрела на него, как на таракана. Антон сделал вид, что не заметил.
Лето вступало в свои права, вдоль канала цвели репейники, и по дороге к вокзалу мы благополучно забыли и о Грише, и о всех на свете айну.
Вокзал в Саппоро ещё не успели перестроить в теперешний торговый центр. На восточной стороне уже торчал новый универсам, похожий на ксилофон, который положили на бок, а со стороны метро было всё перекопано. Обречённое трёхэтажное здание вокзала взглянуло на нас закопченным фасадом с четырёхметровым барильефом: Рабочий, Рыбхозница, Учитель и Школьница.
Алина отошла к кафетерию. И я решился.
Сдай тележку в багаж.
И не подумаю!
Не прикидывайся! У тебя там реактивы.
И что? Они совсем безопасные. Если их не пить, разумеется.
Но ты их украл.
Они списаные.
Они стояли в ящиках во дворе института. И ты их просто взял. А спишут как найдут недостачу, при инвентаризации.
Ярэ-ярэ, какая научная щепетильность. Ну спишут, и дело с концом.
Просто когда-нибудь это плохо кончится.
Вот кончится, там и посмотрим.
Я просто не хочу, чтобы с ней что-то случилось.
Тут вернулась Алина с мороженым на троих. И мы пошли занимать места.
Росомаха тогда ещё не ходила, и мы тряслись на старенькой синей Гусенице в пять вагонов шестьдесят третьего года выпуска.
Сейчас, уже в другом поезде и даже на другой ветке, до меня дошло, как сильно я ошибался. Прошло каких-то семь лет, и вот Воробьёвой нет с нами, а Пачин лежит в ячейке бюро судебной медицины города Хакодатэ. Интересно, как его туда занесло? Он же в Саппоро жил.
Поезд уносил нас вглубь острова. Вокруг был один из тех чудесных летних дней, когда сидеть доманастоящее преступление.
За липкими деревянными рамами пробегали поля, лесополосы и редкие посёлки с удивительно русскими теплицами и кирпичными домиками. Небо сияло. А пахло почему-то цветущими мандаринами.
Городок встречал нас крошечной станцией с пузатыми зелёными иероглифами на фасаде. Переход над путями накрыт облупленными белыми досками. За ним начинался Камифурано, он же Асахикава-12двухэтажные домики и гаражи из рифлёного железа.
Офицерский городокна южном краю, за Симати. От мэрии его уже видноквадратный квартал совершенно советских пятиэтажных хрущёвок похож на серую бетонную крепость.
Родители были на работе. Я открыл дверь квартиры своим ключом.
Когда сняли ботинки, я немедленно заявил, что не отпущу их, пока не отведают пирог по моему фирменному рецепту. Поставил чайник, смешал тесто для манника и задвинул его в духовку.
Потом трогал старые обои и удивлялсяпочему после Саппоро родное жилище кажется таким тесным? Не выдержал и распахнул балконную дверь.
Так вышло, что балкон был в стороне Башни. Она была всё такой же тонкой, серебристой и близкой, какой казалась из Саппоро. Наш дом стоял посередине квартала, многоэтажки загораживали горизонт и казалось, что Объект-104 торчит прямо за седьмым домом.
Надо же, Алина протянула руку, словно хотела её коснуться, Она здесь у вас точь-в-точь такая же, как в столице. Даже толще не становится.
Всего лишь оптические эффекты, отозвался Москаль-Ямамото, Её даже с той стороны пролива, из Аомори видно. Туда теперь туристы приезжают. Можно яблок поесть и заодно на башню полюбоваться.
Это так странно
Странностьэто хорошо, сказал я, Раз мы чего-то не понимаемзначит, наука знает, в какую сторону надо работать, что исследовать, какие гипотезы выдвигать. На что деньги просить, кстати, тоже теперь знает. Можно сказать, мы наступили природе на хвост. А значит, мы скоро поймём, почему башня так работети заодно сотню других вещей.
Тогда я не знал, что пройдёт несколько лети Объект-104 можно будет увидеть из Токио и Владивостока. Но понимания от этого не прибавилось.
Но мне только испонилось пятнадцать, я был не просто глуп, но ещё и наивен. И поэтому пообещал:
Завтра я покажу тебе нашу учебную лабораторую.
Алина захлопала в ладоши.
Менкой!
И даже Москаль-Ямамото посмотрел с одобрением.
Когда я доставал из духовки манник, вернулись родители. Не помню, что их больше обрадовалопирог или Воробьёва. Но они точно мной гордились. Единственный сын вернулся из Саппоро не с пустыми руками.
Пирог получился как надос нежной мякотью из манки и сладкой хрустящей корочкой. За чаем Алина осмелела и спросила отца, правда ли, что его зовут Уран.
Совершенно верно, отец заученным движением показал пропуск, Имя редкое, признаю. Но не удивительное. Я, можно сказать, в одном ряду с Радием Фишем и Гелием Дугиным.
Воробьёва легла спать в моей комнате, а мы с Москалём-Ямомото расположились на кухне. Хоть и не японская, квартира с появлением девушки стала очень тесной. Сначала хотели поставить раскладушку. Но потом вспомнили, что мы в северной, но Японии и поступили простовыдворили в коридор все стулья и легли на полу. Как привыкли в общежитии.