Вокруг кружило и пузырилось, булькало и бурлило, пенилось и хохотало, вопило и визжало, дышало и гоготало, тренькало и крушилось всенародное мероприятие под названием тусовка.
Я оказался на вечеринке, вовсе не собираясь веселиться.
Энн Мари пыталась сфокусировать на мне свои поблескивающие бурундучьи глазки, и в итоге, очень по-женски сосредоточившись, преуспела.
Гм, ну если на то пошло, Лорен, то я видела тебя и более веселым, и уж конечно более нарядным
Из дальней комнаты донесся звон разбивающегося стекла, за нимвизг, крики «ура», и, похоже, треск срываемых с карнизов занавесок.
Энн Мари, сказал я устало, а может, вам лучше пойти проведать остальных гостей? Они, сдаётся, крушат ваше распрекрасное жилище.
Кажется, это было сказано об одном из наиболее скудоумных королей Англии: «Будьте осторожны, подавая королю какую-либо идею, ибо, однажды заронив в его голову, ее едва ли возможно извлечь обратно». Энн Мари, особенно после обильного возлияния, была не менее твердолобой. А я в тот момент был единственным объектом ее внимания.
Ах, да мне на все наплевать, радостно сказала она. На эту ночь я купила специальную праздничную страховку. В конце концов, не каждый день доводится встречать новое столетие.
Замечание проницательное и бесспорное, Энн Мари.
Видишь ли, мне плевать, кто сегодня чем занимается, главное, чтоб все ловили кайф!
Именно поэтому я о тебе и беспокоюсь. Ты же явно кайфа не ловишь!
«Кайф»это понятие в голове моей больше не укладывалось. Теперь мне с горя начало казаться, что я вообще никогда не понимал этого слова. Я сомневался, что хоть кто-нибудь его понимал. Мне хотелось одногочтоб меня оставили в покое до полуночи. Столкнувшись взглядом с Энн Мари, я попытался заложить в нее эту мысль.
Энн Мари, вы знаете, зачем я пришел на вашу вечеринку?
Как зачем, ну, разумеется, затем, чтобы кайфовать с друзьями.
Нет, Энн Мари. Когда-то, возможно, я приходил именно за этим, но сейчас, увы, нет. Я пришел, Энн Мари, лишь потому, что вы живете на сорок девятом этаже.
Совершенное замешательство тотчас преобразило физиономию Энн Маритак, будто она была куколкой с кнопкой на спине, с помощью которой можно переключать выражение лица.
Отсюда хороший вид на город, Лорен, но вы его уже сто раз видели
Сегодня ночью, Энн Мари, я намерен увидеть его, как вы бы сказали, «лично и непосредственно». В полночь, когда все будут отмечать начало чудесного столетия, я намерен открыть вашу стеклянную дверцудопустим, что никто из этих «заядлых тусовщиков» не успеет ее разбитьв ином случае я просто перешагну раму с торчащими из нее осколкамии окажусь на том маленьком участке голого бетона, который по вашему настоянию называют «патио», и с обрамляющих его перил немедленно брошусь в открытое пространство, покончив, таким образом, со своей окончательной и бесповоротной ничтожностью.
Кто-то нажал на кнопочку на спине Энн Мари, и на ее лице вспыхнула маска изумленного неприятия.
А вы представляете, Лорен, какой переполох поднимется среди тех, кто будет в это время кайфовать?
Я и сам не очень-то тверд в своем намерении, Энн Мари. Но, по-моему, это единственное, что мне остается.
Энн Мари уселась возле меня на корточки, попутно омочив мне брючину содержимым своего бокала. Плевать.
Ну, расскажи старушке Энни, что произошло, Лорен. В чем дело?
Все очень просто. Ровно неделю назад вся моя жизнь рассыпалась как дешевые наручные часики. На протяжении одного часа от меня ушла Дженни и я был уволен с работы.
То-то я думаю, она с тобой не пришла. А что случилось?
Да я до сих пор не знаю. Вернулся домой и обнаружил записку. Она гласила, что Дженни улетает в Лос-Анджелес с неким Рейнальдо.
Ну и дела. Ты знал про этого Рейнальдо?
Она уверяла меня, что это все несерьезно.
Я закрыл лицо руками и секунд тридцать слушал, как кто-то скулит, пока не понял, что это я сам скулю.
Ну и ладно, Лорен, сказала Энн Мари, поглаживая меня по плечу. Не очень-то она тебе подходила.
Но я, черт подери, все же люблю ее!
Другую себе найдешь, я уверена. Если только приведешь себя в порядок. А знаешь, ведь твоя новая любовь может быть здесь! И работу себе найдешь, в этом я тоже уверена.
Я, должно быть, ужасно громко и зловеще рассмеялся, желая привлечь внимание окружающих, что мне и удалось. Даже Энн Мари, была, похоже, ошеломленаа она-то знала, каково мне.
Не говори мне начала она.
Я испугался собственного крика, но ничего не мог поделать.
Да! Меня заменили экспертной системой! Пакет программ за тыщу долларов занял мое место! Шесть лет высшего образования на хер! Мне остается только правительственный лагерь повышения квалификации!
Говорят, еда удалась на славу, выдавила из себя Энн Мари.
Я кое-как встал на ноги. Семь ночевок на скамейках и паровых решетках не прошли даром.
Плевать мне, что там подают, хоть фазана, блядь, фаршированного! Я намерен покончить с собой! Вы все меня слышите? Я намерен хорошенько спикировать! Покупайте билеты!
Лорен, умоляю! Люди хотят вступить в новое тысячелетие в бодром настроении!
Из меня вышли все соки. Сказать, что я был как мешок с дерьмом, значит приукрасить действительность. Я чувствовал себя как пустой мешок, в котором когда-то было дерьмо.
Ладно, Энн Мари, ваша взяла. Я буду примерным мальчиком. Пока не пробьет полночь. А потом я поступлю как изувеченный голубок.
И вновь Энн Мари проявила врожденный кретинизм.
Вот и прекрасно, Лорен. Прежде чем ты успеешь совершить свой необдуманный поступок, тебя непременно что-нибудь отвлечет. Так, сейчас посмотрим. Во-первых, тебе надо немного выпить. Потом мы познакомим тебя с каким-нибудь интересным человеком. С кем бы ты хотел поговорить?
Ни с кем.
Слушай, кончай валять дурака! Знаю! Есть один классный персонаж, его Сэм привел. Парень считает себя греческим богом или кем-то в этом роде. Представляешь! С ним ты забудешь о своих дурацких проблемах.
Он что, Харон? C Хароном, я бы, пожалуй, затусовался.
Шарон? Я же сказала, что это парень! Давай, пошли.
Я позволил Энн Мари увести меня. На ближайший час у меня планов не было.
Веселье вокруг нас набирало скорость, как пианино, сброшенное с пентхауса, обещая столь же эффектный зубодробительный финал.
Пятеро оккупировали середину комнаты, играя в «бутылочку» на раздевание. В ход пошла, кажется, бутылка детского масла. Зрители, в числе трех человек, расположились на софе, игнорируя, похоже, тот факт, что одна из ее подушек подает признаки тления. В углу напротив меня наблюдалось скопление туловищ вокруг какой-то хреновины наподобие булькающего кальяна. Народ собрался перед плоскоэкранным телевизором, играя в застольную игрукаждый раз, когда великовозрастный Дик Кларк говорил: «Да здравствует миллениум», тот, кто не успевал прокричать «А мы провожаем девятьсот девяносто девятый!» должен был глотнуть из бутлика мятного ликера. То, что выглядело запеленатым в новогодний флаг младенцем, оказалось карандашным рисунком на стене. Приглядевшись, я понял, что это карлик, нарисованный в изысканно-непристойной манере. Из соседней комнаты доносился, заглушая звуки рвотных конвульсий, грохот магнитофона, и я чувствовал, как танцующие сотрясают пол. Все здание, в общем, ходуном ходило. Ничто, однако, не могло прервать сон мышеподобной женщины, заснувшей в шести футах над полом на узеньком книжном шкафу.
Никогда не врубался в вечеринки. Жара или дикий холод, оглушительный грохот или гробовая тишина, скука или перевозбуждение, перенаселенность или безлюдье, еды слишком много или слишком мало, пьяный угар или воздержаниевечеринки всегда заключают в себе ту или иную крайность. Мне не доводилось присутствовать на вечеринке просто приятной, без излишеств. Возможно, таких вообще не бывает. А уж безумство в квартире Энн Мари по поводу конца столетия таковым точно не было.
Подумать только, сказала Энн Мари, проводя меня мимо распластанного тела, завернутого, подобно пижонистому манекену в занавески, которыми гости, как я слышал, незадолго до этого воспользовались не по назначению. Сейчас вот, наверное, миллиарды таких же вечеринок проходит по всему миру!