Потрясающее наблюдение!
Глупыш! Где же, черт возьми, этот грек? Мы вошли в кухню, и нам чуть было не снесло головы цветастой летающей тарелкой, которая врезалась в стену и разбилась у самой двери.
Ах ты, сука!
Ублюдок!
Энн Мари встала между ними.
Жюль и Мелисса, как мне жаль! Это была тарелка из фарфорового сервиза.
Прошу прощения, Энн Мари. Так ему и надо. Я застала его с этой блядью Уной в ванной!
Говорю тебе, она только попросила меня застегнуть ей платье
А как оно, интересно, оказалось расстегнутым?
Ну, ну, ну, сказала Энн Мари. Я думаю, вам надо поцеловаться и заключить мир. Не хотите же вы начинать новое тысячелетие с глупейшей склоки, правда?
Уверившись в том, что для примирения сделано все возможное, Энн Мари оставила истеричную парочку в покое. Заметив на стойке бутылку«Смирнофф», она тут же ее схватила. Поставила свой стакан рядом с неизвестно чьим, вымазанным помадой, и плеснула водкисебе и мне.
На вот тебе! Так что если а, вон он! она потащила меня к человеку сидевшему в одиночестве на стойке.
Если соединить Кита Ричардса в апогее наркотической зависимости и Чарльза Буковски на шестом месяце попойки, скрещенного с нашпигованным морфием телом Майлза Дэвиса на пороге смерти, и остановить трансформацию в точке полураспада, то у вас получится некое подобие того типа. Он был в сандалиях, в одеянии, напоминающем голубую атласную пижаму, и с вялым пренебрежением ел гроздьями виноград. «Рассеянный»самое приличное слово, словарную статью, о котором он мог бы проиллюстрировать.
Энн Мари поздоровалась с ним.
При-вет. Хочу тебя кое с кем познакомить. Это Лорен. Лоренпознакомьсяой, забыла, как тебя зовут.
С ленивой тщательностью пережевывая виноград, он сказал:
Бахус.
Я почти слышал, как ветерок, поднятый этой репликой, пронесся в голове Энн Мари.
Ну, хорошо, мистер Бакус, вы с Лореном мило пообщаетесь. Я пошла к народу.
Энн Мари ушла. Тишина будто сомкнулась вокруг нас, как водоем, странным образом отделив от всех остальных. Я стал думать, что надо говорить, и зачем это надо делать. Трудно изжить привычку к общению. В итоге избрал интонацию легкого сарказма:
Что ж это с твоей фигурой, чувак? Тебе ведь, кажется, покрупней положено быть? А как же венок из плюща? К цветочнику не успел забежать? Погоди, дай подумать. Клуб анонимных алкоголиков, «Уорлд Джим», я Ральф Лорен, а тыновичок.
Я выпил, созерцая его и исподтишка, ожидая реакции на мои издевки. Бахус прекратил жевать и смотрел на меня без особой враждебности, но не то чтоб и дружелюбно. Впитав вкус ягод до последнего атома, он заговорил.
Ты чё, бля, из Диснея или как?
Я понял не сразу. А когда понял, то прыснул со смеху.
Во-во, продолжал Бахус. Я их засудить собирался, когда этот ебаный мультик вышел. Хер знает что из меня сделали. Милейший ослик, простофиля, перепугавшийся молний! Ради Геры, как будто мы с Зевсом не в той же связи состоим, в какой тыс промежностью своей мамочки. Но потом я понял, что мы можем и без суда сговориться. До сих пор получаю тридцать процентов с каждой проданной кассеты.
Это круто, сказал я, потом сорвал у него виноградину и запустил ее через всю комнату. Чтобы поддержать тонус. Водка прошла по пустому пищеводу и ударила в голову. Показалось вдруг, что для воплощения моего замысла быть пьяным это даже лучше. Я двинулся в сторону «Смирнофф», решив добавить, но Бахус остановил меня.
Погоди, дай я.
Я подставил стакан, не зная, чего ожидать, и он накрыл его правой ладонью. Из нее хлынуло винокак из винного стигмата.
Я сделал вид, что нисколько не удивлен.
Уберешь шланг?
Бахус пожал плечами.
Как хочешь.
Я попробовал вино. Прохладный ветерок на зеленых холмах, брызги океана и солнцепек, тенистый ручей под древней дубовой рощей. Виновысший сорт.
Голова стала легкая, как вордсвортовское облачко. Голос Бахуса, казалось, доносился из соседней галактики.
Видишь ли, называть это можно как угодно. Вечеринки, пирушки, карнавалы, оргии, сатурналии, Марди грасГадес! Можно называть это вакханалией, ведь я же в свою собственную дуду дую. Но у всех празднеств есть определенная логика. Книгу ебаную мог бы написатьпро движущие силы тусовки. И одна из глав была бы посвящена случаям вроде твоего.
Я глотнул еще чудесного вина.
И кто же я именно?
Призрак на торжестве. Самоубийство. Висельник и дуралей.
Я попытался унять дрожь.
Ну и что с того? Ты что, отговорить меня собрался?
Бахус поднял вверх руки, показав мне ладони. Что до трубочек или дырок, то ничего похожего я там не заметил.
Ни в коем случае. Я лишь предлагаю свой олимпийский взгляд на вещи, не более того.
Я вдруг устал разговаривать. Устал жить. До полуночи оставалось пятнадцать минут, и мне хотелось лишь скорее развязаться.
Тебе что, больше пойти некуда?
Бахус засмеялся.
А я и так везде.
Я собрался было уйти, но это меня остановило.
Что-что?
Заговорщически наклонившись ко мне, незнакомец произнес:
Все вечеринки, которые были, есть или будут, взаимосвязаны. Как и все войны, и все совокупления. Так, по крайней мере, говорят Венера и Марс. Ты должен лишь знать, как попадать с одной на другую.
А как ты это делаешь?
А меня просто всюду одновременно приглашают. Боги, они такие. Видишь ли, я самый настоящий дух тусовки, повсеместный фронт волны, который воплощается в физическое тело, как только позволяют условия. Но если ты хочешь попробовать, то нужны некоторые приспособления.
Приспособления?
Бахус откинул правый рукав. Вены у него на руках были не голубые, а роскошно-алые, а под одеждой у него тоже определенно не имелось никаких трубок. Он поднял пустой рукав, приняв манерную позу мага. Я не отводил глаз, а он, как-то странно передернувшись, призвал некий предмет. Это был праздничный рожок, сделанный из пластмассы и бумаги, с его раструба свисали целлофановые вымпелы.
Дунешь в него один раз, и сразу куда-нибудь перенесешься, беспорядочно смешиваясь с веществом вечеринки.
Беспорядочно?
Он снова пожал плечами.
Вот упрямый. Один поддатый ученый по фамилии Гейзенберг как-то пытался мне это объяснить, но я не въехал. Стохастический, пробалистический, хаотическийв Сократе и то смысла больше. Ах, да, и вот еще что Где бы ты не оказался, ты заключен в психологические рамки тусовки. На каком бы сборище ты не возник, ты не можешь просто взять и попасть из него, скажем, в Нью-Йорк на День Перемирия.
Как это?
За пределами особого пространства тусовки, ты будешь чужаком по отношению к пространству-времени. Твое сверхъестественное присутствие вызовет немедленное превращение всей твоей массы в энергию. Хиросима по сравнению с этимискра в камине.
Неважно, говорю. Плевать.
Бахус сунул мне рог в карман пиджака.
Не зарекайся.
Слышуя опять что-то говорю, причем сам того не желая:
Ты упомянул какие-то приспособления, во множественном числе
Бахус ухмыльнулся, и снова задергал рукой. Возникла треугольная карнавальная шляпа в горошек. Не успел я опомниться, а он уже нацепил ее мне на голову, свирепо протянув резинку под подбородок.
Дает возможность разговаривать и понимать на всех языках. И вот еще что, он материализовал сумку на молнии, набитую разноцветными конфетти. Посыпь немного на кого хочешь, и они присоединятся к тебепосле того, как ты дунешь в горн.
Он опустил конфетти мне в другой карман.
Шел бы ты уже. Вот-вот полночь.
Засим Бахус раскрутил меня и двинул ногой в крестец. Я упал на колени. А когда поднялся, его как не бывало.
Однако праздничная шляпа была на мне, а прочие «реквизиты» я также нащупал в карманах.
Что за херня! Ничего в моей жалкой жизни не изменилось. Я двинулся к дверце патио.
Ни один из гостей Энн Мари меня не остановилто ли они были так заняты болтовней, то ли им было все равно, а самой Энн Мари поблизости не оказалось.
Как и следовало ожидать, принимая во внимание мороз и сумерки, маленький балкончик был пуст. Я закрыл за собой стеклянную дверь, отделившей меня от тепла и людского шума.