Проводив весталку взглядом, Максим решительно развернулся и направился к дверям дома весталок. Переступил порог
На улице он оказался гораздо быстрее, чем рассчитывал. При этом вышел спиной вперед и с размаху сел на булыжную мостовую. Следом из дверей выскочили три старые мегеры. Глаза их сверкали, пальцы хищно скрючились, волосы развевались, точно змеи. Максим молча хлопал глазами. Старухи шипели. Прохожие хохотали.
Выбранившись вволю, старухи угомонились и вернулись назад. Перед тем каждая метко плюнула святотатцу под ноги. Двери захлопнулись, и слышно было, как изнутри яростно задвинули засов. Максим поднялся, отряхнулся и побрел прочь.
Напился он из фонтана, там же умылся. Нестерпимо хотелось есть.
Он что-то читал о бесплатных раздачах беднякам, но где и как происходят раздачи, понятия не имел. Да и стыдно было протягивать руку за подаянием. «Нет, нужно придумать другое».
Близился вечер. Максим смотрел на громады розовых облаков, на порозовевшие мраморные колонны. «Лучше всего закат на Форуме описан у Сенкевича».
Стоп! Максим даже привстал. А что, если довериться классикам? Сенкевич не пожалел патоки для описания первых христиан. Может быть, они и впрямь наделены исключительными добродетелями? А если при этом обладают и толикой юмора Кажется, их тайный знакрыба?
Следующие полчаса Максим рисовал рыб. Обмакивал палец в воду и чертил на парапетах фонтанов. Царапал каким-то камешком на булыжниках мостовой. Изображал руками в воздухе.
Прохожие пожимали плечами и проходили мимо. Иногда останавливались и глазели, ожидая продолжения картины. Максим выбивался из сил. «Чтобы в такой толпе не нашлось ни одного христианина! Безобразие!»
Темнело. Стремительно, как и всегда на юге. Максим терял надежду, но не сдавался. И упорство его было вознаграждено. Какой-то человек неопределенных лет, с неопределенного цвета волосами и в такого же неопределенного оттенка тунике, вдруг понимающе кивнул и хлопнул Максима по плечу. Взмахнул рукой, предлагая идти следом. Максим бросил камешек, которым рисовал, и медленно распрямился. Незнакомец благожелательно улыбнулся, продемонстрировав отсутствие двух передних зубов. Дохнул винными парами.
Видя, что Максим медлит, незнакомец схватил его за руку и повлек за собой. Потрясенный обликом первого встреченного христианина, Максим не сопротивлялся. Они все глубже погружались в лабиринт узких улочек.
Максим размышлял об отрыве литературы от жизни.
Спустя несколько минут он вынужден был признать, что напрасно усомнился в классике!
Запах рыбы чувствовался издалека. Смело можно было сказать, рыбой провонял весь квартал. Незнакомец втолкнул Максима в какую-то дверь, и сам вошел следом.
Ошибиться было невозможно. Максим попал в обычную таверну. В печи горел огонь, над большими глиняными сосудами поднимался пар. Возле печи суетились женщины, что-то помешивали, подсыпали травы. На больших сковородах жарилась рыба.
Пахло рыбой, прогорклым маслом и кислым вином.
Трепетали язычки пламени в светильниках. В полутьме видны были фигуры, расположившиеся на скамьях за длинными столами.
Нечаянный благодетель оказался не христианином, а завсегдатаем кабака. Что-то весело объяснил хозяину, указывая на Максима. Хозяин с ног до головы оглядел Максима и потер кончик большого пальца о кончики среднего и указательного. Жест не оставлял сомненийхозяин требовал платы вперед. Максим мгновение размышлял о древности некоторых жестов. «Если вернусь, напишу монографию».
Посмотрел на благодетеля. Благодетель посмотрел на Максима и подмигнул. Несомненно, рассчитывал поужинать за его счет. Максим вздохнул, стянул через голову театральный доспехверхнюю тунику, разрисованную серебряными чешуйками. (Успел подметить: римские бедняки носили грубошерстные одежды, в полотняные наряды только знать облачалась. А его туника, хоть и небрежно окрашенная, была полотняной.) Максим подал невзрачную одежонку хозяину. Тот пренебрежительно отмахнулся и случайно задел тунику рукой. Тотчас выражение лица его изменилось, пальцы хищно вцепились в протянутую одежду.
Не сомневайся, усмехнулся Максим, полотно лучшей выделки.
Перемигнулся с благодетелем. Тот, несомненно, умел торговаться лучше, и вот уже они сидели за столом, уставленным всякой снедью. Здесь была жареная рыба, и вареная баранья голова, обильно приправленная чесноком и луком, и печеные орехи, и бобы, и овощи, сдобренные соусом из вина и перца, и грубый черный хлеб и, конечно, кувшин вина.
Максим налегал на еду, благодетельна вино. При этом Максим спрашивал названия некоторых предметов, благодетель отвечал, и к концу ужина актер усвоил слов двадцать. Из-за стола они поднялись закадычными друзьями.
Устроишь на ночлег? спросил Максим, выразительно подкладывая руку под щеку.
Благодетель энергичным кивком дал понять, что спать еще не время. Указал на двери: «Вперед!» Заинтригованный Максим направился следом.
Уже совершенно стемнело, и Максим не представлял, в какую часть города они направляются. Благодетель явно спешил. Прибавлял и прибавлял шаг.
Вскоре Максиму показалось, что он слышит гул толпы. И в самом деле, народу на улице становилось все больше. Благодетель неуклонно продвигался вперед, Максим старался не отставать. Через несколько минут они оказались у огромного здания, окруженного народом. Максим был уже достаточно опытен, чтобы признать в здании цирк. По всей видимости, это был тот самый Большой цирк, описанный Джованьоли. Чернь ждала, когда весталки, магистраты, сенаторы займут свои места, и двери распахнутся для остальных. Максим был сыт представлениями по горло, о чем и собирался сообщить благодетелю. Но тут он подумал, что если с Сенкевичем и христианами вышла осечка, то, может, с Джованьоли промаха не будет.
Изо всех сил работая локтями, Максим следом за благодетелем проталкивался к дверям. Двери распахнулись, и началось нечто невообразимое. «Штурм электрички воскресным вечером». Максим споткнулся, но, к счастью, устоял на ногах. В такой толчее был бы немедленно раздавлен.
Максим рвался вперед, к лучшим местам. Благодетель его опередил. Когда Максим, прыгая через две ступеньки, настиг его, благодетель лежал на скамье вниз лицом, стараясь занять как можно больше места. И получал тумаки от двух разъяренных оборванцев, метивших, бесспорно, на те же места. Благодетель держался стойко. Намертво впился в скамью, так что никакие тычки и рывки не могли сдвинуть его с места.
Максим гаркнул во все горло и ударил ближайшего оборванца по плечу. Увидев, что подоспела помощь, соперники сдались и, ворча, удалились. Благодетель приподнялся, потирая ушибленную спину. Максим уселся рядом с ним.
Сотни факелов озаряли цирк. Арена представляла собой не круг, а прямоугольник, закругленный с одного конца. Посередине тянулся длинный мраморный хребет, уставленный изваяниями, жертвенниками, высокими колоннами.
Максим поискал глазами весталок, но не нашел. Либо их не было в цирке, либо сидели на противоположном конце.
Все скамьи вокруг были заняты. Вскоре появилась пара горожан. Весьма зажиточных, судя по плащам, расшитым золотом. На лицах обоих выражались досада и нетерпение. Вероятно, это были богатые вольноотпущенники, не имевшие права на почетные места, и не успевшие устроиться поближе к арене. Благодетель окликнул их и тут же, за несколько монет, уступил оба места.
Затем они с Максимом поднялись на самый верх, где собрались неудачники, не успевшие захватить или купить себе хорошие места. Благодетель, сияяпохоже, горожане проявили небывалую щедростьразложил монеты на ладони. Максим разглядывал деньги, одобряя реализм повествования Джованьоли.
На монетах был отчеканен профиль Домициана. Благодетель, тыча заскорузлым пальцем в монеты, что-то говорил. С немалыми усилиями Максим сообразил, что самая крупная серебряная монета называется сестерций. Ей равны четыре медных асса. В свою очередь, асс равен четырем медным квадрантам, «четвертинкам».
Благодетель честно поделил выручку. Максиму достались четыре асса и еще два квадранта. Он попытался выяснить, что можно купить за один квадрант. Благодетель принялся объяснять. Разводил руками, будто плыл, размахивал кулаками, словно бился, съеживался, как от холода и томно обмахивался растопыренной пятерней, точно от жары. Затем показал, что зачерпывает полные горсти воды и выплескивает на себя.