И узнаем в
этот если не драматический, то, во всяком случае, не вполне безразличный для
девушки момент о личности Жени Рудневой гораздо больше, чем узнали бы из самых
пышных деклараций о высоких свойствах характера, присущих будущему Герою
Советского Союза.
Боевые эпизоды... Мне приходилось слышать, как эти слова произносились как бы
в неких иронических кавычках. А ведь каждый такой эпизод — это тяжкий труд,
а часто и пролитая кровь наших товарищей. Грешно говорить о них без глубокого
уважения... Но перечитали мы их, говоря откровенно, великое множество. И поняли,
что злоупотребление описаниями боевых эпизодов — как, наверное,
злоупотребление любыми, самыми высокими категориями — грозит инфляцией.
Кравцова явно отдает себе отчет в этом.
Но зато, если уж она приводит боевой эпизод, то такой, которого не забудешь!
Вроде того, когда над целью заел сброс контейнера с горючей жидкостью и, чтобы
сорвать его с замков, штурман Руфина Гашева — та самая, ради которой так
зачастил своими визитами в женский полк летчик Пляц, — вылезла на крыло и,
держась за расчалки, доползла к передней кромке. И все это — без парашюта!
Почему-то на самолетах По-2 большую (самую тяжелую) половину войны летали без
парашютов. Автор книги не скрывает своего естественного недоумения по этому
поводу: «В самом деле — почему до сих пор мы летали без парашютов?
Непонятно».
Кстати, в дальнейшем у Гашевой нашлись подражатели. Летавшая с Кравцовой
штурман Нина Реуцкая, убедившись в отказе кустарной системы сброса установленных
на крыле ящиков с боеприпасами, тоже вылезла в воздухе на крыло и прямо руками
спихнула, один за другим, восемь ящиков, столь жизненно необходимых нашей
пехотной части, отрезанной от основных сил.
Впечатление от подобных случаев дополнительно усиливается тем, что
рассказывает о них Кравцова внешне спокойно, без пафоса, с минимальным
количеством восклицательных знаков.
Конечно, не о всех своих однополчанах Кравцова пишет одинаково подробно.
Некоторые известные летчицы даже не упоминаются в ее книгах. Видимо, это
естественно — всего, о чем и о ком хотелось бы рассказать, не вместишь. Да
и сменяются люди в боевой части во время войны очень быстро. И все же Кравцовой
удается дать портреты — именно портреты — многих интересных людей.
Чуть больше двух страниц отдано «Юльке» — Юле Пашковой, прожившей в
полку, от дня своего появления в нем до дня гибели, всего несколько месяцев: «Ее
звали Юлей. Нет, Юлькой. Потому что все в ней говорило о том, что она —
Юлька». Две страницы — а облик человека остается... Или инструктор по радио
Петя, который к концу очередного занятия в столь трудной — видит
бог! — для него аудитории каждый раз выдавал напоследок передачу в темпе,
явно непосильном для его слушательниц. Тут хитрый Петя преследовал одновременно
две цели: во-первых, педагогическую — показать этим ядовитым девицам, что
им еще учиться и учиться, и, во-вторых... Впрочем, вторая цель прояснилась,
когда поднаторевшим в радиоприеме девушкам в конце концов удалось принять этот
ураганный текст: «Занятия прошли на высоком уровне. Кончаю передачу. Все девочки
работали хорошо, молодцы. За это я вас целую. С горячим приветом.Петя ».
* * *
Кравцова умеет в одной-двух коротких фразах дать, казалось бы, частную,
однако говорящую об очень многом деталь. Иногда это деталь контрастная, вроде
психологически трудно объяснимого, но жизненно правдивого: «...почему-то
назойливо лез в голову веселый мотив из «Севильского цирюльника». Это — в
воронке от снаряда, посреди минного поля на ничейной земле, после вынужденного
прыжка с парашютом из горящего самолета.