Записки Сиснероса — едва ли не первый
появившийся в русском переводе рассказ «изнутри», рассказ коренного испанца, для
которого события гражданской войны — далеко не единственное, что он видел в
своей стране и знает о ней.
В начале мемуаров мы знакомимся с молодым испанским аристократом, интересы
которого начинаются с карт, выпивки, женщин, корриды, — и можно было бы
сказать, что на этом они и кончаются, если бы не авиация, которой Сиснерос был
предан всей душой с юности и до конца своих дней.
А с последних страниц книги на читателя смотрит вдумчивый, много повидавший и
многое понявший человек. Опытный воин и опытный летчик. Коммунист и член
Центрального Комитета Испанской компартии. Политик, нашедший в себе душевные
силы, чтобы оторваться не только от образа жизни и круга воззрений своей
молодости, но и (что, наверное, еще труднее) от многих друзей, учителей, даже
родных.
И при всем том невозможно найти в книге какое-то определенное место, в
котором один из этих очень разных человеческих обликов сменялся бы другим.
Переход происходит постепенно, незаметно — словом, так, как это чаще всего
бывает в жизни. Излишне говорить, насколько это повышает ощущение достоверности
записок Сиснероса.
С большим человеческим мужеством пишет Сиснерос о себе, нигде не впадая в
грех приукрашивания собственной персоны. Это проявляется и в таких мелочах, как
неоднократные напоминания о тщеславии и стремлении «показать себя», присущих ему
в юности. Проявляется и когда речь заходит о вещах, несравненно более серьезных.
Вот молодой летчик Сиснерос участвует в колониальной войне в Марокко:
«Мишенями нам служили главным образом базары и населенные пункты... Я совершенно
не задумывался над тем, что, сбрасывая бомбы на дома марокканцев, совершаю
преступление... Наоборот, я считал это своей обязанностью и долгом патриота». И
далее: «...я получил задание, давшее мне постыдную и печальную привилегию быть
первым летчиком, сбросившим с самолета бомбы с ипритом... Должен признаться, мне
ни на секунду не приходила в голову мысль о подлости или преступности
полученного задания. Внушенный нам образ мыслей определил ту потрясающую
естественность, с которой мы совершали подобное зверство... Сколько же
потребовалось лет, чтобы понять, какое чудовищное преступление мы совершали,
сбрасывая бомбы с отравляющими газами на марокканские деревни!»
К счастью, эта варварская бомбардировка оказалась безрезультатной — газ,
содержавшийся в бомбах, улетучивался при взрыве и не приносил вреда. Но,
независимо от этого, как много ассоциаций из времен существенно более поздних
вызывает нарисованная Сиснеросом картина!
С не меньшей откровенностью рассказывает Сиснерос и о том, как, в сущности,
почти случайно примкнул он к революции. В самом деле, ждать такого поворота от
человека, чьи друзья и родственники «всегда считались союзниками церкви,
карлистами или альфонистами, одним словом, крайне правыми», вроде бы никак не
приходилось. Сиснерос рассказывает, как, оказавшись случайным свидетелем спора
нескольких офицеров в кабаре, он высказал мысли, некогда услышанные им от
республиканцев, главным образом потому, что монархист, участвовавший в споре,
«действовал на нервы своей глупостью». Когда же через несколько месяцев
участники антимонархического заговора, всерьез принявшие Сиснероса за «своего»,
обратились к нему с предложением примкнуть к заговору, он согласился почти
исключительно потому, что: «...мои друзья из-за своего легкомыслия и
неосведомленности рассчитывали на меня и теперь будут думать, будто в решающий
момент я струсил и бросил их. Эта мысль брала верх над логическими рассуждениями
по поводу абсурдности моего участия в подобной авантюре. Я ей даже не
сочувствовал...