Вот, например, одна из таких тем: проблема личной ответственности человека за
происходящее вокруг него. Сент-Экзюпери говорит: «Быть человеком — это и
значит чувствовать, что ты за все в ответе. Сгорать от стыда за нищету, хотя она
как будто существует и не по твоей вине. Гордиться победой, которую одержали
товарищи. И знать, что, укладывая камень, помогаешь строить мир». Это — из
главы «Товарищи» в «Земле людей» и сказано по поводу того, как сумел вернуться
после тяжелой аварии в зимних Андах друг писателя, выдающийся французский летчик
Гийоме.
В «Военном летчике» — снова возвращение к той же теме: «...я не снимаю с
себя ответственности за поражение, из-за которого не раз буду чувствовать себя
униженным. Я неотделим от Франции. Франция воспитала Ренуаров, Паскалей,
Пастеров, Гийоме, Ошедэ. Она воспитала также тупиц, политиканов и жуликов. Но
мне кажется слишком удобным провозглашать свою солидарность с одними и отрицать
всякое родство с другими».
Говоря о движущих стимулах своего творчества, Сент-Экзюпери напишет в письме
к другу: «Я писал... со страстью, чтобы сказать моему поколению: вы —
обитатели одной планеты, пассажиры одного корабля!»
Судьба этого корабля была ему далеко не безразлична! Благородство помыслов,
остро развитое чувство ответственности «за все и за всех» привлекают к нему
читателей, я уверен, не в меньшей степени, чем чисто литературные достоинства
его произведений.
Сент-Экзюпери верил в братство, объединяющее людей. И видел великое благо в
их взаимопонимании. «Величие всякого ремесла, может быть, в том и состоит, что
оно объединяет людей: ибо ничего нет в мире драгоценнее уз, соединяющих человека
с человеком», — говорит он. (Может быть, и в этом заключался один из
элементов притягательной силы, которую имела для Сент-Экзюпери авиация: мало
какая другая работа так сближает людей.)
Препятствия, стоящие на пути человеческого взаимопонимания, писатель считает
почти всегда искусственными. И зло высмеивает их в «Маленьком принце», рассказав
о том, как турецкому астроному, открывшему сказочный астероид В-612 и
доложившему об этом на Международном конгрессе, поначалу никто не поверил,
потому что ученый... был одет по-турецки. Когда же он через несколько лет слово
в слово повторил свое сообщение, на этот раз в европейском одеянии, — все с
ним согласились.
Да, немало важных и справедливых слов минует внимание и понимание людей
только потому, что те, кто их произносят, «одеты по-турецки»!
Не всегда и не во всем позиция Сент-Экзюпери вызывает безоговорочное согласие
читателя. Недаром так хорошо знавший его Марсель Мижо не раз повторяет: «Сложный
он был человек». Даже терпимость Экзюпери, столь привлекательную в плане личных
отношений, труднее понять, когда писатель распространяет ее на категории более
широкие: «К чему спорить об идеологиях? Любую из них можно подкрепить
доказательствами, и все они противоречат друг другу, и от этих споров только
теряешь всякую надежду на спасение людей».
О каких идеологиях идет здесь речь? Правомерно ли распространять такое
безразлично-снисходительное отношение, скажем, на идеологию фашизма? Конечно
нет — и это не только наш ответ, но и ответ самого Экзюпери, который,
столкнувшись с фашизмом, что называется, лицом к лицу, без малейших колебаний
стал его решительным противником. Не помогли никакие попытки многих официальных
и полуофициальных лиц, начиная с будущего фактического гаулейтера оккупированной
Франции Отто Абеца, усиленно старавшихся использовать поездку Сент-Экзюпери в
Германию, чтобы создать у него положительное впечатление от гитлеризма.