Всем молчать! громко приказал Ольбрихт и, когда наступила тишина, обратился к командиру взвода:Что произошло штабс-фельдвебель Шток?
Партизана поймали господин гауптманн.
Партизана? Это что он? капитан удивленно указал пальцем на мальчика.
Да господин гауптманн.
Кто стрелял? Где карабин?
Стрелял гросфатер мальчика. Он убит, лежит за печной трубой.
Ольбрихт осмотрелся кругом и ужаснулся еще раз видом спаленного поселка. Все деревянные строения были сожжены. Коегде еще стелился дым от тлевших головешек. По обе стороны проселочной дороги среди пепелищ как седые воины скорбно и одиноко на бывших подворьях стояли печные трубы. Смрад и пепел разносился порывами ветра во все стороны. Стояла мертвая и необыкновенно гнетущая тишина. Изредка кричало воронье, радостно ковыряясь в остывшей золе.
Ольбрихт сурово посмотрел на полицейских. Он знал, это их рук дело.
Что сделал плохого этот мальчик? капитан требовательно с акцентом по-русски обратился к полицейскому.
Главный полицейский закрутился как уж на сковородке, но руку мальчика не отпустил.
Так он юде пан офицер.
Юде? Ольбрихт взял мальчика за подбородок и внимательно всмотрелся в его лицо. Русоволосое в веснушках грязное, заплаканное лицо малолетки выражало протест и жалость и, было явно славянской внешности. Когда мальчик услышал что подтянутый, строгий немец говорит по-русски о нем и смотрит на него изучающее тепло, то он вспыхнул от радости и начал быстро запинаясь говорить, боясь, что немец уйдет.
Дедушка не стрелял бы в этих гадов. Они мамку мою насильничали, а потом убили. Они мамку убили. Сестричку то же насильничали, мальчик зашмыгал носом, но через мгновение с ненавистью посмотрел на полицейского и крикнул:- Я все равно убью этих гадов! и сильно дернув руку, вырвался. Но тут, же был перехвачен другим полицейским.
Ольбрихт оторопел от услышанного признания малолетнего ребенка. Он сразу все понял что произошло. Руки в перчатках моментально напряглись. Он, не думая о последствиях спонтанно принятого решения хотел, было, боксерским ударом «Хук справа» отправить полицейского главаря в нокаут. Но, неожиданно для себя, резко оттолкнулся левой ногой от земли и с разворотом тела на 180 градусов, словно из мортиры выбросил правую ногу по диагонали вверх, с одновременным выдохом «Ха!». Раздался ужасный хруст перебитой челюсти, и полицейский главарь с диким воем, пролетев несколько метров, грузно опустилось на землю.
Учись гауптманн, пока я с тобой! молнией пронеслась чужая мысль в голове Ольбрихта.
Рядом стоящие полицейские, от удивления замерли, открыв рты, но через несколько секунд схватились за карабины. Но тут, же их опустили. На них в упор смотрели стволы двух «шмайсеров» командира взвода и водителя Брайнера. Те без промедлений среагировали на инцидент и клацнули затворами автоматов. Тут же к спинам полицейских подкатил, урча «Цундап». Пулеметчик резко крикнул:Хальт! Хэн де Хох!
Ольбрихт был в бешенстве. Он понял, что проявил не сдержанность, да еще в каком виде? Так нельзя было поступать. Но услышанные признания от ребенка его поразили:
Русские свиньи! крикнул он в сторону полицейских, не отреагировав на внутренний голос, который похвалив его за прекрасную физическую форму, просил быть сдержанным. Сброд бандитов и насильников, не унимался Франц, именно за таких вояк. Ты понимаешь Карл, он уже обратился к подошедшему недоуменному адъютанту, который еще не понял причину взрыва своего командира. Они мало того что сожгли дом этого мальчика, так еще изнасиловали мать и сестру. Как можно такое допускать? Именно за таких вояк Карл крестьяне пошли в лес, в партизаны. Мы же принесли им просвещение. Дали землю. Разрешили свободную торговлю в зонах оккупации. А эти свиньи все гадят
Успокойтесь господин гауптманн, поняв, в чем дело, без гнева высказался оберлёйтнант Риккерт. Разве поймешь этих русских. Они за кусок хлеба, за должность, за марку, за шнапс. О за шнапс! могут мать родную продать. Особенно вот эти типы! Одним словом, вы вляпались в дерьмо господин гауптманн. Поехали. Не обращайте внимание. В конце концов, эту грязную работу, как подготовка прифронтовой зоны мы делаем их руками. Они делали свое дело господин гауптманн. Кроме того ими руководят жандармерия и гестапо. Можете доложить по команде. Но лучше сделайте глоток коньяка, вот возьмите я приберег к подобному случаю фляжку. И успокойтесь.
Ольбрихт порывисто сделал несколько глотков коньяка.
Возьмите фляжку Риккерт. Наверное, вы правы. Идет война! Но какие свиньи. Изнасиловать мать и девочку. Узнайте Риккерт номер полицейского участка и запишите их документы.
Слушаюсь господин гауптманн.
Чуть погодя, взяв себя в руки, Ольбрихт подозвал к себе Брайнера и приказал тому подвести к нему мальчика. А сам уселся рядом на чудом уцелевшую от пожара деревянную скамейку.
Как тебя зовут мальчик? обратился он к ребенку, когда его подвели.
Вася.
Вася Красивое славянское имя. Где ты будешь жить Вася?
Не знаю, мальчик потер нос усыпанный веснушками. Пойду в Бобруйск. Там тетка живет.
Прекрасно. Будешь жить у тетки.
Брайнер! Принеси из машины галеты и угости мальчика.
Пойдем со мной Вася, Ольбрихт поднялся и подошел с мальчиком к полицейским, которые стояли в стороне и не решались без команды грозного немецкого капитана уезжать на телегах. Да и пулемет мотоцикла продолжал держать их под прицелом. Здесь же находился и адъютант.
Господин гауптманн, место дислокации полицейского участка Любоничи. Фамилия старшего отряда Яцевич. Вот его документ.
Хорошо Карл. Подведите ко мне этого мародера.
Этого мальчика вы отвезете в Бобруйск к тетке, глядя в глаза полицейского начал говорить Ольбрихт, когда того подвели. Если с ним что случится, я гауптманн Ольбрихт вас повешу за ваши потроха. Вы поняли мой приказ пан Яцевич?
Полицейский мотнул в ответ головой, держась рукой за сильно распухшую челюсть, из которой струилась кровь.
Хорошо, а теперь убирайтесь!
Вперед малец! не членораздельно, с явным трудом проронил полицейский и толкнул Васю в спину по направлению к телеге. Доставим тебя с почестями.
Мальчик как то странно посмотрел на немецкого офицера, не поняв, что все это означает. Тем не менее, сжав галеты рукой, нехотя удалился от него, все время, оглядываясь в его сторону.
Ольбрихт так же бросил в сторону удаляющегося Васи подбадривающий и прощальный взгляд, а за тем громко и властно приказал:К машинам!
Когда немцы удалились за поворот дороги, главарь полицейского отряда схватил за грудки малолетку и, уже немного оправившись от удара, зло прорычал:
Ты думаешь, я в штаны наложил, глядя на этого фрица? Ошибаешься малец. Не на того нарвались. Их власть сейчас кончилась, они уехали. Теперь я власть.
Оставь его Михась. Поехали. Сам дойдет.
Чтобы я этого жидка оставил в живых? Да я что дурак?
Он же нас всех заложит «краснозадым».
Отпустите меня пан полицейский. Я никому про вас не скажу, стал жалобно ныть мальчик.
Я вам «большакам» не верю! Ты слышишь, малец не верю. Вы горазды, брехать, как и твой батька и дед. «Колхознички», вашу мать.
При упоминании родных, мальчик весь сжался, оскалился, а за тем рванулся изо всех сил и выскочил из рук главаря банды.
Ах ты, щенок! зло и страшно, выплюнув кровавый сгусток из-за рта, прорычал Яцевич и, схватив карабин, стал целиться в убегающего босоного мальчика.
Не стреляй Михась! стали выкрикивать его подчиненные. Не стреляй! Пусть живет!
Не на того нарвались, чтобы по скуле бить, господа хорошие!
Поймав Васю на мушку, бандит профессионально как опытный стрелок, затаив дыхание, плавно нажал на курок.
Раздался оглушительный выстрел.
Кар-рррр. Закаркало всполошенное воронье, неохотно взлетая из пепелища и садясь на обгорелые ближайшие деревья.
Мальчик как подкошенный упал на дорогу. Немного прополз вперед, чуть приподняв голову, как бы выискивая кого, а затем безвольно уткнулся лицом в грязь. Небольшая маслянисто-темная лужица моментально обагрилась кровью ребенка. Откинутая в сторону правая рука мальчика по-прежнему сжимала немецкие галеты. Он был мертв.
Капитан Ольбрихт вздрогнул, услышав отдаленный одиночный выстрел и, побледнел, и хотел было что-то сказать Брайнеру.
Успокойтесь господин гауптманн, тут же встрял с разговором оберлёйтнант Риккерт, видя, как изменился в лице командир. Это и должно было быть. Их не переделаешь. Я не знаю ни одной нации похожую на русскую, где бы так ненавидели люди друг друга.
Вы о чем говорите Риккерт?
Все о том господин гауптманн. О них. О русских мародерах.
Наверное, вы правы Карл.,- тяжело вздохнул Ольбрихт, а затем, подумав, глубокомысленно добавил:Во всем виноват большевизм, против которого мы, в конечном счете, и воюем.
А вы здорово им преподали урок? засмеялся Риккерт, вспомнив, как главарь полиции рухнул как мешок с «дерьмом», тем самым отвлекая Франца от тревожных мыслей. Такой необычный удар! и адъютант задержал свой восхищенный взгляд на командире.
Ольбрихт усмехнулся, впервые с благодарностью подумав о новом, затаившемся внутри друге, и с удовольствием подхватил нить разговора, она ему была приятна.
В годы учебы на спартакиаде училищ «Панцерваффе» Вермахта и СС в Бад-Тельце я занял третье место в своей весовой категории по боксу, начал он. Вот это были бои Карл, я вам скажу.
Браво, браво Франц! Но сейчас был не бокс. Это было лучше бокса! Вы непременно расскажите нам, где вы так превосходно научились драться ногами.
Франц внутренне содрогнулся, от последних слов адъютанта. Он понял, что сегодня переиграл себя, что рано или поздно ему придется держать ответ за выходки своего второго «Я». Только где и когда?
Может, выпьете еще, господин гауптманн, снимите стресс?
На Франца смотрели внимательные, с потаенным любопытством, глаза адъютанта.
Достаточно Карл, сдержанно отреагировал Ольбрихт, на порывы младшего офицера. Лучше следите за дорогой. Мне надо собраться с мыслями. Генерал попусту не вызывает
Глава 3
28 апреля 1944 г. Штаб 41 танкового корпуса. Группа армий «Центр». Восточный фронт.
Несмотря на вынужденные остановки в пути, капитан Ольбрихт прибыл в штаб корпуса без опозданий. После проверки документов, открылся шлагбаум, и вездеход четко припарковался к двухэтажному зданию. Гефрайтер Брайнер тут же выскочил из вездехода и услужливо открыл дверь командиру.
Спасибо Эрих, поблагодарил того капитан и вышел из машины. Осмотревшись вокруг, он подметил присутствие одних военных в поселке. Все это говорило о близости прохождения фронта. Обстановка была мрачной и ненадежной.
Вам не кажется Карл, что в воздухе пахнет грозой?
Грозой? 28 апреля? Риккерт посмотрел на солнце, которое пожиралось большой тучей. Не знаю, гроза в апреле редкое явление. А, что собственно вас смутило господин гауптманн?
Вы не правильно меня поняли Риккерт. Мне вдруг показалось, глядя на отсутствие гражданской жизни в этом городке, что мы накануне большой трагедии.
Вот вы куда клоните. Для любого народа Франц, как вы знаете, приход христианской мисси не был бескровным. Миссионерам всячески препятствовали язычники. Шла кровавая резня.
Мы миссионеры господин гауптманн. И стали ими не по своей воле. Просто мы родились в эпоху больших потрясений. И здесь кому как повезет. Я лично оптимист. А за все то, что мы делаем, пусть отвечают там в верхах. Мое дело маленькое, Риккерт повел плечами. Однако похолодало. Погода меняется. Какие будут указания господин гауптманн? Вас ждут дела.
Да меня ждут дела Карл. Вы правы, чистое выбритое лицо Ольбихта напряглось. Шрам, сползавший змеей от правого уха к шее, отметина боев под Курском, принял фиолетовый оттенок.
Капитан повернулся и посмотрел в сторону рядом стоящих «панцершутце». На него внимательно смотрело десяток солдатских глаз, преданных и надежных, таких же, как Брайнер. Нас всех ждут большие дела господин оберлейтнант. Притом очень скоро. Приказание одно. Всем оставаться на своих местах. Можете перекурить. Свяжитесь со штабом дивизии и доложите о прибытии на точку. Здесь мы пробудем не более часа. Обед по расписанию в части.
Слушаюсь господин гауптман. Разрешите
Нет. Вас это тоже касается Риккерт.
Слушаюсь, адъютант невольно щелкнул каблуками перед командиром разведбатальона и подал тому папку с документами.
Вольно Карл. Я не долго.
У входа в штаб Ольбрихта приветствовало два солдата охранного подразделения, вооруженные автоматами. Они вытянулись во фронт перед строгим капитаном. Скорее всего, они отдали должное уважение не его званию, а его заслугам: Рыцарскому кресту Железного креста, закрепленному на черно-бело красной орденской ленте и висевшему на шее, а также знакам за танковые сражения и нашивкам ранений.
Капитан слегка кивнул головой и зашел в прохладный вестибюль. Здесь доложив, дежурному офицеру штаба о своем прибытии он по его разрешению поднялся на второй этаж.
Франц Ольбрихт! Рад видеть вас! встретил того в приемной, улыбаясь, даже несколько заискивающе адъютант комкора майор Рэмек. Генерал справлялся о вас, но,- Рэмек сделал загадочное лицо. Я вам не завидую сегодня. Генерал находится в сильно расстроенных чувствах. Присядьте пока.
Спасибо господин майор. Генерал Вейдлинг болен?
Бог с вами! Он здоров как орел Рейха. Разве только нога беспокоит. Он удручен служебными вопросами. Отчасти это связано с вами уважаемый Франц.
Что вы знаете господин майор? Говорите.
Генерал усомнился в вашем здоровье и в возможности решать задачи батальона.
Не может этого быть! опешил Ольбрихт. Лицо его посерело. Руки сжались, и он чуть не схватил Рэмека за грудки. Я предан Вермахту и ни на йоту не отступал даже от солдатского устава Риберта, не говоря уже о выполнении требований наставления офицера «Панцерваффе». Это ложь!
С первой минуты разговора с адъютантом у Ольбрихта появилась неприязнь к нему, хотя они были раньше знакомы. Его неискренность, слащавость напрягали слух боевого офицера. Францу захотелось быстрее от него избавиться.
Доложите генералу о моем прибытии. Я жду приема.
Не суетитесь господин гауптманн. Спокойнее. Маска добродушия моментально слетела с лица адъютанта. Взгляд стал холодным и официальным. Командир корпуса вас примет. Я иду доложить о вас. Вы сами убедитесь, что я прав. Генерал Вейдлинг с утра был крайне раздражен и непредсказуем. Вы это увидите.