И последнее генерал
Проведите силовую разведку.
В этих целях используйте армейские возможности, вплоть до их резервов.
Но дайте мне точные данные о концентрации русских у наших оборонительных линий и возможном их наступлении. Мне нужны факты, а не ваши эмоции. Вы все поняли господин генерал?
Да господин генерал танковых войск.
Отлично Гельмут. Я рад, что вы меня поняли. Директиву с требованиями по изложенным вопросам штаб подготовит без промедлений.
И еще Гельмут Вейдлинг, Харпе уже искренне улыбался. Он быстро мог справляться с нервным раздражением и переходить от одного состояния к другому. Вы помните, как вас дразнили кадеты в училище. Это было, правда, давно.
Да, Йозеф, помню, вяло и подавленно ответил тот, Veni, Vidi, Vici.
Так действуйте господин генерал, действуйте. И не пейте много коньяка. «Хайль» Гитлер.
Хайль, - Вейдлинг задумавшись и сиюминутно находясь в прострации, медленно, опустошено оседал в кресло. Из телефонной трубки, которую он не ощущал, и та как живая прилипла к уху, надрывно шли короткие сигналы. Они словно иглы, впивались ему в сердце и, оставляя кровавые следы, насмешливо напевали:- Veni, Vidi, Vici. Veni, Vidi, Vici. Veni, Vidi, Vici.
Глава 2
28 апреля 1944 года. Район Мозыря. Группа Армий «Центр». Восточный фронт.
Армейский вездеход «Кубельваген» в сопровождении эскорта из штабного бронеавтомобиля и мотоцикла «Цундап» шумно двигался по проселочной дороге. Она была сильно разбита и еще не совсем подсохшая, напоминала собой испытательный автодром. Военная техника каждую глубокую колею и рытвину брала тяжело с натягом, порой раскачиваясь. В любую минуту она могла завязнуть. Трудности в пути еще больше усугубились, когда машины въехали в лес.
Черт бы побрал, этих русских и их дороги! злился водитель вездехода гефрайтер Брайнер, пытаясь смягчить поездку командира разведбатальона.
Брайнер уважал своего командира. Гауптманн Ольбрихт был строг, принципиален и справедлив. Отважен в бою, за что и получил рыцарский крест под Курском. Он не подставлял лишний раз солдат под пули и угощал их сигаретами. Брайнер был предан ему. Держитесь крепче господин гауптманн! закричал водитель и нажал на газ. Лесную яму, заполненную водой, он решил взять с ходу, чтобы не застрять.
Вездеход с ревом на скорости стремительно пошел вперед, преодолевая сложный участок дороги. Но доехав до середины лужи, врезался правым колесом в невидимое глазом препятствие. Открытый вездеход так сильно тряхануло, что адъютант Риккерт полетел наружу через левую дверь.
Ольбрихта бросило на адъютанта. Обладая звериной реакцией, он в последний момент успел уцепиться в одежду оберлёйтнанта и удержать его повисшее тело от падения в грязь.
Фуражка Риккерта, словно, подбитый англичанами линкор «Бисмарк» набрав жижи, медленно погрузилась на дно.
Впереди сидящий штабной оператор унтер-фельдвебель Ланке сильно ударился головой о стекло, и размазал его кровью.
Водителя от последствий удара спас руль, в который тот как дог, намертво вцепился руками. Тем не менее, в груди у Брайнера защемило. Он сразу и не понял, защемило от удара или от проклятий, которые тут же посыпались в его адрес. Вездеход развернуло, он накренился и заглох.
Брайнер! закричал в ярости адъютант Риккерт, которого вернул на сиденье командир батальона. Вы что сегодня шнапс пили с утра?
Никак нет, господин оберлёйтнант, заикаясь и растерянно, оправдывался бледный водитель. Я вообще не пью.
Так, какого черта вы газуете, не зная дороги? Вы расшибете нас раньше, чем русские Иваны. Вам надо лошадью управлять, а не вездеходом. Чуть не убили командира батальона. Вам дорого обойдется моя фуражка Брайнер!
Все, хватит Риккерт! Прекратите балаган! резко одернул того Ольбрихт. Брайнер! обратился командир к водителю. Успокойтесь и окажите помощь унтер-фельдвебелю. Помогите нам только выйти из машины.
Ольбрихт хладнокровно отреагировал на неприятный казус в дороге. Время до встречи с командиром корпуса было достаточно. Он не опаздывал. Просто ему не нравился в последнее время адъютант. Тот при малейшей возможности старался выслужиться перед начальством. Допускал порой бестактность и не сдержанность.
Водитель благодарно посмотрел на командира и, справившись с сиюминутным волнением, открыл свою дверь и вскочил в лужу. Яма была глубокая. Холодная маслянисто-серая жидкость моментально затекла в укороченные сапоги Брайнера. Но гефрайтера не смутила неприятная закаливающая процедура. Он терпеливо перенес первым адъютанта на сушь. После чего подставил свою спину и хотел перенести капитана.
Господин гауптманн! Садитесь, Брайнер еще ниже нагнулся.
Отставить Брайнер! Команда вольно.
Командир разведбатальона залез двумя ногами на раму машины и, держась за тут же поданную руку водителя, сделал сильный, пружинистый толчок. Его рослое, тренированное тело без труда преодолело расстояние в три метра и он, сгруппировавшись, упал на мшистую поверхность у дороги, возле невысокой ели.
Отряхнув китель и бриджи серо-зеленого цвета с золотисто-желтой окантовкой разведывательных подразделений танковых частей от грязи и мха, поправив фуражку, он строго посмотрел на Брайнера и сделал тому предупреждение:
Впредь будьте внимательнее Брайнер. В таких случаях, прежде чем ехать выйдите и проверьте дорогу.
Слушаюсь господин гауптманн! Не рассчитал свои силы.
Брайнер держал стойку смирно, и преданно смотрел на своего командира. Он был благодарен тому и считал, что легко отделался от происшествия.
Здесь подъехал штабной бронеавтомобиль. Из него выскочил командир 3 взвода штабс-фельдвебель Шток. Увидев завалившийся вездеход и рядом стоящих офицеров, он подбежал к ним.
Произошло, что-то неожиданное господин гауптманн? Какие будут указания?
Помогите Брайнеру разобраться с вездеходом. Я и оберлейтнант Риккерт пройдем вдоль дороги. Через триста метров поселок. Дорога будет лучше. Передайте Каплеру, пусть на мотоцикле следует рядом с нами. Выполняйте.
Пройдемте Карл, разомнем затекшие ноги, он уже обратился к адъютанту, заодно и поговорим.
Ольбрихт указал подчиненному офицеру, поднятой палкой направление движения и сам пошел вперед.
Стояла как никогда теплая солнечная апрельская погода. Почки на деревьях лопнули рано и уже появились первые клейкие листочки.
Францу вдруг захотелось, пройти по этому девственно-свежему небольшому леску. Он ему, почему то напомнил внутренний сквер их дома на Клингельхёферштрассе. Тогда с няней Катрин они ходили по скверу и собирали опавшие красно-желтые листья клена. Ему было тогда всего восемь лет. Но ему было так памятна эта прогулка он и Катрин. Конечно, сравнение шло по его психоэмоциональному состоянию, по его сиюминутному настроению. Там была прекрасная тихая берлинская осень, а здесь солнечная юная белорусская весна.
Ольбрихт отрешенно, не задумываясь, шел по чистому хвойному лесу, глубоко вдыхая запах сосновых почек, и наслаждался временным покоем. Изредка ему попадались, сбившись у дороги кустарники бузины и молодые белоствольные березки. Их зеленая нежнейшая поросль, жажда жизни трепетно волновали его утомленную душу. Он вдруг почувствовал, что у него вновь защемило в сердце. Перед глазами пошли действия жаркого лета 41 года: соломенные крыши, убогие, заброшенные славянские селения, пыльная дорога, пленные русские, много пленных, короткие бои, стремительное наступление и глаза, большие небесного цвета проникновенные глаза
Коммандос, не раскисай! вдруг раздался насмешливый, внутренний голос, исходящий, как ему показалось из правой стороны черепа. Нас ждут большие дела!
Это опять ты, скривился как от зубной боли Ольбрихт и хлестко рубанул березовым прутком по молодой поросли кустарника. И зачем ты свалился на мою голову. Без тебя было тоскливо, но не тошно. А с тобой? Франц оглянулся по сторонам, не услышал ли случайно его бормотание адъютант. Но того еще не было. Дай хоть вздохнуть свежего воздуха перед боем и помечтать в окружении этой сиюминутной красоты.
Вздохнуть дам, а расслабляться нет гауптманн. К генералу едем. Ты понимаешь, во что мы втягиваемся? На карту поставлена целостность всей группы армий Центр, а может и всей нации. А ты о блондинке вспомнил.
Блондинке? Какой блондинке? Франц резко остановился, упершись в ствол молодой березы и с замиранием сердца, напрягая слух, стал прислушиваться, что еще скажет внутренний голос
Вот уже два месяца, не давал ему покоя этот голос, сильный уверенный, поселившийся в голове после контузии в период ожесточенных зимних боев под Рогачевом. Франц быстро к удивлению врачей поправился и, несмотря на их протесты и недоумения по случаю отказа поехать в отпуск, попросился вновь в свою дивизию. Выйдя из госпиталя, он понял, что стал другим. Стал более ловким, более изощренным, более опытным, практически неуязвимым профи. И все благодаря какой-то силе вселившейся в него и разговаривавшей с ним этим насмешливо-требовательным баритоном.
Внутренне сопротивляясь, он ежедневно по утрам стал изматывать себя необычными упражнениями на выносливость и растяжку связок. А позже да же ввел их в боевую подготовку батальона, чем вызвал нескрываемое удивление офицеров и солдат. Его еще больше ошеломили новые взгляды по поводу ведения войны с русскими, новые оценки происходящих исторических событий, познания в области военной техники, тактики боевого применения оружия.
Это внезапно свалившееся после контузии состояние, угнетало Франца, но и одновременно возносило его дух до невероятной высоты, концентрировало знания, силу и волю в единое целое, но и требовало от него постоянного самоконтроля. Иначе можно было помешаться от полученной информации. Что делать с ней и как подать командованию, чтобы не выглядеть безумцем, он пока не знал. Но со временем Франц стал привыкать к своему новому «Я». Если внутренний голос молчал, то ему все чаще казалось, что это уже он, а не «некто» сидящий в нем такой умный, умелый и опытный.
Господин гауптманн! Господин гауптаманн! неожиданно раздался голос адъютанта из-за кустов. Тот спешно двигался к нему, отодвигая сучья руками.
Что случилось Карл? недовольно отозвался Ольбрихт, прервав внутренние размышления.
С нами связался майор Рэмек. Он интересовался, будете ли вы вовремя у командира корпуса. Что ответить?
Думаю Риккерт, вы не сказали ему о нашей прогулке в лесу, без улыбки сдержанно отозвался Ольбрихт.
Я подумал, что это лишнее.
Вы иногда правильно думаете Риккерт. Передайте майору, что мы движемся по графику.
Слушаюсь, господин гауптманн. Вас сопровождать?
Нет. Возвращайтесь к бронеавтомобилю и поторопите Брайнера.
Ольбрихт вновь попытался возобновить воспоминания о жарком лете 41 года. Но воспоминания не шли. Раздосадованный этим он ускорил шаг и, выйдя из леса, направился к поселку. Дорога действительно пошла лучше, ровная, укатанная, практически без колеи.
К нему моментально, на малых оборотах басовито урча, подкатил «Цундап». Из люльки быстро вылез пулеметчик и предложил место командиру.
Спасибо гефрайтер. Продолжайте движение. Меня догонит вездеход.
Гефрайтер! вновь обратился к пулеметчику Ольбрихт, увидев задымленный поселок. Что там за дым?
Поселок сожжен дотла, господин гауптманн. Прифронтовая зона. Догорают головешки.
Мужественное волевое лицо разведчика дернулось и исказилось гримасой недовольства. Глубокий шрам, от касательного осколочного ранения, шедший от правого уха к шее моментально побагровел. Рука, державшая засохший прут непроизвольно сжалась и сломала его.
Ольбрихт знал о приказе командующего армией, об интернировании местного населения и подготовки прифронтовой зоны в случае отступления. И знал что это такое. Но он всегда тяжело переносил массовое уничтожение деревень и угон гражданского населения как скота на бойню. Такая жестокость была крайне ему неприятна. Он за свою молодую двадцати шестилетнюю жизнь так и не свыкся с теорией культа войны, насилия и превосходства германской расы. Ему претили идеи, исходившие из книг самого популярного в то время писателя Эвальда Банзе, которым зачитывался «гитлерюгенд», как сражение ради самого сражения, а не просто защищать свой дом и очаг, то есть жить, чтобы сражаться, а не наоборот, сражаться, чтобы жить.
Он не был подлинным представителем нордической аристократии Рейха.
Он не был в душе наци.
Идеологический прессинг, в основе которого лежала, известная каждому юноше цитата фюрера и которую каждый должен был знать наизусть: «Необычайно активная, властная, жестокая молодежьвот что я оставлю после себя. В наших рыцарских замках мы вырастим молодежь, перед которой содрогнется мир Молодежь должна быть равнодушна к боли. В ней не должно быть ни слабости, ни нежности. Я хочу видеть в ее взоре блеск хищного зверя» не оставил в сердце тогда еще18 летнего фаненюнкера военного училища должного следа.
По велению времени, по настоянию отца, тот был военным врачом, он стал офицером «Панцерваффе», но не убийцей
Будут еще, какие указание господин гауптманн? обратился к Ольбрихту командир мотоэкипажа.
Что?
Укажите путь следования, господин гауптманн.
Да, да. Вперед гефрайтер, Ольбрихт махнул рукой и выбросил сломанный прут в направлении поселка.
Через пять минут к нему подъехал «Кубельваген». Водитель уважительно открыл ему дверь. Адъютант стоя приветствовал командира.
Где унтер-фельдвебель Ланке? удивлено, произнес Ольбрихт.
Ему оказана помощь, он в бронеавтомобиле.
Хорошо Риккерт, садимся. Брайнер, вперед.
Не успели они проехать и двести метров по дымящемуся поселку, как впереди раздался одиночный выстрел и, затем ударила очередь мотоциклетного пулемета. Послышалось еще несколько винтовочных выстрелов и все стихло.
Вездеход остановился. Ольбрихт три раза махнул вперед поднятой правой рукой следовавшему за ними бронеавтомобилю, а за тем на незначительном расстоянии от него проследовал к месту короткого боя.
Через пять минут все прояснилось. Но командиру разведбатальона пришлось лично вмешаться в разбирательство происшествия, та как он один среди своих подчиненных знал русский, а с недавнего времени и английский языки.
Когда Ольбрихт подъехал к стоящему эскорту, то увидел кроме своих солдат еще несколько русских в полицейской униформе. Один из них был тяжело ранен и стонал, лежа на земле, держась за левый бок. Рука была вся в крови. Лицо полицейского было белее мела. Второй полицейский видимо главный, крепко за руку держал светловолосого измазанного в сажу и грязь мальчикаподростка лет двенадцати. Тот выворачивался, пытаясь убежать. Полицейский что-то резко и страстно объяснял командиру взвода.