- Забавное место - подумал Паштет, немного удивляясь тому, что не боится происходящего вокруг. Должен бы бояться, а вот нет. Все здесь было не так, как должно, но - наплевать! Интересно, как все на самом деле выглядит. Видимо, это место средоточия неопределенности человеческий мозг смог воспринять этот мир хаоса, как болото, найдя наиболее близкий образ той информации, что поступала от глаз в мозг.
И раз уж хаос не смог сразу поглотить попаданца, значит, не быть этому и далее. Несмотря на навалившуюся усталость, мозг работал предельно четко, холодная ярость не захлестывала, а помогала сосредоточиться и при этом вроде как расслабленно воспринимать окружающую переменчивую действительность.
Нежданный гость закончил шипеть, но не приближался, вертя головой, видимо, ожидая поддержки. И она не заставила себя ждать - над головой скользнула здоровенная тень, неслабый порыв воздуха, как от проехавшего рядом товарняка, толкнул Паштета.
Неподалеку появился новый действующий персонаж - огромная птица, невероятно огромная. Ушастая, круглоглазая. Филин.
Когда-то давно, в детстве, в зоопарке Паштета поразил огромный ворон. На фоне обычных серых городских обитательниц помоек, примелькавшихся глазу, зоопарковый ворон выглядел своего рода птичьим исполином, превосходившим, как показалось Паштету тогда, обычных ворон в несколько раз.
И этот филин отличался от своих собратьев из мира живых, как тот ворон. Он был огромен, с человеческий рост, с мощными крыльями, с ярко-желтым клювом, в броне из отливавших на лунном свете перьев. Не смотря на приличное расстояние и слабый свет, Паштет четко видел каждую деталь, и не удивлялся этому. Иной мир, иные законы.
Деланно не обращая внимания на Паштета, филин начал обустраивать что-то вроде лежки или ямы в грунте. Нагребая мощными лапами землю, филин легко вытащил на поверхность топор, обычный старый топор, только ржавый. Придавив левой лапой топорище, филин небрежно выбил искры когтем правой.
- А металл-то говно, - подумал Паштет. Филин возмущенно растопырил пестрые перья, подпрыгнул, раздалось несколько глухих ударов.
- Смотри, птица Филин, иногда чтобы рыбку съесть, придется и на елку сесть - предостерег нового гостя попаданец.
Филин повернул свою голову набок на 120 градусов, еще раз оценил Паштета и потом легко, с места ушел в полет, не обращая внимания на призывные жесты совершенно по-женски беспомощно топчущейся на месте альва - гвэльфки.
В вырытой ямке остался лежать топор, почему-то несколько кирпичей и пара пятилитровых бутылей с водой. Что-то это значило и Паше надо было угадать - что именно. Пока же он только сообразил с некоторым опозданием - к чему был скелет на острове. Надо же, просто все, а ведь только сейчас дошло!
Генеральный Скотин Скотиныч сдох потому, что был жадным и приземленным дураком, рабом своего узкого умишки. Оттого он и в бизнесе, ясен пень, залетел, что не мог быстро поменять свое мировосприятие, когда ситуация изменилась. Ведь говорили же, что дела у фирмы пошли под гору и все может гавкнуться с громом и молниями. Неспроста скоробогач кинулся в портал, видно, решил так спасаться от краха. Захватив привычные доллары в ад кромешный начала войны. И кому он грозил пистолетиком? Его окружал хаос, ничто, могущее обрести форму лишь под воздействием сильной и спокойной воли. Может ли пуля убить ничто? Нет. А ничто, обретшая форму худших кошмаров, могла убить человека легко. Убить и обглодать, чтобы вновь раствориться в хаосе. Здесь, в этом мире, из ничего можно словом сделать все, но удержать созданное можно было лишь волей, свободной от эмоций и страхов.
Тяжелые нагрузки при выползании из болота вышибли из Паштета все основные эмоции, а спирт парадоксальным образом мобилизовал ум. Но скоро и усталость станет запредельной, и организм сожжет весь спирт. Не стоит медлить, сейчас Паштет ощущал себя гордо летящим самолетом в баках которого, однако, плещутся жалкие остатки топлива.
Сделал пару шагов, услышал сзади умоляющее:
- Ва Арн Аратор! Эльва ар гайе! Нанд киармэ ол!
Это озадачило. Страстная, выданная залпом речь явно была на другом языке, раньше ночной гость говорил совсем иначе, тут даже звучание изменилось. Явно просил, зараза, да еще звонким женским голосом о чем - то. И - что странно - униженно это все прозвучало, умоляюще.
- Нихьт ферштеен, сагиб! - сказал сущую правду Паштет. И продублировал тут же по-венгерски: Нем тудом, баратом!
Гвельфка упала на колени. Протянула руки совершенно понятным жестом.
- Нин ойале ран теннойо сильмэ! Дагнир йвалме Вала ва Валие энга вана умбар!
- Чего тебе надобно? - задумался Паштет. Мелькнула мысль, что придуряется ночной морок, время тянет, ловушка это - и Паша подумал эту мысль.
Словно уловив суть, альв отчаянно замотал башкой, так что взметнулись серебристые локоны и косички и попытался дернуться в сторону Паштета. И не получилось - словно об стенку ударился, отшвырнуло обратно.
- Не понял я твою тарабарщину! Но, походу, тебя там замкнуло, да еще и перевертыш ты теперь, голубчик... И на кой черт ты мне сдался - тоже непонятно.
Паштет задумался и в такт его мыслям в темноте прорезались светящиеся буквы давно прочитанного лиммерика:
- Нашли на заводе Бадаева,
Неизвестный дневник Чаадаева.
Что ни слово - то "ять", ничего не понять.
И девать неизвестно куда его...
Альв притих, испуганно таращась угольками глаз на волшебное чудо.
- Обмен, - мысленно обратился Паштет к альве. Я верну все как было раньше, а ты будешь мне помогать, пока я не найду выход. И сейчас покажешь мне дорогу к цели. Найду выход - отпущу". Альва довольно кокетливо поправила прическу, но потом обреченно кивнула. Паштет сначала совершенно немузыкально завопил: "Всё как прежде пока, всё бежит по камням"и завершил фразой: "Летс ми спик фром май харт".
Гвельфка, вновь начавшая суетливо шарить по себе руками, более не интересовала Паштета совершенно, он думал о другом. Значит, пора идти.
- Метта нин! - воскликнул ночной гость.
Паша глянул на него. Тот протягивал попаданцу руку. На черной коже ладони - то ли перчатка, то ли и впрямь рука цветом печной сажи, лежала обыкновенная сосновая шишка, каких в лесу тысячи. Паштет усмехнулся и взял незамысловатый предмет. Силуэт черный опять потек, меняя вид и форму. Там, где был альв, из болотины торчал изъеденный эрозией и плесенью, но еще узнаваемый гипсовый памятник Ленину, характерным жестом указывавший направление движения. Странно было только то, что на голове у вождя мирового пролетариата красовался гипсовый же шлем восточного типа, что придавала хитрому лицу с бородкой облик Тамерлана. Была ли это игра случая и своего рода юмор хаоса, так отреагировавшего на мысль о том, что было ничем, станет всем, не интересовала Паштета. От памятника явственно сыпались гипсовые крошки, значит, и время Паштета здесь на исходе.
Проходя мимо ямки, оставленной Филином, Паштет увидел, как внезапно ямка вместе с топором, кирпичами и бутылями трансформировалась в старый брезентовый рюкзак, затем вокруг рюкзака начала расползаться вода, в которой рюкзак стремительно утонул, выбросив на поверхность пузырь воздуха. Что было дальше, Паштет не видел, он, сделав очередной шаг, понял, что попал в мир людей, мир, где полно горя, но и где можно найти свою настоящую судьбу.
Назад Паштет не оглядывался.
А потом открыл глаза.
Очухался от странного сна с трудом. После пробуждения две вещи озадачили Паштета. Первой было то, что башка разболелась, тело было как не свое и, в общем, впечатление - словно как траванулся чем-то. Вчера было тоже паршиво, но не так, по-другому. Второй озадачившей вещью была банальная сосновая шишка, зажатая в кулаке. Это как-то удивило, потому как вокруг ни одной сосны не было в принципе. Сначала Паша собирался зашвырнуть эту шишку к чертовой матери, но делать резких движений из-за больной головы очень не хотелось, потому странная находка была запихнута в карман ватника и Паштет приступил к сборам.
Очень хотелось уйти подальше от этого болота. Что-то помнится, читывал о том, как рядом с болотом может разболеться голова - вроде как и метан тут есть и всякие травки растут типа болиголова и дурмана. Вот, наверное, нанюхался тут. Надо идти отсюда прочь. Побыстрее. Но хотелось напоследок выразить чертову болоту свое к нему отношение. Кряхтя, Паштет развернулся к топи задним фасадом и исполнил рекомендацию старого доктора, который тогда, в аэропорте, настоятельно рекомендовал следить не только за столом, но и за стулом. Так деликатно медики издавна называли две основные функции пищеварения человека - поглощения еды и ее, гм... эвакуации. И да, "каков стол - таков и стул", как поешь - так и погадишь. Старикан настойчиво обратил внимание будущего попаданца на такой малозаметный факт, о котором в приличных романах не пишут. А именно на то, что для нормальной деятельности надо за своими отходами следить. Особенно - на войне. И что понос, что запор - одинаково опасны и вредны, тем более в экстремальной обстановке. Понос обезводит организм и это резко снизит боевые качества, а запор вполне реально может вызвать серьезную интоксикацию - и тут опять же резко ухудшится и выносливость и наблюдательность и точность тоже. Обидно сдохнуть оттого, что не заметил врага и тот срезал невнимательного бедолагу, который всего лишь не обращал внимания на свой стул.