Разве гимнов не достойна
Та, что долю не кляня,
Мужа вынесет спокойно
Из смертельного огня?
У немцев эта умилительная и невероятная история вошла в предания, передаваемые из поколения в поколение.
А наши девчонки во время войны так из-под огня вытащили тысячи раненых мужиков, даже не родственников. Причем без всякого милосердного созерцания врагом, а наоборот - под огнем. Причем, в отличие от вайнсбергских - с личным оружием раненых. Паштет по себе знал, как трудно волочь здоровенную чужую тушу, а уж тем более с тяжеленным вооружением - довелось на тренировке в армии хлебнуть, восчуял, когда полз с двумя автоматными ремнями в ладони и сползающей со спины тушкой расслабившегося сослуживца. Но все-таки полз, тупо и старательно, словно галапагосская черепаха на кладку яиц. И потом гордился тем, что треть сослуживцев с таким грузом ползти просто не смогла, гребла руками-ногами на одном месте.
Как могли такое совершать куда более слабые девушки и женщины - Паша понять не мог категорически.
И все это каким-то непонятным образом клубилось и смешивалось в сознании парня, создавая особую привлекательность у того времени, куда он старательно собирался. Правда, немного смущало одно обстоятельство: побывавший там Лёха больше туда не хотел ни за какие коврижки. Хотя и старался помочь всерьез. То есть - вроде как и хотел? Понять мотивы приятеля Паше было так же непросто, как и свои собственные. Ну, не был он психологом, да и стал бы раскрывать душу кому ни попадя, потому как был и скрытным и стеснительным, что трудно было бы заподозрить в здоровенном мужчине. Хотя был один случай, который странным образом повлиял на мысли Павла.
Глава два. Старичок.
(Маленькое путешествие на самолете в недавнее паштетово прошлое).
Павел терпеть не мог летать самолетами. Боялся до тошноты. Но по работе командировки были основной составляющей и до Новосибирска, например, на трамвае не доедешь. Приходилось все время летать, и в моменты ожидания, взлета, болтания в воздухе и посадки было на душе так мерзко, что передать трудно. К тому же Паштету и стыдно было в этом признаваться, ему казалась эта боязнь чем-то недостойным мужчины. Ну, был у него своего рода кодекс мужиковский, по которому он сверял свои поступки и деяния, стараясь не вываливаться за рамки. И то ли рамки тесные получались, то ли он сам не соответствовал требованиям, но как-то все не складывалось. И настроение мерзее становилось и самочувствие хромало и болеть стал чаще.
Когда в развлекательном портале попалось описание мужской депрессии - даже не удивился, обнаружив у себя практически все указанные признаки. И на работе не ладилось, проблемы не решались, а копились, но почему-то вместо того, чтобы решительно с ними разобраться - что Паштет умело делал совсем недавно, и за что его любило руководство, называя ласкательно "нашим гусеничным танком" - получалась какая-то неэффективная мышиная возня и утопание в несущественных мелочах.
Дома бутылки от пива стали скапливаться в удвоенных, а то и утроенных количествах, раньше звенящие пакеты с ними Павел выносил по понедельникам, а теперь приходилось делать это куда чаще, иначе войти в квартиру приходилось по узкой тропке. Зато в качалку ходить практически перестал, стало лениво потеть с железом. Бесился из-за каждого пустяка и пару раз неожиданно для себя влезал в дурацкие драки, вспыхивавшие на ровном месте. В общем все как расписано. Был бы Павел американцем - он бы живо пошел к своему психотерапевту, тот бы прописал кучу антидепрессантов, и Паша, лопая их горстями за обе щеки, так, чтоб за ушами трещало, быстро бы отупел и заовощел, после чего его бы уже такие высокие материи перестали бы волновать.
Но на свое счастье Паша американцем не был и потому продолжал воевать с раздраем в своей душе как умел, в одиночку.
В очередной воздушном рейсе, когда он сидел, напряженно вцепившись пальцами в поручни кресла, сидевший по соседству аккуратный старичок поглядел на него умными глазами и негромко заговорил странное:
- Иду как-то с домашними по Московскому проспекту и как-то отстал от своих, то ли загляделся на кого-то, то ли в витрину засмотрелся. Надо догнать, решил срезать. Сам себе удивляюсь - Московский прямой как стрела, но тем не менее поспешил в проулок.
Идет в одном со мной направлении много мужчин - молодых, крепких. Одного зацепил по ноге, поворачивается, ругаться начал. Негр оказался, несколько рядом - тоже негры. Тот, кого я зацепил, полез драться, я его в общем заблокировал, он рыпается, а я кричу остальным мужикам: "Помогите, негр драться лезет!", но от нелепости ситуации получается несерьезным, этаким шутовским голосом. Остальные рассмеялись, негра раздражительного от меня оттащили, успокоили, идем дальше. Все эти парни по лесенке куда-то в здание заходят, кроме одного, который стоит и бурчит: "И зачем нам, офицерам, встреча с художником авангардистом? Что он нам полезного расскажет?", а я ему кивнул и дальше - мои домашние ведь уже меня спохватились, ждут, волнуются, а я тут ерундой занимаюсь. За угол повернул - опять удивился. Шел-то по Московскому только что весной - а тут вдруг зима! И я босиком по снегу иду. И мысль первая - наверное - это сон. Но во сне не чувствуешь специфический запах, которым негры отличаются от белых и ноги не мерзнут и снег не скрипит и стенка шершавая под ладонью не ощущается так реально. И главное - во сне нет критического мышления, там все воспринимается спокойно, а тут меня все время смущает странность, которую я и ощущаю. Я прекрасно понимаю, что Московский проспект - прямой и срезать не получится никак. И что зима после весны - не бывает, хотя у нас в Питере, вообще-то всякое случается, но тут - сугробы и лед на речке на которую я вышел. То есть я понимаю, что нахожусь где-то, но не там, где привык. И здесь - Московский проспект тоже есть, но он идет дугой, что опять же странно.
Посмотрел на речку - без набережной, и здорово все это напоминает район Ульянки - советские новостройки, спальный район, знаете ли. И ноги свои жалко - не привык я по снегу босиком бегать, неуютно как-то. Понятно, что до своих, которые меня на Московском проспекте ждут, отсюда только на метро добраться можно. Смотрю, следом пара пожилая по узкой тропинке переваливается. Я у них и спрашиваю: "Как пройти в метро?"
Мужик только глянул хмуро, а его спутница рукой показывает и объясняет, что за то здание свернуть - там как раз будет метро, с седьмого этажа вход. Пошел по льду, сам удивляюсь, с чего это вход в метро на седьмом этаже, это ж как потокам пассажиров добираться? Нет, определенно что-то все не так, ребята. Но лед под ногами холодный, мокрый, скользкий, ветер пронизывающий. Пока раздумывал, что это меня на метро заклинило, вижу вдалеке в просвете между зданиями шпиль Петропавловки. Хорошо узнаваемый, освещенный привычно прожекторами, но совершенно не на месте. Но я обрадовался, бегом туда, от ориентира-то такого я что угодно найду, я же еще из ума не выжил, город отлично знаю издавна. Я вам не мешаю своей болтовней?
- Нет, что вы - деликатно ответил воспитанный Паша. Как ни странно, этот нелепый рассказ отвлек от тягостных мыслей и даже немного развеселил. Паштет решил, что сосед тоже боится летать, очень часто страх заставлял людей болтать неумолчно и Паше много чего приходилось выслушивать от случайных соседей. Иногда это напрягало, иногда злило, реже - развлекало и облегчало полет ему самому. Сейчас скорее всего получалось третье, потому Паша благосклонно покивал.
- Благодарю вас - церемонно склонил голову с редкими седыми волосюшками старичок, и продолжил сагу: "Поднялся по склону берега этой занюханной обледенелой речки - опять удивился. Никакой Петропавловки и в помине нету, вместо ночной зимы явный летний полдень и опять место вроде бы знакомое - не то Приморский парк победы, не то ЦПКО, только там в жаркий день ветерок с залива такой особенный - и теплый и прохладный и большой водой пахнет, не тиной, а именно - водой свежей. И от него листья деревьев шумят по-особенному, не как в лесу или парке без воды рядом. Но опять же - вроде и аллеи и деревья и газоны, но как-то иначе, чем привычно. Я еще больше запутался. Одна радость - теперь смотрю, не босой уже, а во вполне приличных туфлях. Прошел мимо проката гусеничных квадроциклов. Тоже вроде дизайн знакомый, вроде как узнаваемо, но гусеницы словно какие-то не такие - ни на что не похожи, ни на танковые, ни на тракторные, ни на резиновые снегоходные. Но меня-то мои родные ждут и некогда мне зевакой зевачить. И опять я за свое - спрашиваю у первого же попавшегося: