* * *
Со стороны улицы Жолтовского не выглядывал элитный «Патриарх», безвкусный образчик «лужковского ампира». Дома, обступившие прямоугольник пруда, будто заключившие его в пышную раму, хранили дух старой Москвытихой, размеренной, основательной.
Стылая вода блестела темной гладью, отдавая сыростью и тиной, а на аллеях, как в тот «раскаленный страшный майский вечер», было безлюдно. Лишь желтые листья расставались с ветвями в последнем шуршаньи.
Без пяти минут шесть я свернул с Малой Бронной под липы, попадая уже не в тень, а в легкий сумрак, и заметил единственного «сидельца»седого старика в обтерханном костюмчике, поверх которого был накинут серый болоньевый плащ, шелестящий от малейшего движения, даже на вдохе.
Старик сидел совершенно неподвижно, прямил спину и глядел куда-то очень, очень далекоза деревья, за дома, за добро и зло. Обе морщинистые ладони он сложил поверх набалдашника тростижелтый лист слетел на сучковатые пальцы, и дед воззрился на бесплатный комплимент осени, складывая губы в улыбку.
Поднес ладонь поближе, любуясь прожилками жухлого листка, и тихонько дунул, смахивая транзитный грузик.
Здравствуйте, сказал я негромко, готовясь извиниться за ошибку.
Но старый приветливо покивал мне.
Здравствуйте, Миша. Присаживайтесь. Сегодня на редкость тепло, хотя тучки ведут себя подозрительно он кивнул на небо, где вечерняя синь затягивалась хмарью, и тут же невеселая усмешка перетянула дряблое лицо:Что, не узнали голос? Сие неудивительно, вы слышали мои мысли
Ну, да промямлил я. А ваше имя Оно что, под секретом?
Мой собеседник помолчал, словно размышляя о тщете всего сущего.
Сейчас меня зовут Игорь Максимович, вымолвил он со вздохом. Бросил на меня косой взгляд, и заворчал, пряча смущение:Знаете, Миша, я по-настоящему рад, что встретил вас. В кои веки можно не следить за собою, как нелегалу в тылу вероятного противника! А вас я не опасаюсь, Миша. Ведь вы из будущего
Я похолодел, ощущая полную беспомощность. Что мне, спорить с ним? А толку?
Да вы не беспокойтесь, Миша, голос Игоря Максимовича смягчился и даже подобрел, как у строгого дедушки. Ваши мысли нельзя прочестьблок мощнейший. И особой проницательностью я тоже не страдаю. Просто сложил два и два. Понимаете, брейнсёрфинг или предвидение не откроются у молодого человека. Тут нужна как бы это выразиться ментальная наработка, что ли. И дар сёрфить откроется годам к пятидесяти, не раньше Впрочем, все еще проще, он хихикнул, сразу располагая к себе. Кое-какие секретики я вытянул из простодушного Корнилия! А что до моих тайн Я родился в тридцать седьмом. В одна тысяча восемьсот тридцать седьмом году, при Николае Первом. А окрестили меня Иннокентием Михайловичем Котовым. Вот так вот В возрасте Христа я уехал в Америку. Пас чужой скот, завел свое ранчо, но не слишком преуспел. Отбивался от бандитов, от индейцев, лечил раненых и больных К двадцатому веку вольница на Диком Западе кончилась, и я вернулся в Россию, уже как Иван Миронович. Прошел всю Гражданку, воевал белых генералов, а в сорок первом снова ушел на фронт. Вот после войны я и стал Игорем Максимовичем
Здорово, признал я.
Вы так думаете? усмехнулся Котов. А вот я завидую вам, Миша. Прежде всего, решимости! Целеустремленности! Ведь никто не мешал мне уберечь Ленина от пули в восемнадцатом! А Кирова почему бы не спасти? Или поведать Сталину о предателях, вроде Тухачевского или Павлова! Власова? Хрущева? Но нет, я выбрал девизом своей долгой и пустой жизни затхлую мещанскую мудрость «Моя хата с краю, ничего не знаю!» А ведь знал, всё знал Способности предиктора прорезались у меня за год до Цусимской битвы, но даже Николашке я ничем не помог! Жил для себя. Так и говорил: «Ага, буду я еще, как Данко-дурачок, миокардом своим светить, чтобы толпа в грязь его втоптала! Перебьются!» Да-а Шесть жен схоронил А вот, когда прижало меня, когда стало «мучительно больно за бесцельно прожитые годы», тут-то я и взвыл! А поздно Миша голос старика задребезжал. Никогда не сомневайтесь в своем даре! И не променяйте бесконечный мир на убогую жилплощадь! Боритесь, даже сражайтесь, ищите друзей и сживайте со свету врагов, страдайте и наслаждайтесь! Пусть прольются слезы, и зашкалит отчаянье, зато, когда вам перевалит за сотню лет, вы свое яркое, насыщенное житие будет вспоминать с улыбкой гордости и удовольствия! помолчав, он добавил, кривя губы:Я не куплю вашу душу, Миша, но побуду, если хотите, наставником, как нынче принято говорить. Я научу вас сёрфить точно и скрытно. Преподам, как растянуть молодость лет до сорока, а активную зрелостьеще лет на семьдесят. Вы будете с одного раза овладевать новыми знанияминесколько языков или курс психологии вам точно не помешают. Вы возьмете свое тело под полный контроль, и хвори отступят насовсем. Разбудите генную память, узнав, как и чем жили ваши далекие предки, и ощутите великую, нерасторжимую связь со всеми поколениями в роду Вы согласны, Миша?
Рефлекторно сканируя Игоря Максимовича, я уловил и его страстное желание помочь, и чисто детский страх отказа. Поэтому раздумывал ровно секунду, и вытолкнул:
Да, я согласен.
Глава 2
Воскресенье, 9 октября. Утро
Псков, улица Профсоюзная
Я бы мог идти и побыстрее, но Рита постоянно вертелась, обозревая достопримечательности. Держа меня за руку, она то останавливалась, задирая голову, то оглядывалась, шагая бочком или вовсе спиной вперед.
Твое поведение не подобает замужней даме, у меня получилось очень назидательно. Последний раз я так Настю в садик водил
Зану-уда! ласково протянула девушка, и вспорхнула на высокий бордюр, прошлась, сгибаясь в талии и ловя баланс. Держи меня!
Девчонка совсем! залучился я, крепко сжимая тонкое запястье.
Рита спрыгнула и мимолетно прижалась, не решаясь целоваться на улице. Чопорно взяла меня под ручку, и зашагала рядом, приноравливаясь к моей походке.
Я что, взаправду увижу твоего предка? тихонько спросила она. Как будто наяву?
Узришь, я переплел свои мосластые пальцы с тонкими, изящными пальчиками Риты. Так и просится на язык: «перстами»
Игорь Максимович задернул плотные гардины, погружая огромную комнату в сумрак. Недосягаемые потолки расплылись густой тенью, а книжные шкафы предстали хранилищами диковин и тайн.
Садись, Миша, Котов с трудом подвинул тяжелое кресло, ставшее от времени бесформенным. Закрой глаза, успокой дыханиеи отрешись от земного. Помнишь упражнение по собранности?
Помню, я уселся, развалясь, и зажмурился. Вдохвыдох. Вдо-ох Вы-ыдох
Обычно наставник водил меня тренироваться в метро, заставлял сосредотачиваться в толчее, отстраиваясь от мельканья лиц, от воя отъезжающих вагонов. «Тяжело!»как Гюльчатай говорит
«Концентрации в заброшенной церкви или в темном подвале достичь просто, и без особых затей, посмеивался Котов. А ты попробуй отсечь все звуки, все краски в толпе! Погрузись в себя на людной улице! И это еще не высший пилотаж»
Очень хорошо, Миша, просочился в мозг голос извне. Теперь надо расщепить сознание и подсознаниеи вскрыть «память поколений». Начали!
Окружающее заплыло тьмойя «спускался» в отделившееся подсознательное. Первые опыты по опущению к корням разума срывались из-за панических атакбыло страшно остаться навсегда по ту сторону сознания. Уж лучше посох и сума, это точно
Но ничего, постепенно приспособилсякак бы укачивал себя, засыпая, а во сне подсознание рядом, оно причудливо сплетается с явью, и надо всего лишь проснуться, чтобы выйти из подвалов своего «Я».
Уловить куски зрительных образов, заключенных в генной памяти, мне удалось уже в самом первом опыте. Смутные, они мелькали передо мной скринами давней жизни, тут же теряясь в черноте забвения.
Но вот я удержал маховой промельки будто нарезанные кадры склеились в киноленту.
Приглушенный свет сочился сквозь мутные стеклышки, вделанные в свинцовые рамы, выделяя расписные своды и толстые витые колонны.
В резном кресле восседал пожилой мужчина в богатом кафтане. Его сухие нервные пальцы, унизанные перстнями, теребили бородку, а с бледного усталого лица не сходило жесткое выражение. Я сразу узнал егопо реконструкции Герасимова.