Адмирал со свитой с пристани уже осматривали наш баркас и лежащий на настиле виндсёрфер. За ухом у него маячил вчерашний толстомордый и что-то нашептывал. Там же я разглядел и Алексашку Меньшикова.
Оп-па! Ба! и Пётр Алексеич туточки! Спутать тяжелохудая высоченная орясина, с пухлыми щеками и маленькими, не по росту, руками. И с усами у него не всё ладно, видно удобрять надо. Да и на портреты свои уж больно похож.
Я подошел к котлам табора. Кныш уже опхмелялся, захлёбывая юшечкой. Плеснул и мне в чарку, и в миску. Отломил шмат уже причерствевшего хлеба. Мы с Колей задзюрбали дуэтом, наблюдая за толпой на причале.
Мордатый полковник уже показывал Лефорту пальцем на нас с Кнышом и чего-то частил в уши. Вся компания направилась к нам. Мы с Колей невозмутимо хлебали юшечку, вылавливая кусочки повкусней, когда эта банда выстроилась перед нами, в упор нас рассматривая. Я поднял на них глаза:
О-о! Франц Яковлевич! Какими судьбами?!! И Александр Данилович тоже здесь! Добро пожаловать к нашему очагу! приветствовал я их, не вставая. Не желаете ли, господа, чарочку мальвазии с дороги? А на закусь у нас дюже гарная ушица есть, со славной юшечкой.
Меньшиков сразу встопорщился и надулся, а вот Лефорт оказался куда, как не прост. Нимало не чинясь, он уселся рядом с нами на кошму, принял от Прохора чарку с вином. Мы с Мыколой подняли свои и я провозгласил тост:
Пусть будет крепость Азов первым российским "окном в Европу"!!!
Адмирал чокнулся с нами и опростал посудину. Бомбардир Пётр Михайлов держался в задних рядах свиты, но глядел во все глаза и слушал в четыре уха.
Казачонок-кашевар поставил перед Лефортом плошку с ухой и шмат причерствевшего хлеба с деревянной ложкой. Франц спокойно заработал ложкой, нахваливая кока.
Свита тупо стояла перед нами и молча взирала на все эти безобразия.
А что, Франц Яковлевич, в этом-то хоть году возьмёте крепость, или опять не солоно хлебавши в московию вернётесь? не удержавшись, подьебнул его я.
Возьмём, Иван Игнатевич. с сильным акцентом успокоил меня Лефорт. Непремьенно возьмём.
Вот и меня мой князь послал помочь вам взять Азов. я наклонился к адмиралу и полушёпотом добавил, Так и сказал:Возьми, Ивашка, пушку и ступай, помоги Царю московскому взять крепость Азов, дабы опять промашки не вышло. Ну вот, я пушку-то взял и сюда пришёл.
У Лефорта задёргались усы и изменился голос:
А не мог бы ты, Иван Смолокуров, рассказать нам, где находится ваша Буяния, и кто такой твой князь Буянский?
Я опять включил дурку:
А, эт-т, канешно. Эт-т обязательно. Князь так и сказал:Ступай, Иван. Представься по полной форме, штобы рыло тебе там не начистили, и помоги генералу Шеину. Стало быть, представляюсь, я заученно забубнил:Я, капитан-бомбардир Иван Игнатьевич Смолокуров прибыл Чрезвычайным и Полномочным Послом к московскому царю, Его Величеству Петру Алексеевичу Романову от Его Сиятельства князя Антона Буянского, Магистра Ордена Православных Отшельников и владетеля острова Буяна, расположенного в Эгейском море, за проливами Босфор и Дарданелы. я облегчённо перевёл дух.
А ещё, князь Антон велел побиться об заклад с царским главным пушкарём Михайловым, вон с тем длинным, что прячется. я кивнул на Петра Алексеича. что я за один день крепость-Азов возьму и турок оттуда прогоню и ставит на заклад шапку золотых монет. я бросил на кошму свою суконную шапку.
Толпа передо мной загудела. Меньшиков явно намеревался заехать мне в рыло. Но тут вперёд выступил "пушкарь Михайлов". Все замолчали. Пётр подошёл ко мне и предложил:
Отойдём, поговорим.
Мы с ним отошли на причал. Меньшиков тоже сунулся, но царь его осадил.
У конца причала Пётр меня прямо спросил:
Знаешь, кто я?
Конешно знаю, Твоё Величество. Я вас почти всех тут знаю. не стал я запираться.
Откуда? Уже виделись?
Нет. У князя разведка добрая. Всех и про всех всё знает.
А зачем сюда твой князь пришёл?
Союз хочет с тобой заключить против турок.
И чего он хочет?
Вот сам с ним поговоришь, Пётр Алексеевич, он сам тебе и скажет. А мне он сказал, что бы я Азов к послезавтрему взял, иначе выпорет прилюдно.
Ну, и как же ты её будешь брать? ощерил свои жидкие усы Пётр.
Тю! Делов-то. Как два пальца обоссать! Щас с браткой возьмём пушку и пойдём палить по крепости, к завтрему побегут турки.
Пётр посмотрел на меня, как на сумасшедшего:
Ну, и где ваша пушка? хмыкнул он.
Дык, в баркасе лежит, Пётр Алексеевич. И огневой припас там же. Ты тока, царь-батюшка, распорядись, штоб телегу о-двуконь дали. Братке Мыколе чижело будет самому всё на горбу до крепости нести. И ты бы, Твоё Величество, послал кого-нибудь из своих, поумнее, в устье, на рейд. Там шесть галер стоят, пять турецких с невольниками освобождёнными и одна наша с острова с княжьими людьми. Пущай приведут их сюда, будут тебе в подарок. Только с моими людьми поаккуратней и вежливей.
Романов окончательно охуел. И всё таким же охуевшим вышел на берег, отошёл к свите и стал с ней о чём-то рычать. Я подошёл к Проше и попросил ещё чарочку мальвазеи. Наконец, Пётр кончил свою совещанию и обратился ко мне:
Капитан-бомбардир Смолокуров, когда крепость начнём брать?
Пётр Алексеич, царь-батюшка, дык, без телеги-то долго получитца. Или пусть твои полковники-генералы помогут пушку до крепости дотащить.
Свита стала по-тихонечку разбегаться. Но минут через пять Гнатовы казачки подогнали две телеги о двуконь. Мыкола взял четырёх помощников, перегрузил с баркаса на телеги ящики с 60мм и 80мм миномётами и ящики с минами. Ну и ещё несколько ящиков с походными причиндалами и пару канистр. На плечо повесил себе кофер с.50 калиберным снайперским полуавтоматом, а в телеги бросил по футляру с ШВ и заряженными магазинами. Гнат подвёл мне коня, но я скромно отказался, сославшись на геморрой, и взгромоздился на передок одной из телег. Кныш занял передок второй телеги. На лошади подъехал Пётр:
Ну и чего пушки не грузите, Иван?
Дык, уже погрузили, царь-батюшка, можем к крепости трогать.
Царь обложил меня трёхэтажным матом. И мы тронулись. Пётр Алексеич пересел ко мне в телегу. Я достал карту осады Азова и ткнул пальцем, куда хочу попасть. Обоз пришлось остановить. Царь схватил карту и собрал вокруг себя своих генералов и советников. Базарили они минут 15, махая кулаками и грязно матерясь. А ещё культурные люди, российские офицеры, голубая кровь и белая кость. Наконец тронулись к мосту через малую речушку. Пётр опять забрался ко мне на облучок.
А скажи, Пётр Алексеич? Вот ежели все 10000 бусурман разом хлынут из крепости, сломя голову, сумеют твои войска их остановить и ополонить? А ить они хлынут, не сегодня, так завтра. Ты к этому готов? озадачил я рассейского самодержца.
Иван Игнатич, не блажи! осадил меня царь-батюшка.
Ну-у, Пётр Алексеевич, я могёт блажу иль не блажу. Ну, а коль хлынут, а ты не готов? Что делать будешь? Ить победа могёт обернуться поражением? Ты б распорядился зараннее, штоб напротив крепостных ворот им достойную встречу приготовили. Да казачков побольше туда стянули с пушками и умелыми пушкарями.
Иван, а ты сам из каковских будешь? Какого роду-племени? закинул удочку царь.
Э-э, Твоё Величество. Долгая это история.
А ты расскажи, ехать нам ещё долго. не унимался Пётр.
Ну штож, изволь. тяжко вздохнул я и начал:
Я вот ужо 15 лет под отчий кров пробираюся. Меня ить, с мальства татарва крымчатская в полон угнала из под Воронежа. И матку мою и сеструху. А батьку прям среди двора стрелами побили бусурмане. Два месяца до моря гнали. Заместо еды дохлой тухлой кониной кормили. Мамка так и померла в пути, животом маясь. А как пришли в Гезлёв, так сестру сразу какой-то мурза забрал, а меня и других мальцов на корапь погрузили и в дальние края завезли, в бусурманский Египед.
Тама, правда, кормили по-людски, одёжу, також, дали справную. Однакож били нещадно за любую мелкую оплошку и даже за разговор родной речью. Четыре года надо мной мамели измывались, на конях ездить учили, речь ихнюю и команды всякие. Саблями деревянными махать и копьями. Ну, и опять жешь молиться по-ихнему, по Корану.
А потома к нам в бурсу мурза приехал. Страшенный, аки смерть Господня, тощий да длинющий, аки оглобля. Он-то меня, да ещё десяток горемык-бурсачат к себе в поместье возле моря забрал. А через время мы с ним на остров Крету, в его владения переплыли. Тама я ещё два года в дружине евойной воинскую науку постигал, пинки и зуботычины от старших гридней терпел.