Глеб ИсаевДВОЙНИК
Часть первая
Глава 1
" Скорый поезд Москва-Владивосток прибывает на первый путь",пробубнил репродуктор на станционном столбе.
Мужчины, сидящие за столиком вагона-ресторана, синхронно повернули головы и уставились в пыльное оконное стекло.
Благообразный, с умеренной сединой, господин обвел грустным взглядом убогие реалии сибирской глубинки, повернулся к своему визави и выдохнул:Господи, какая глушь!
А ты, Михалыч, Елисейских полей ждал?отозвался спутник.Ни хрена это не Париж. Да ты смотри, смотри, Вячеслав Михайлович. А то скоро, поди, и этого не увидим.
Авось обойдетсянеуверенно парировал седовласый.
Чего авось?в голосе толстяка прозвучала вовсе уж нешуточная горечь.Ты ж сам понимаешь, что ничего тут исправить нельзя.
Чего я тут не видел? Нищета одна. А вот в том, что скоро и этакий пейзаж лицезреть за счастье будет, тут ты прав. Ай Андрюша, ай сволочь! Под дых дал. Скотина! Кого на сцену выпускать? В этой в Улан-Уде, чтоб ее? Все не все, но тысячи три билетов точно продано. Отменять? Поздно отменять! Где мы эти два миллиона на неустойку возьмем? Если в Красноярске хоть что-то заработали, то в этом, как его тьфу, не помню, так вообще пшик. Музыканты уже судом грозят.
Да ладно, коли бы просто помер,перебил его толстяк.А то ведь исчез. Записку оставил и пропал,Семен Яковлевич вытянул из кармана измятого льняного пиджака не менее мятый листок бумаги, всмотрелся в кривоватые строчки: "В моей смерти прошу никого не винить Я ноль, бездарность. Бла, бла, бла".толстяк отшвырнул записку на стол:Тьфу, сволочь.
Ну и как он, по-твоему, мог это провернуть?в который уже раз за утро спросил Вячеслав Михайлович.В поезд все вместе сели. Вместе. Он в свое купе ушел. Два пузыря коньяка из ресторана еще захватил. Спать, сказал, буду.
Ну а ты?прищурился финансовый директор.Ты почему с ним не остался? Видел же, что не так что-то. Куда пошел?
Так это с бумагами работать. С договорами.
Какие договора?!взорвался Кацман.Коньяк ты лакал, с девками!
А сам? Чего сам его не проверил, звезду нашу, если умный такой?
Проводница дверь закрыла. Сама спать легла. Я проверял. А в соседнем перегонщики всю ночь не спали, гудели, они его тоже не видели.
Так и куда он делся?не в первый уже раз задал риторический вопрос Кацман.
Может, в окно?
Закрыто окно,скрипнул зубами Вячеслав Михайлович.И паспорт его у меня, и вещи в купе остались. А его нету.
Так может, он вовсе и не того?финансовый директор кивнул на записку.Может, он на какой станции выскочил?Кацман не закончил, пригнулся ближе к собеседнику, прошептал:Деньги-то, которые Абрек на его раскрутку давал,возвращать скоро. С процентами. А чем? Только в последний альбом полсотни бакинских ухнули, а продаж с гулькин нос. На радио брать не хотят, про телевидение вообще молчу. С концертами, с чесомсам видишь какая засада.
А если даже и так,Вячеслав Михайлович тоже склонил голову.Может, и к лучшему это? Нет человека, как говорится, нет и проблемы.
Хрена-то! Это, может, у Иосифа с Лаврентием такие шутки проходили,горько выдохнул Кацман.А вот "Чечен" свои два лимона по любому выдавит. Разбирать не станет с кого. Ты хочешь, чтобы твоих девчонок в бардак продали? А тебя самого за ребро подвесили? Нет? То-то. И я не хочу. Было бы хоть тело, тогда может да ведь и тела нет.
Перспективы, нарисованные спутником, настолько впечатлили Продюсера, что он вновь ухватился за бутылку, собираясь налить себе водки, но не удержал. Посудина упала в застеленный истертым ковром проход и покатилась между столиками.
Официантка, скучающая в дальнем конце вагона, подняла голову и осуждающе закашляла. Ее начала раздражать денежная, но не слишком спокойная парочка.
Все. Все, красавица,примиряющее поднял руки Кацман.
Он отсчитал несколько купюр и потянул выпавшего из реальности спутника за рукав:Пошли, Михалыч, проветримся. Стоит наш паровоз еще
Вот-вот, погуляйте, мальчики,согласилась официантка, пряча деньги в кармашек передника.Похоже, долго стоять будем. Поломалось там у них чего-то. Слышаларемонтировать будут. Проветритесь, а потом и еще приходите.
Нетвердо ступая, спутники выбрались на перрон, где уже гомонили почти все пассажиры поезда.
Продюсер вытянул из кармана пачку и задымил, угрюмо глядя себе под ноги, тогда как некурящий толстяк закрутил головой, озирая непрезентабельную действительность российской глубинки.
"И сын степей калмык "не совсем к месту процитировал классика русской словесности Кацман, глядя на стайку толпящихся возле соседнего вагона челноков-китайцев."Эх, велика Россия, а отступать "
Это верно,отозвался продюсер,бежать некуда. Абрек везде отыщет. Сволочь!
Да что сволочь, что сволочь? Он свои деньги требует. Инвестировал, теперь рассчитаться пора. Кто ж знал, что этот Андрюша бездарь. Таланта на грош, а уж гонору Лимузин ему подавай. Вот и получил геморрой,не сумел покривить душой финансист.
Это не он получил, это мы с ним получили,вновь вынырнул из сонной задумчивости продюсер.Смылся звездюк наш. Наверняка, паспорт где-то добыл, денежек подкопил, и тю-тю А нам расхлебывать. Абреку ж пу подставлять.
Абреконо конечно,согласился Кацман.Только это потом будет. А пока нам и других проблем хватит.Ты знаешь, какую неустойку Тувинец выставит? Без штанов нас в Африку пустит.
Слушай, а может, нам тоже?вскинулся Вячеслав Михайлович.
Ха! Сдурел? И куда? Без ксивы, без денег. А у меня семья в Москве, квартира, машина. Люська.
Надолго?
Что надолго?не понял Кацман.
Надолго это все у тебя? Абрек и хату отберет, и машину. А Люська сама сбежит.
Эх, Андрюша, Андрюша!в очередной раз огорченно выдохнул Кацман и уставился на бестолковую перронную суету, пытаясь привести в порядок расстроенные нервы.
Но тут его внимание привлек человек, неторопливо идущий вдоль чугунной решетки, окаймляющей перрон.
С виду паренек вовсе не походил на пассажира, скореена местного жителя: русые, нечесаные волосы, неопрятная щетина, растянутый свитер, торчащий из ворота застиранного ватника, полосатые, больничного вида, штаны, волочившиеся по серому асфальту.
Человек подошел к мусорному ящику и, не обращая внимания на окружающих, заглянул внутрь.
Бедная Россия,вздохнул Кацман, без особых, впрочем, эмоций глядя на то, с какой детской непосредственностью абориген роется в урне.
Тем временем светловолосый "Архаровец" отыскал среди смятых сигаретных пачек и прочего хлама недоеденный кем-то беляш.
Как говорится от сумы и от тюрьмы не зарекайся,прокомментировал финансист мизансцену, отводя взгляд. Однако замер, почесал толстеньким пальцем лысину и вновь уставился на бродягу.
Паренек разломил пирожок, понюхал, высыпал содержимое беляша на кусок мятой газеты, а затем коротко свистнул, подзывая низкорослую, с отвисшими сосками суку. Псина жадно набросилась на еду, а доброхот вытер жирные пальцы о свой и без того засаленный наряд и собрался двинуться дальше.
Слава!сдавленно просипел Кацман.Сюда смотри.
Чего я не видел? Пошли, лучше, обратно. Накатим. Душа болит.
Но тут двери привокзального помещения распахнулись, и на перроне возник милиционер.
Сухощавый, с прокопченным солнцем лицом страж порядка, которому на вид можно было легко дать и тридцать и все пятьдесят, укоризненно глянул на рассыпанные по асфальту крошки, которые торопливо слизывала безродная собачонка, и ухватил шагающего мимо него бродягу за потертый рукав.
Опять ты?строго, однако без особой злости, произнес сержант.Снова прикармливаешь?
Да я, этоничуть не смутился паренек.Сучку жалко. Щенки у нее. Сдохнут.
Кацман обратился в слух.
Голос заставил Кацмана еще больше насторожиться.
Тебе сейчас только о псине самое главное думать,усмехнулся сержант.Не выгнали еще?
Завтра обещают,беззаботно ответил паренек.Главврач уже кормить запретил.
И что делать будешь?теперь в голосе милиционера проклюнулось некоторое сожаление.