Феликс, раздраженно оборвал Генрих. Сегодня только так.
Девица округлила напомаженные губы:
О-о! Слушаюсь, ваше выс герр Феликс. Там о вас спрашивают.
И указала алым ноготком на дверь.
Блики огней жемчужными горошинами катились по паркету, от света и дыма щипало глаза, и Генрих сощурился, пытаясь разглядеть темную фигуру в низко надвинутом на лоб картузе. Лица не разглядеть, руки как на шарнирахто ныряют в карманы пиджака, то прячутся за спину, то безвольно падают вдоль тела и нервно теребят дешевую ткань подвернутых брючек.
Если и шпион, то совсем еще зеленый. Ему ли распутать сложный след, проложенный Генрихом во тьме и грязи Авьенских ночей? От кованых ворот Ротбурга через Карлплац, к ратуше, а оттуда кругом на набережную Данара, и дальше, по Хауптштрассе, меняя экипажи и пальтопрямо в карете, плутая по закопченным переулкам, заскакивая в каждое питейное заведение, что попадались на пути, и прикладываясь к рюмкам, как к святым мощам, чтобы потом, сделав крюк, выскочить на Шмерценгассе, к маняще-алой двери, где его уже ждали. Как и в прошлую ночь. Как во много ночей до этой.
Но не всегда приходилось таиться, и не всегда стряхивать хвост.
Только если во внутреннем кармане прятались кое-какие бумаги, туго-натуго перемотанные бечевкой.
На миг Генрих перестал дышать, а только слышал раскатистый и дробный перестук босых ног танцовщицы. Потом воркующий голос девицы произнес:
Говорит, от герра Фехера.
Генрих выдохнул и рассеянно ответил:
Так что же стоит? Приглашай.
И сам отступил в полумрак приватной кабинки, за алую волну плюшевых портьер.
Полог отрезал его от всего мира, приглушил звуки и цвета. Свечи отбросили на обои дрожащее зарево и подсветили угловатую фигуру незнакомца.
Вы захватили вина? спросил Генрих, пытаясь сфокусировать взгляд, но все равно видел лишь прыгающие световые пятна.
В вина? голос молодой, робкий. Вряд ли шпион: люди начальника тайной полиции хорошо обучены, они не станут мяться у дивана, прячась в тени и не зная, куда девать руки.
Лили, два бокала! крикнул в темноту Генрих.
Портьера снова качнулась, впорхнула расторопная служанка, будто случайно толкнув незнакомца обнаженным бедром. Незнакомец отпрянул, чем вызвал у Генриха слабую улыбку.
Садитесь, он кивком указал на диван и вытряхнул на ладонь сигару. Чем обязан, герр
Зорев, поспешно представился незнакомец, пытаясь не думать, узнал ли его незнакомец или только подыгрывает, как принято в салоне фрау Хаузер.
Я от Имре Фехера. Вот
Он перегнулся через стол и разжал кулак: на ладони лежала косичка, сплетенная из зеленых и красных нитокцветов княжества Турулского.
Я понял. Уберите, Генрих косичку не тронул, наклонился к подсвечнику и прикурил от дрожащего огонька. Снимать перчатки в присутствие незнакомца не хотелось, хотя пальцы все еще зудели, и этот зуд было не унять ни вином, ни развратом, ни морфием.
Я много слышал о вас, герр Эйзен, продолжил незнакомец, поспешно запихивая косичку в карман.
Как много? перебил Генрих, выпуская дымные кольца.
Незнакомец неуютно заерзал.
То есть, читал ваши статьи, ваши стихи и фельетоны. Можно сказать, я большой поклонник вашего таланта! Я тоже немного пишу, но это сравнение империи с увядающей розой
Дурацкое, не так ли? подхватил Генрих, щурясь на свет и вслушиваясь в музыку за портьерой: Марцелла давно перестала петь, теперь солировали цимбалы. Как, говорите, ваше имя?
Родион Зорев, повторил незнакомец и стащил картуз, выпустив на волю клубок всклокоченных кудрей, черных, как стая воронят. Я рад знакомству!
Он с готовностью протянул открытую ладонь, но Генрих лишь мазнул по ней равнодушным взглядом и откинулся на спинку дивана.
Взаимно, друг мой. Но я не пожимаю рук, и, затянувшись, добавил:Ради вашей же безопасности.
Да понимаю, промямлил Родион, и его верхняя губа, покрытая юношеским пушком, обидчиво задрожала. К чести мальчика, он быстро взял себя в руки и заметил:Вас нелегко было найти. Герр Фехер уверял, что встреча пройдет в уютном ресторанчике в центре города
Здесь достаточно уютно, Генрих широким жестом обвел кабинку. И Шмерценгассе проходит параллельно набережной, так что из верхних номеров можно видеть Данарские волны. Если, конечно, вы предпочитаете созерцание разврату. Вы тут впервые?
В этом борделе? Родион вскинул подбородок, и его глаза вспыхнули отвращением. О, да! То есть, быстро поправился он, я хотел сказать, в салоне
В борделе, отрезал Генрих. Называйте вещи своими именами. Возможно, были в каком-то другом?
Нет, никогда!
Не повезло. Или повезло, как посмотреть. Вам ведь уже есть шестнадцать?
Будет в октябре
Я был на два года младше, когда с позволения отца меня привели на Шмерценгассе, заметил Генрих, задумчиво покручивая в пальцах бокал. Рубиновая жидкость мягко переливалась, на дне плясали искры. В то время я увлекался естествознанием, и учитель решил мне показать, как размножаются не только зверушки. Вы ведь студент?
Первый курс, испуганно ответил Родион. И тоже естествознание.
Тогда вы должны понять меня, как ученый ученого. И как поэт поэта, Генрих поднял бокал в тосте. Будем веселиться и пить, пока мы молоды!
Вино плеснуло через край и капнуло на скатерть.
Я не пью, Родион боязливо отодвинулся на край. Простите, герр Эйзен, но я здесь по делу.
Дело, повторил Генрих, завороженно наблюдая, как алая клякса, выпуская тонкие ложноножки, расплывается по белизне. Ко мне приходят всегда и исключительно по делу.
Со стуком поставил бокал обратно, так и не пригубив. По лицу Родиона сновали тени, зрачки испуганно поблескивалиглаза дикого олененка. О чем думал Имре, посылая вместо себя этакого щегла? Чудо, если за ним не следили все шпики Авьена.
Генрих молчал, перекатывая на языке сигару. И Родион по-своему истолковал его молчание.
Не беспокойтесь, герр Эйзен! приглушенно, но пылко заговорил он. Вы можете полностью довериться мне! Не смотрите, что я молод! Помимо естествознания я изучаю историю Авьена, и совершенно согласен с вами: империи необходимы перемены! Я читал вашу программу. И не только читал, но и переписал от руки на весь наш курс! Поверьте, мы, студенты, встанем плечом к плечу рядом с вами! Только дайте знак!
Генрих думал, дым уплывал к потолку, в гостиной по-прежнему хохотали проститутки и рвались струны гитар.
Надо уходить. Передать бумаги и уходить, пока не нагрянула полиция. Фрау Хаузер, конечно, задержит шпиков, а Генрих знает тайные ходы. Да его и не посмеют тронуть. По крайней мере, если не найдут при нем ничего компрометирующего.
Я доверяю вам, Родион, наконец, проговорил он. Вы знаете, что делать с бумагами?
Юнец просветлел лицом.
Конечно, мне рассказывал герр Фехер! и, заведя глаза к потолку, принялся заученно повторять:Забрать бумаги. Выйти через черный ход на Плумфгассе, оттуда свернуть к церкви, где будет ждать человек с опознавательным знаком, похлопал по карману, такой же плетенкой, как у меня. Я передам бумаги, а он уже доставит в редакцию.
Похвально, мой друг, сказал Генрих и протянул Родиону свернутый рулон.
Мальчишка схватил его обеими руками и принялся лихорадочно запихивать его за пазуху. Генрих улыбался, наблюдая из-под полуприкрытых век. Хотя голову и окутывал алкогольный дурман, он помнил дословно и статью, и стихи, которыеон надеялся! уже завтра к вечеру будут декламировать на каждом углу, начиная от Авьенских трущоб и заканчивая Карлплацем.
Генрих представлял, что будет с его величеством кайзером, а еще лучшес епископом Дьюлой, когда они услышат эти декламации.
Зуд в руках постепенно успокаивался. На душе стало почти легко.
Поспешите же теперь! сказал он, поднимаясь и так и не притронувшись к вину. И буду рад встретить вас снова в этом гостеприимном месте!
Благодарю, лучше в каком-нибудь ином, осторожно отозвался Родион, нацепляя картуз обратно и опасливо выглядывая за портьеры. Порхнувшая убрать со стола девица игриво подмигнула обоим, и щеки мальчишки залил румянец. Пожалуй, еще свалится в обморок, пока будет протискиваться к выходу мимо полуголых шлюх.