Но еще жальче маленького Родиона.
Не будет больше лошадки-качалки, ни книг по естествознанию, ни любовных стишков, которые он прятал в столе, наивно полагая, что Марго не найдет их и не прочитает. Все это поглотит темная и злая сила, из смертельных объятий которой Марго однажды вырвала братавоспоминания о пожаре нет-нет, да и вторгались в кошмары, а детский страх мешал Марго жечь лампы и подолгу сидеть у камина, но все же не уберегла.
Сможет ли спасти снова?
У меня есть связи в полиции, наконец, сквозь силу проговорила она.
Чудесно, без радости ответил кронпринц. Напряжение ходило в нем волнами, рот подергивался, пальцы выстукивали по столу дробь. Эти связи помогли вам пробиться на аудиенцию ко мне этим же утром?
Я получила протекцию от его преосвященства.
Глаза Спасителя полыхнули, словно кто-то внутри его головы зажег маленькую лампу. Послышался тихий тресктак потрескивает молния прежде, чем ударить в громоотвод, так трещит, занимаясь, пламя, но над Авьеном ни облачка.
Значит, вас послал епископ Дьюла, подытожил кронпринц. Он говорил ровно, но Марго уловила в голосе нотки приближающейся истерики. Мало того, что дворец напичкан шпионами, продолжил он, кривя в отвращении рот, точно каждое слово давалось через боль. Подглядывают. Подслушивают. Вынюхивают. Докладывают о каждом шаге. А теперь проникли в мой собственный кабинет!
Ваше высочество, вы должны помочь!
Марго подалась вперед. Рука дрогнула, и бокал выпал из разжавшихся пальцев. Под ногой хрупнули осколки.
Подите прочь, дрожа, ответил кронпринц, откидывая голову и становясь разительно похожим на императрицуее глаза, полные огня и жизни, взирали на Марго с портрета. Не дева и не святая, но тоже Мария, и тоже мать Спасителя. В истории все повторяется бессчетное количество раз. И снова, и снова, и снова
Я не шпион, сбивчиво заговорила Марго. Совсем не шпион, лишь несчастная и отчаявшаяся женщина! Умоляю! Вы ведь были там! К чему отрицания?!
Томаш, проводите баронессу! повысил голос кронпринц. Она уже уходит!
Черный силуэт слуги качнулся, и солнечный свет померк. Сзади распахнулась дверь, и кто-то за спиной Марго доложил:
Ваше высочество, лейб-медик прибыл и ожидает.
Признайте, вы были там! простонала она и рухнула на колени. Дайте показания! Спасите моего Родиона!
Слова катились, как пустые желудивсе мимо, мимо Спаситель столь же недосягаем, как солнце: лишь только поманил надеждой, и тут же скрылся в тучах.
Томаш! Передайте просителям, что приема сегодня не будет!
Ее подхватили под руки, поволокли к дверям.
Какой же вы Спаситель! кричала Марго. Какой Спаситель, если не можете спасти даже одну жизнь?!
Алые и белые пятна, наконец, слились в грязевую кашу. Ужасно проигрывать. Ужасно осознавать, как все в этом мире несется по кругу: не отвести беду, не обмануть смертьони все равно взыщут долги, и запросят вдесятеро больше.
Ротбург, зимняя резиденция кайзера.
Вы слишком много работаете, ваше высочество. Отсюда неврастения.
Взгляд лейб-медика плавал за стеклами пенсне: овальными, в коричневой оправе, походившими на крылья стеклянной бабочки Greta oto. Четыреста двадцать пятой в коллекции.
Они хорошо видны с кушетки: аккуратно нанизанные на булавки, помещенные под стекло, рассортированные по семействампод каждым экземпляромбумажка, подписанная от руки, и неподвижно-мертвые.
Много работаю? Вздор! Генрих дернул плечом. Я изнываю от безделья, герр доктор!
У вас очень плотный график, лейб-медик говорил негромко и доверительно. Так, наверное, разговаривают с детьми или умалишенными. Приемы, званые ужины, верховая езда, охота, а впереди театральный сезон
Где я снова буду красоваться в императорской ложе как разряженная кукла, раздраженно отозвался Генрих. Боль пульсировала в затылке, сдавливала, точно тяжелым шлемом, и не шли из головы слова с отчетливым славийским акцентом: «Какой же вы Спаситель, если не можете спасти даже одну жизнь?!»
Мальчишка сам виноват: попался так легко и глупо! А, может, и сам работал на тайную полицию Штреймайра, не зря настырная баронессаслишком юная для вдовы и слишком смазливая дли шпикессы, так настаивала на знакомстве с ним. Играла на жалости, на совести, Бог знает, на чем еще! Все ради того, чтобы вытряхнуть из Генриха признание, поймать на слове, на обмолвке или неверном жесте, запротоколировать, направить донос в канцелярию или самому епископухватило же наглости признать, что от него! и, наконец, пришпилить обвинением, как булавкой.
Не будет этого!
Генрих зло сдернул перчатку и по ладони оранжево рассыпались искры.
Ваше высочество! голос лейб-медика звеняще тревожен. Я должен осмотреть ваши ручки, прошу вас быть аккуратными.
Прикосновения лейб-медика порхающие, совершенно неуловимые. Онединственный, кому дозволено касаться огненных дланей Спасителя, но, кажется, это радовало доктора не больше, чем самого Генриха.
С возрастом заживление проходит быстрее, продолжил лейб-медик, ощупывая зарубцевавшиеся стигмы. Но вы должны предотвращать произвольные возгорания
Должен!
Ненавистное слово, неизменно вызывающие в Генрихе тихую ярость. Вся его жизньчереда долженствований и обязательств.
Будь хорошим сыном.
Соответствуй ожиданиям.
Спаси преступника.
Сдохни сам, но всех облагодетельствуй!
Необходимо уменьшить нагрузку и соблюдать правильный распорядок дня
Это на руку его отцу.
Его величеству на руку запереть сына в золотой клетке, дозволять ему слишком многое, чтобы сохранять иллюзию свободы, но держать подальше от государственных дел.
Пойдут на пользу пешие прогулки перед сном, свежий воздух, витаминизированное питание
Конечно, никакого вина.
И никакого вина, будто соглашаясь, добавил лейб-медик. Беспорядочные связи тоже прекратить.
Лишаете меня всех радостей жизни, доктор?
Генриха трясло. Жар накапливался за грудной костью и ядом растекался по венам. За правым плечом лейб-медика чернела большая бархатная Atrophaneura, алые пятна рассыпались по нижнему краю крыльев, как тлеющие угли.
Это для вашего блага, ваше высочество, возразил лейб-медик. Я назначу вам бром и
К чертям бром! отчетливо ответил Генрих, и доктор замолчал, приоткрыв рот, аккуратно окаймленный темными усиками. Вы знаете, сколько мне осталось?
На все воля Господа, ответил лейб-медик, выпрямляя спину. Глаза, заключенные в овальные рамки пенсне, поблескивали тревогой.
Вы говорите как его преосвященство, с отвращением произнес Генрих.
Я говорю как христианин. Мы все смертны
Подумайте, как человеку легче прожить, перебил Генрих, нервно заламывая брови и косясь на пресс-папье, сделанное из настоящего человеческого черепа, в полном неведении или считая дни до смертного часа? Здоровые люди вроде вас порой обращаются к шарлатанам, только бы приподнять завесу над собственным будущим. Но спросите любого, кто неизлечимо боленбудь то прокаженный или сифилитик, каково ему жить с осознанием скорой смерти?
Но вы не больны, ваше высочество, возразил лейб-медик. Ваша мигрень есть результат напряженного труда
До этого вы пеняли на беспорядочный образ жизни, усмехнулся Генрих, почесывая ладонь. Зуд становился нестерпимым: точно крохотные огненные черви сновали под кожей, прогрызая в его плоти невидимые ходы. Но я хорошо помню причину ее появления.
То было лето, богатое на грозы.
К вечеру небо налилось сливовым соком, и огненные нити молний то и дело вспыхивали над охотничьим вольерным заказником.
Смотрите, ваше высочество! сказал маленькому Генриху учителю Гюнтер, поднимая его лицо за подбородок и указывая вверх, где в трещине облаков мерцал и переливался пурпуром живой небесный огонь. Это Господь объезжает владения на огненной колеснице. В правой руке у него меч, в левой весы. Вот умретерассечет он вашу грудь пламенным мечом и достанет сердце. Если творили в жизни добрые дела, слушались батюшку-кайзера и почитали Богато будет оно легким как перышко лебединое, тогда откроются вам райские врата. А если творили зло и были непослушныбудет сердце тяжелым, как камень, и тогда повергнет Господь вашу душу в геенну огненную, где гореть вам тысячи лет в вечных муках!