И сам стал Богом.
О-о! протянула Амалия, прижимая ладони к груди. Дорогая, я поняла, куда вы клоните!
Пламя свечей отражалось в стеклянных глазах Спасителя.
Однажды его привязали к кресту и обложили хворостом. Принесли в жертву, чтобы остановить эпидемию. Сожгли заживо на глазах у измученных людей.
Огоньместо, где была разрушена власть болезни.
Огоньместо, где была разрушена власть греха.
Огоньэто расплата за долги.
Конечно, мой муж хорошо знаком с его преосвященством, продолжала ворковать Амалия. Недавно он получил степень Мастера из рук самого епископа! Маргарита, я достану вам лучшую протекцию! Сегодня же!
Барон фон Штейгер любезно рассказал, что случилось потом.
«Они взяли его прах, Маргарита, слышался его безмятежный голос. Смешали с кислым виноградным спиртом и выпарили на песчаной бане. Когда тени покрыли реторту своим тусклым покрывалом, эликсир возгорелся и, приняв лимонный цвет, воспроизвел зеленого льва. Они сделали так, чтобы лев пожрал свой хвост, а потом дистиллировали продукт. И вскоре увидели появление горючей воды и Божественной крови. Кто ее вкуситобретет бессмертие»
Барон назвал этот ритуал «Рубедо».
Уже утром вы увидите Спасителя! возбужденно закончила Амалия. Разве это не прекрасно?
Ее круглые глаза восторженно блестели.
Марго увидела в них незамутненную, искреннюю любовь: с такой шагают в огонь, с ней идут на войну. Во имя такой любви ревностно хранят традиции под покровительством ложи «Рубедо» и каждое столетие поклоняются новому Спасителю, чтобы потом принести его в жертву, замолить грехи и предупредить эпидемии.
За эту слепую любовь погибнет и Родион
Марго стряхнула оцепенение. Тени скользнули по витражу, вычернив глазницы Спасителя.
«Не человек, напомнила себе Марго. Только орудие Господа».
А еще единственная надежда для Родиона.
Благодарю, графиня, ответила она, быстро приседая в поклоне. Сегодня вы спасли одну невинную жизнь.
Ротбург, зимняя резиденция кайзера.
Ночь прошла в тревожном ожидании. За это время Марго выпила не менее пяти чашек кофе, и теперь ее сердце колотилось, как оголтелое. Она прижимала ладонь к груди, через шелка и кружево чувствуя, как похрустывает сложенное вчетверо письмо от графа фон Остхоффа с убористой закорючкой-подписью епископа Дьюлы и резолюцией: «Прошу принять к рассмотрению».
В этот момент Марго могла бы гордиться собой, но думала только о Родионемаленьком Родионе, проведшем ночь в тюремной камере, где пахнет гнилью и табаком, где из соседних камер доносится пьяное мычание бездомных и рассвет едва-едва просачивается сквозь узкую щель под потолком. Место, куда более отвратительное, чем славийский приют.
«На что ты пойдешь, чтобы вызволить брата? вкрадчиво спрашивал покойный барон. Ляжешь под очередного престарелого аристократа? Под самого Спасителя, или, может, кайзера? А, маленькая шлюшка?»
Марго больно и зло ущипнула себя за мочку уха. Призрачный голос пропал, оставив на языке кисловатый привкус желчи.
Авьен просыпался: по-собачьи порыкивал фабричными гудками, выдыхал керосин и копоть, распахивал тусклые ото сна глаза-окна. Мальчишки-газетчики, позевывая и подтягивая почтовые сумки, тащились через перекрестки. Один за другим гасли фонари, отступая перед напором августовского солнца, вползающего на шпиль кафедрального собора Святого Петера.
Накатывала тошнота: не то от тревоги, не то от выпитого кофе, не то от бессонной ночи. В глаза будто насыпали толченого стекла, и Марго болезненно щурилась на позолоченный герб, где огненная Холь-птица разворачивала алые с черной изнанкой крылья, чтобы сгореть дотла и снова восстать из пепла.
Адъютант принял ее письмо, пробежал глазами и повел за собой через анфиладу комнат, отделанных белыми с позолотой резными панелями. Тяжелые люстры на медных цепях отбрасывали на паркет причудливые тени. Страха почти не было, как и понимания, что говорить Спасителю. Марго раз за разом мысленно проигрывала грядущую встречу, но слова путались, и образ кронпринцатрогательный и возвышенный, тот, что традиционно изображали на витражах, смазывался под натиском воспоминаний о полицейском участке, где воздух насыщался стойкими алкогольными парами и визгливым смехом проституток.
В приемной не оказалось свободных мест: посетители расположились в креслах, пролистывая свежие газеты или просто переговариваясь друг с другом. Иные бродили вдоль полок из красного дерева, глазея на книги в сафьяновых переплетах, но за прошедшую ночь Марго порядком утомили суета и многолюдность, поэтому она облокотилась о стену и прикрыла глаза, но все равно слышала монотонный гул голосовтак майские жуки кружатся у фонарей, и жужжат, жужжат
слышали о помолвке герцога Н.?
.. а из какого рода невеста?
не советую ходить в мясную лавку на Хольцгассе, мясник дерет втридорога.
говорят, война будет.
дурак, кто так говорит! Спаситель на что?
вчера на Шмерценгассе обыск был.
от войны не спасешься.
мне рассказывала бабуляцарствие ей небесное! что прошлый Спаситель до ритуала еще целых десять лет на троне просидел.
так прошлое императорское величествонебесного царствия и ему! преставился рано, а нынешнее здравствует, дай Бог ему здоровья!
говорят, его высочество выдвинул закон, чтобы и наши детки, простых работяг и бедняков, могли в школы ходить и в университеты поступать.
чепуха! А работать кто будет?
фон Штейгер, прошу пройти. Фрау?..
Марго встрепенулась, точно ее выдернули из вязкой и убаюкивающей трясины. Голоса еще отдавались эхом под черепной коробкой, комната расплывалась разноцветными кругами, которые наплывали друг на друга и разламывались, обнажая черноту дверного проема.
Боже, она едва не заснула в приемной его высочества! Марго в тревоге оглядела собравшихсянет ли среди просителей общих знакомых? Не то, чтобы ее слишком заботили вопросы репутации, но лучше не давать лишних поводов для сплетен, тем более, когда твой брат находится в тюрьме по обвинению в государственной измене.
Баронесса?
Это я! поспешно ответила она, отлипая от стены и взволнованно одергивая перчатки. Я баронесса фон Штейгер. Прошу меня простить.
Его высочество ожидает, голос адъютанта ровный, но во взгляде неодобрение. Марго снова ущипнула себя за мочку, вздохнула и быстро пересекла приемную, провожаемая завистливыми взглядами тех, кому предстояло прождать дольше. У самого порога замедлила шаг: волнение зародилось в животе, потом взмокли и задрожали руки.
«Не обманывайся, шепнул в голове барон. Мальчишка закончит виселицей, и никакой Спаситель не поможет!»
«Идите к черту!»мысленно ответила Марго и, окончательно стряхнув оцепенение, пересекла порог кабинета.
И тут же встретилась со взглядом императрицы Марии Стефании Эттингенской.
Она взирала с огромногоот пола до потолка, портрета и улыбалась блуждающей улыбкой Джоконды. Свет серебрил рассыпанные по пышному кринолину звезды, само же лицо находилось в тающей дымке. Видимо, художник вдохновлялся образом Пресвятой Девы Марии, потому изобразил императрицу возвышенно-неземной.
Более никаких портретов или икон, ни одного изображения Спасителя.
Марго остановилась в замешательстве.
Комната снова распалась на цветовые пятнаалые, как обитые штофом стены, и белые, как сводчатый потолок. Потом моргнула и разглядела самого Спасителя: тот сидел за круглым письменным столом спиной к портрету, в рыжих волосах гуляло августовское солнце.
Ваше высочество, Марго присела в реверансе, опуская взгляд и приглушая ресницами агрессивную сочность огня и белизны. Я счастлива
Слова увязли во рту, по шее сползла щекочущая капля. Боже, как тут жарко! Неужто сейчас, на изломе лета, во дворце уже затопили камины и печи? Снять хотя бы перчатки, вот только и его высочество был в нихтемно-красных, обтягивающих пальцы, как вторая кожа. Медленно, будто нерешительно кронпринц взял с подноса бокал, куда слугапожилой, но все еще представительный и статный, выжал добрую половину лимона, и осведомился: