Марчин Вольский - Волк в овчарне стр 44.

- То есть как это: супруги?удивился я.А зеркало? Кто же станет его считывать?

- В Крыму для меня уже нашли девоньку удивительную, двенадцать годков всего, своими про­роческими свойствами равняющуюся Маргосе, и даже превышающую ее. Вскоре ее привезут в Бень­ковице, и тогда предыдущие потери времени будущей пани Пекарской закончатся.

- Конечно, замужество для нее станет огромной честью. Только я слышал, будто бы вы обе­щали дать ей полный выбор. А вдруг она изберет монастырь или свободный выезд за границу?

Пекарский стиснул губы и со злостью рявкнул:

- Тут уже мое дело в том, чтобы не выбрала. Но ручаюсь в том, милс'дарь, когда попробует она моего живчика, позабудет она про монастырские одеяния

Через две ночи Маргарета вновь пришла ко мне, вся в слезах, трясущаяся.

- Так пан уже знает, какую судьбу готовит мне тиран?

Я кивнул.

- Лично я предпочла бы умереть. Ибо человек этот не только переполняет меня страхом, но и еще большим отвращением.

- Ну что тут я могу посоветовать, моя пани, - разложил я руки.Упирайся на том, что он дал тебе в этом деле nobile verbum.

- Ты, сударь, не знаешь его жестокости. Четвертый год уже грешная оскома его пожирает, увидев меня, облизывается он, сопит, громко дышит, а когда думает, будто бы я не вижу, собственно­ручно себя удовлетворяет. Если бы не страх, что вместе с девственностью я дар ясновидения поте­ряю, давно бы уже он меня опозорил, не считаясь с моим сопротивлением

И слезы покатились ей на щеки. Из чистого сочувствия прижал я девушку к себе, пока не по­чувствовал, как та дрожит. Хуже того, почувствовал я и груди ее крепенькие, что навалились на меня вроде как жеребята, из загона на волю вырвавшиеся. Тогда я отодвинул Маргарету от себя.

- Забери меня с собой, пан Альфредо, - прошептала она. А поскольку я, совершенно изумлен­ный, продолжал молчать, Малгося продолжила: - Вижу, сударь, что неприятна я вам. Только ведь я я полюбила вас с первого же взгляда.

- Маргося!

- Люблю, сударь мой, и твое лицо, и твой разум, умные глаза и умелую в творении искусства руку. Люблю душу твою любопытствующую, отважную и то то самое непонятное, что столь отли­чает тебя от обычных людей.

Боже, ну что я мог на это сказать? Что она ангел, за которым любой мужчина в огонь бы по­шел? Что она первая женщина, при виде которой сердце мое бьется так, как рядом с Беатриче. Что я отказал в помощи несчастной Леонии, ибо не поверил ей, и вот теперь знаюб, что девушка пятый год в могиле лежит, червям на потеху?

- Помоги мне, сударь, - повторила Маргарета.Приготовь отраву, которую я сама палачу сво­ему подам, или же сама с ее помощью ускользну в объятия смерти

- Я могу попробовать, моя пани, только не думаю, будто бы это был правильный шаг.

Девушка взяла мою руку и подняла к своим губам. Потом вползла на кровать. Я отползал к стене, но когда почувствовал ее полные уста на собственных губах, ее жадный язык, такой роскош­ный, сплетшийся с моим, я готов уже был позабыть о страхе и неизбежной мести

Скрипнула дверь, и в комнату заглянул Блажей.

- Господи, Маргоська, весь дом разбудишь И хозяина

Тут девица пришла в себя, спрыгнула с кровати и выбежала из комнаты.

Мы остались сами. Я и молодой слуга Пекарского.

- Будь уверен, пан, что я не донесу, - медленно произнес он, глядя мне прямо в глаза. Я уже настолько понимал польский язык, что понял смысл того, что он мне говорит.

- Я хорошо заплачу - выдавил я из себя на том же языке.

- Не хочу я оплаты, - ответил он твердо, той твердостью людей из народа, что неожиданно силу свою поняли, - только оставь мне Ягнешку. Я с ней жениться хочу.

- Хорошо, - не колеблясь, сказал на это я и протянул ему руку.

* * *

Не знаю, догадался ли пан Михал о том, что произошло между нами. Достаточно сказать, что с тех пор двери, ведущие в башню, он тщательно запирал, так что больше красивую девушку я не ви­дел. Отраву я составил, вот только мне не удалось ни разу одному на кухне остаться, чтобы поднять ее наверх. А вот с Ягнешкой всю проблему я решил вот каким образом: в тайне сообщил ей про не­приятное почесывание и появившиеся язвочки, которые могли быть результатом моего посещения дома терпимости в Сандомире; так что та рванула от меня молнией. Надеюсь, прямиком в объятия Блажея.

Закончился пост, прошло Воскресение Господне, сошли снега, и после длительной и мороз­ной зимы пришел апрель, весьма даже жаркий, что люди считали хорошим предсказанием.

Получив, в конце концов, известия, что выкупленная в Крыму девочка уже находится в Замос­тье, пан Михал решил, чтобы вместе с обязательным Кацпером отправить меня туда, откуда со вспо­могательными войсками сандомирской земли, спешащими под Смоленск, я должен был отправиться в Вильно и быть представлен при дворе королевы Констанции. Об \том он сообщил мне во время прогулки, не позволяя даже в дом вернуться, так что я не мог Блажея подкупить, чтобы тот доставил Маргарете заказанный яд.

Понятное дело, что я оспаривал неожиданное путешествие, но сама служба королевичу Вла­диславу моим планам способствовала; думал я и о том, что, удалившись от безумца, смогу каким-то образом защитить себя от того, чтобы не попасть в ненужные неприятности. Мне ужасно было Мар­гареты и, покидая усадьбу, я ожидал, что она вот-вот появится в окне, но не дождался. Быть может, она, вся в слезах при мысли об ожидающем ее браке, лежала на кровати. Сам я себя чувствовал препаршиво. Тем не менее, учтя преобладающие силы моего угнетателя, а так же его знание буду­щего, ничего толкового сделать я не мог.

Замостье оказалось красивым и богатым городом, словно бы живьем из моей Италии перене­сенным под прохладные небеса, с крупным рынком и превосходными укреплениями. Приятель Пе­карского, купец-галантерейщик, предоставил нам дом, узкое каменное строение на рынке, где два дружка Мыколы представили нам Хаву, молоденькую евреечку, год назад угнанную в Крым из ма­ленького городка неподалеку от Белой Церкви. Я ожидал встретить перепуганное дитя, а увидал ре­шительную девчонку, крайне довольную переменой в своей судьбе. С уважением она чмокнула пана Пекарского в руку, мне поклонилась. Несмотря на юный возраст, она бегло разговаривала по-руски и по-польски, лишь отдельные слова включая из еврейского говора.

- Работая на меня, ты будешь иметь достаток, а когда подойдет времяхорошего мужа полу­чишь, - сказал ей пан Михал.

Мне было любопытно, каким образом эмиссары Пекарского открыли в ребенке парапсихоло­гические способности; неужто только лишь на основании указаний зеркала? И не ошиблись ли они в выборе предсказательницы. Девочка быстро, не сопротивляясь, поддалась процедуре экзамена. Едва лишь схватив ладонь моего хозяина, она недолго вглядывалась в сетку линий и холмы, после чего тихонько шепнула:

- Чекан означает смерть!

- Тоже мнеоткрытие, - засмеялся Кацпер.Есть такие, что умеют на чеканчике играть, только мой господин не из их числа

Ясновидящая повернула к нему свои черные, подобные углям, глаза.

- Ты же сам берегись рапиры!очень серьезно произнесла она.

Смех застрял у Кацпера в горле.

- А мне что скажешь, девушка?спросил я, чудовищно калеча польский язык, который посте­пенно начал осваивать.

Она осмотрела мои руки, заглянула в глаза. И молчала.

- Ну, так что же?

- Я не уверена.

- Но что ты видишь?

- Как бы пес словно бы пес из железа. Только это хороший знак. Берегись колодцев, пауков и любовей, что несут смерть.

- Воистину пифийская поэзия, - оценил пан Пекарский.А что бы сказала ты пану Деросси на дорогу? Удастся ли то, что мы задумали?

Хава снова задумалась, прикрыла глаза.

- Туман, иного тумана, ничего не видно.Она глубоко вздохнула.Может пойти хорошо, но, может, и плохо.

Вечером пан Михал сел со мной за стол и, наконец-то, выявил суть своих замыслов. Он вспомнил про громадную битву, о которой в моем присутствии рассказывала Маргарета, затем о взя­тии Москвы и унижении плененного царя.

- К сожалению, весьма вероятным может стать то, что victoria эта в результате личных амби­ций короля и его нехоти к гетману Жолкевскому пойдет псу под хвост, - говорил он.Вместо того, чтобы как можно быстрее устроить королевича Владислава в Кремле, могут прийти два года бес­плодной задержки, непонятных договоренностей, никому не нужных переговоров. Пока бунт осенней порой не выгонит наши полки из Кремля, при этом множество народу погибнет. И вместо двух дер­жав, общим скипетром объединенных, у нас под боком окажутся заядлые враги. Очень быстро, воз­растая силой, восточный сосед превратится в чудовищного колосса, ненавидящего все западное, польское и католическое.