На третьем пиру неожиданно выплыла проблема болезней, в частности же, крупных эпидемий, время от времени опустошающих весь мир. Не знаю, кто первым затронул эту тему, но, признаюсь честно, что у меня несколько пропал аппетит, когда il dottore с излишним многословием начал рассказывать про «франку», привезенную моряками Колумба и в своей наиболее ужасной форме пугающей в течение половины XVI века, про ужас крестоносцевпроказе, называемой еще и лепрой; о чудовищной лихорадке, поражающей всех возвращающихся из тропиков, и о самой страшной из всех болезнейчуме, само название которой, выговариваемое вполголоса, пробуждала ни с чем не сравнимый страх, поскольку, если когда уже возникла, то распространялась, словно заядлый косильщик, срезающий своей косой всех без разбора: бедных и богатых, подлых и честных.
Кто-то говорил, что еще прошлой осенью появилась она в оттоманских Мультанах, кто-то инойбудто бы на Сардинии, а capitano утверждал, что по причине морового воздуха карантином охвачены Оран, Алжир, а так же испанские Сеуту и Мелиллу
- А вот говорят, что поначалу вроде как крысы подыхать начинают, - вмешался священник родом из Швабии, носящий мало поэтическое имя Хорст.
- Вот это правда. Так было в ужасном 1346 году, - согласился il dottore, и со свойственной себе эрудицией напомнил о грандиозной заразе, что разгулялась в начальные годы пелопонесской войны, забирая с собой такого славного мужа как Перикл, а еще о той, что опустошила Византию эпохи Юстиниана А потом сменил тему и начал рассказывать про зверька величиной с крысу, которого видел он в Индиях, способного сражаться, и даже побеждать, с пускай самой крупной змеей.
Вот тут уже начала протестовать Кларетта, заявив, что вечером не желает слышать ни о крысах, ни о змеях, поскольку потом боится спать в постели одна.
Похоже, тема беседы так бы и ушла в забытье, если бы не эконом Баччио, который на утро следующего дня нашел в подвале дохлую крысу; до полудня были обнаружены еще две, к вечеруеще семь.
На рассвете il dottore разбудил меня, прося водички. В первый момент я его не узнал. Лицо у него было багровым, опухшим, то тут, то там на его теле были видны волдыри величиной с грецкий орех
- Не прикасайся ко мне!предупредил он.
Я побежал к синьору Гиацинтусу, в наибольшей тайне сообщив ему, что творится. Тот ужасно побледнел и начал кричать, чтобы я из своей комнаты больше не выходил, а к нему вообще не приближался. Крики его были настолько страшными, что разбудили всех домашних и гостей, которые, в нижнем белье, стали собираться во внутреннем дворе.
Напрасно я успокаивал их, говоря, что да, il dottore заболел, но при его медицинском опыте он наверняка сам себя излечит. Меня слушали с нарастающей обеспокоенностью, как вдруг двери спальни раскрылись, и мой болезненно стонущий Учитель вышел на галерею, залитую лучами утреннего солнца, так что все увидели его поражающие страдания.
Он пытался что-то сказать, но из уст начала вытекать кровавая пена, капая на пол.
- Священника!прохрипел он.
Но преподобный Хорст не имел в себе боевого духа миссионеров. Поскольку, широко разложив руки, он лишь выкрикнул:
- Люди, спасайтесь, ибо гнев Божий повис над нами!
Начавшуюся панику можно сравнить разве что только с обрушением моста Риальто, о котором я уже писал; с той лишь разницей, что если бы у рисовальщика рука скоростью могла сравниться с молнией, даже он не мог бы ничего нарисовать. Не успел бы кто-нибудь трижды прочесть "Отче наш", а во дворе не осталось уже никого кроме нас, одного полуслепого пса и пары кур, которые, в неблагодарности своей, вместо того, чтобы послужить в качестве дорожной пищи, сбежали в грядки.
Синьор Петаччи оставил даже золотой слиток, который был спрятан под кроватью рядом с ночным горшком, а Гиацинтусцелую коллекцию столового серебра и золотых перстней, которые il dottore запретил забирать, ибо, как он сам говорил, "воровство здорового жира не дает". Губка и теплая вода быстро смыли с его лица искусный грим.
- Найди ребенка, - приказал мой наставник.Похоже, никто и не подумал забрать его.
Дитя я обнаружил в самом глубоком подвале, превращенном во вполне себе уютную комнату, с коврами на каменном полу и с тканями на стенах. Там же были подсвечники, большие, словно в theatrum, и круглое ложе, наверняка служащее самым развратным развлечениям. Сильвио спал в ногах кровати, свернувшись в клубок, словно личинка, со связанными ручками и ножками, в белой рубашонке.
Если бы мне нужно было рисовать малолетнего херувима, то не нужно было разыскивать лучшей модели. Личико у него было округлым, сразу было видно, что ребенка хорошо кормили, следы слез совершенно невидимы. Только лишь когда я начал его одевать, то увидал, что тело его носит следы ужаснейших истязаний, кожу прижигали, неоднократно избивали плеткой, с особыми повреждениями отверстия, ведущего вглубь тельца.
Настолько страшный охватил меня гнев, что если бы попал мне в руки синьор Гиацинтус, я бы приказал разорвать его лошадьми, посадил на кол, обильно притом присаливая и заливая ему в глотку кислоту, а на помощь позвал бы всех дьяволов земли и преисподней.
Ребенок крепко спал. Он не проснулся даже после того, когда его вынесли из подвала на дневной свет.
Il dottore уже был готов выступить в дорогу: более здоровый чем когда-либо еще, со светлым лицом, крепкими ногами и издевательской усмешкой, приводящей на ум ученика, хитро обманувшего своего наставника.
Мы вступили на тропу, поднимающуюся круто в гору. И в первый момент мне показалось, что у Учителя что-то случилось с головой, но тот указал на седловину перевала между горами и сказал:
- Там нас станут ожидать.
Я понял, что он говорит про Гога и Магогасвоих исключительных слугах.
Будучи юношей, я много времени провел в Монтана Роса, карабкаясь по окрестным горам и, среди многочисленных скал, доказывая, что в горах я не новичок. Но избранная нами тропа, тем более, что на спине я нес херувимчика, по своему масштабу превышала все то, что испытал я до сих пор. Не успели мы пройти мимо домика пастухов, сложенного из белого сланца, я уже здорово запыхался, когда же мы поднялись на открытый склон над виноградниками, пот с меня лил так, словно бы я только что вышел из бани.
- Не справлюсь я, Учитель!простонал я.
Il dottore лишь сощурил глаза и, прикрыв их ладонью от солнца, поглядел в оставшуюся за нашими спинами долину.
- Вижу на дороге какую-то пыль, быть может до них дошло, что это я их вокруг пальца обвел, и решили вернуться.
Наверняка он лгал. Но тут в меня вселилась такая энергия, что следующую четверть часа тащил свой груз без слова. По счастью, своей зеленой прохладой нас охватил лес, а тропа сделалась едва заметной, что я даже начал сомневаться в том, что это людская тропа, а не следы дикого зверья, спешащего к водопою.
- Учитель, вы уверены, что мы идем верно?спросил я с тревогой.
- Естественно, - ответил тот.С беспамятных времен паломники с юго-запада направляются по ней к аббатству Санкт Галлен.
Тем временем, справа от нас открылось поблескивающее озеро, слева же начал доноситься странный и мерный грохот, как оказалосьшум воды, спадающей по обрывистому каскаду. Я положил Сильвио на траву, сам же вскочил под эту ледяную струю, гася жажду и несколько остывая
Il dottore, прекрасно приготовившийся к этой экспедиции, достал из переметной сумки кольцо сухой колбасы и несколько сваренных вкрутую яиц. Какое-то время мы молча подкреплялись.
- Вы уверены, что за нами будут гнаться?
- Не сразу. Сейчас огромный страх глушит в них всякую рациональную мысль, но через дней, к сожалению, они начнут думать. Только к тому времени мы уже будем далеко.И прибавил еще одну фразу, котораякак и большинство его максимнавсегда осталась в моей памяти: - Помни, сынок: в любой ситуации сохранить холодную голову будет лучше, чем поддаться эмоциям и стадному инстинкту.
Множество раз в моей последующей жизни эта максима спасала мне жизнь
И в этот момент Сильвио, похоже, чувствительный к цветочной пыльце, чихнул и проснулся.
Поскольку il dottore не обучал его, почувствовав отсутствие уз, он незамедлительно схватился на ноги и рванул бы, словно кролик, в заросли, только Учитель, словно пес, способный ударом клыков раздавить муху, ухватил его за щиколотку и удержал на месте.