В это время проследовала вновь колонна с ранеными. Видя, что немцы активизировались, комдив решил рискнуть и вывезти раненых. Как только они проскочили мост, вновь появились самолеты. Не долетая до поселка, они разделились и устремились на зенитные батареи. Встретили их огнем не только зенитные «Эрликоны», но и все пулеметы. Наткнувшись на такой плотный огонь, загорелось сразу три самолета, остальные вновь сбросив бомбы на поселок, ушли прочь. Отправив старшину проверить защитников внизу в поселке, я по телефону спросил о потерях на мосту, ответили, что потерь нет. Связи с поселком не было, видно поврежден был кабель при бомбежке, но, судя по пожарам и воронкам, досталось им крепко. Отправил телефониста найти повреждение, вскоре он исчез среди горевших построек. Второй же сидел за аппаратом, ежеминутно вызывая: «Поселок, ответь Первому!». Не мудрствуя сильно, мы присвоили позывные взводу, стоящему на охране поселка«Поселок», а на мосту«Мост». Себе же я дал позывной «Первый». Вскоре из поселка пришел ответ: «Ранено пять человек, в основном легко, убито трое, и погибли все пленные, которые были заперты в сторожке, сейчас на месте ее огромная воронка». Так же сообщили, что приехали саперы, что ставили мины на перегоне с западной стороны. Подорвали поезд с горючим, после чего подожгли его и скрылись. То-то я гляжу, ни одного эшелона с утра нет. Молодцы, мужики!
Больше пока немцы нас не беспокоили, вечером уже по темноте приехала колонна с последними ранеными. В конце колонны шли два танка, облепленные бойцами. В первой машине сидел комдив. Отправив грузовики на разгрузку, он пошел осматривать позиции и то, что мы успели «натворить». Очень удивился нашим малым потерям, но когда я показал ему оборудованные позиции, он даже присвистнул:
Да у тебя, лейтенант, здесь почти готовый дот, и артиллерию правильно расставил и зенитки, хоть сейчас на полк тебя командиром ставь!
Нет, товарищ комдив! Я уж лучше на своем месте повоюю. Здесь я нужнее, да и больше пользы от меня. Там у вас все глобальные задачи, а ведь вся война держится на Ваньке-взводном. Вот я и хочу воевать и видеть результат. По нашим данным бойцы уничтожили пять самолетов, два танка, эшелон с горючим, около двухсот немцев и шесть грузовиков. Захвачено девять мотоциклов, четыре "Эрликона", грузовик с боеприпасами. Кажись, все! улыбнулся я комдиву, тот же смотрел на меня в задумчивости, поглаживая раненую руку, висящую на перевязи.
Сколько тебе лет, лейтенант? вдруг спросил он.
Двадцать семь.
Сыну моему тоже было двадцать семь, когда он на финской пошел в атаку, подымая бойцов! закашлявшись, он незаметно смахнул слезу. Вот и словил пулю снайпера. Ты же грамотно организовал оборону, не лез на «Ура» в атаку на немецкую колонну. Вот молодые лейтенанты и гибнут первыми, потому что хотят показать свою храбрость, но, по-моему, это предательство! Государство учило, воспитывало тебя, чтобы ты в трудную минуту встал на защиту, а они с шашкой наголо на танки, это же самоубийство. Ты же думаешь, а не красуешься перед бойцами, и это они больше ценят, чем ты бы пошел в атаку под пулями во весь рост. Забота о солдатеэто первое и самое важное, онитруженики войны, они несут на себе всю ее тяжесть, и я вижу, ты это усвоил! Спасибо тебе, лейтенант, если чтообращайся! Выйду к своимбуду хлопотать о твоей награде. А теперь о плохом, сутки я тебе даю, а потом забираю солдат и пушки. Мы пока обустроимся и будем готовиться к новому переходу. Все ж проскочили без потерь сто километров, да еще и врага потрепали. Еще до линии фронта двести километров по тылам идти, а раненых на сегодня две тысячи с лишним, двести десять тяжелых не перенесли дорогу, и еще сколько парней умрет, не получая лекарств? И я чувствую свою вину за их смерть, мне доверила Родина их жизни, я за них отвечаю! Слышишь, лейтенант! он вновь закашлялся, видно, простыл в лесу возле болота.
Чем смогу, товарищ комдив, я помогу! Продержимся сутки, и я взорву мост, отрежу немцев с запада. После чего догоняем вас. Оставьте водителей, знающих дорогу до лагеря. Мы же заминируем пути позади нас.
Выполняй, лейтенант! Да сопутствует тебе удача!
Утром меня разбудили взрывы и очереди «Эрликонов». Солнышко уже встало, и в небе шел бой пикирующих бомбардировщиков с зенитными батареями. Юнкерсы пытались встать в карусель, чтобы бомбить поочередно, зенитки же клевали их огненными бичами по крыльям, фюзеляжу. Два самолета выпали из строя и, дымя, уходили обратно, оставшиеся семь сбросили бомбы, не целясь, одна из них ухнула на железнодорожный путь, разметав шпалы и рельсы.
Пятисоткой долбанул! проговорил старшина, выглядывая из амбразуры на разрушения.
Не-е, бери меньше! грызя сухарь, флегматично заметил один из солдат.
Да ты посмотри, какая воронка! завелся старшина.
Смотрите, еще один задымил! ворвался звонкий мальчишеский голос в наш блиндаж.
И правда, на запад, кренясь на одно крыло, летел, дымя жирным дымом, еще один Юнкерс. Немного не долетев до леса, он клюнул носом и вонзился в землю. Взрыв разметал остатки самолета, в бинокль было видно только пламя. Разгрузившись вновь над поселком, самолеты ушли на запад в Ковель, но зато из леса выползла колонна немцев. Впереди ползли пять танков Т-IV, за ними три Т-II, следом грузовики с солдатами и батарея 150-мм орудий sLG 33, состоящая из четырех пушек. Не доезжая метров восемьсот до поселка, грузовики высадили пехоту и стали растаскивать пушки. Последним подъехал штабной автобус, из которого вышли офицеры и стали рассматривать в бинокли наши позиции. Неожиданно из церкви грянули два выстрела из пушек, черные султаны взрывов поднялись за машинами немцев. Второй выстрел, и два султана легли перед немцами.
Мазилы! сплюнул окурок один из бойцов.
В вилку берут, сейчас попадут. пояснил более опытный.
И точно, третий выстрел разнес один из грузовиков, а другое орудие повредило гусеницу Т-IV, и танк завертелся на одном месте. Пристрелявшись, пушки перенесли огонь на батарею врага. Грузовики прицепили пушки обратно и стали их оттаскивать на безопасное расстояние. Но было поздно, два выстрела моих пушкарей из двух орудий, и грузовиков как не бывало. Танки тоже открыли огонь по моему доту. Стены гудели от попаданий, но выдерживали обстрел. Вот задымил один танк, вот у другого распласталась гусеница. Подключились с холма и зенитчики, уничтожив легкие танки Т-II. Те, густо дымя, застыли на поле. Два средних танка, пятясь и отстреливаясь, отползали к лесу. Заработала дальнобойная артиллерия, ее тяжелые снаряды стали падать на холме, стараясь подавить наши пушки. Видно, где-то немцы посадили корректировщика, и он передает координаты. Прижал кольцо ко лбу:
Хранитель! Где у фрицев корректировщик?
Что значит это слово? раздался в ответ вопрос.
Ну, это наводчик, который говорит ворогу, где стоят войска противника! попытался я «разжевать» ему этот вопрос.
Тогда это в ближайшей машине, что стоит рядом с деревней!
Спасибо, Хранитель! сказал я и, перебежав в церковь из блиндажа к пушкарям, указал на танк.
Два выстрела, и он густо задымил. Из люков никто не вылезал, а через минуту взорвались внутри танка боеприпасы, отбросив башню далеко в сторону. У околицы одиноко строчил по пехоте пулемет, изредка затихая для перезарядки.
Семён! обратился я к пограничнику, который из снайперской винтовки отстреливал делающих перебежку фрицев с мстительным выражением на лице.
Услышав, что я обращаюсь к нему, он повернулся ко мне с обиженным выражением, как будто у него отбирают любимую игрушку.
Семён, надо спасти наших, что еще живые! Возьми людей, мы поддержим огнем!
Он молча кивнул мне головой и, захватив с собой двух друзей погранцов, они начали спускаться по склону к поселку. Немецкая колонна отползла к лесу и вновь стала разворачивать оставшиеся два орудия. Сохранившийся единственный танк стрелял от леса, но расстояние было большое, и снаряды то падали на горящий поселок, то ударялись в холм, а то и вообще улетали за реку. Наши пушки перенацелились на залегшую пехоту и открыли огонь шрапнелью. После нескольких выстрелов пехота не выдержала и побежала к лесу под огнем пулемета, который выхватывал черные фигурки из толпы, и они застывали на лугу. Немецкие пушки и танк открыли огонь по пулемету. На какое-то время он замолчал, но через некоторое время застрочил с другого места, отгоняя пехоту еще дальше. Танк и пушки перенесли огонь теперь на это место, и опять пулемет смолк чтобы заговорить уже с другого конца. Пулеметчик был опытный и менял огневую точку, видя, что его могут накрыть огнем, как-бы издеваясь над фрицами. Семён с пограничниками уже должны быть там, я приказал всем быть готовыми, чтобы прикрыть товарищей. Вынырнули они из-за стелющегося дыма неожиданно, двое бойцов вели под руки раненого пулеметчика, а Семён, чертяка, тащил за собой «Максим». Увидев на склоне холма бойцов, пехота открыла огонь по ним, и вновь вся круча взорвалась огненным шквалом из всех стволов, даже зенитные «Эрликоны» прошлись по гитлеровской цепи. Две полковые пушки били шрапнелью, выкашивая немецкую пехоту, заставляя фрицев зарываться в землю или искать укрытие. Им уже было не до бойцов, поэтому и добрались мои бойцы целые и донесли раненого пулеметчика. Его они занесли в подвал, где уже лежали раненые, их обслуживал санинструктор, которого прикомандировал сам комдив. Хоть у него и своих раненых куча, но о нас он позаботился. Немецкая дальнобойная артиллерия продолжала методично обстреливать наши позиции по старым координатам. Один из снарядов разворотил левый «Эрликон», весь расчет погиб, да и трудно уцелеть при попадании 150-мм снаряда. Пушкари из церкви, несмотря на их обстрел, не переставали уничтожать остатки немецкой колонны. Их беспокоящий огонь все ж заставил немцев удалиться в лес, оставив на поле разгромленные танки, грузовики и кучу убитых и раненых. На какое-то время наступила тишина, даже дальнобойные орудия замолчали. Позвонил на мост, тишина, видно, перебит провод, вновь отправил телефониста восстановить связь и старшину проверить позиции на мосту, сам же спустился к раненым. Санинструктор посетовал, что из всех лекарств у него только йод, спирт и бинты, а двоих раненых надо срочно оперировать. У одного ранение в грудь, задето легкое, так как рана пузырится при дыхании, у второгов живот. Оба, по его словам, не жильцы, если не отправить срочно в лазарет. Раненый в живот тихо стонал от страшной боли. Бинты были пропитаны кровью. Губы были искусаны до крови от боли. Лицо, даже в полутемном подвале, было бледное и покрыто капельками пота.