Они пишут книгу. Когда закончат, она будет известна как «Кодзики» и станет основой для всех знаний об истории Японии. Эдакий героический эпос, в котором смешаны мифы и хроники.
На японском?
Хороший вопрос умного человека! Не совсем. Некоторые скажут, что на китайском. Другие их поправят, мол, на японском, но письменном, литературном и очень древнем. Нашего брата назовут «сказителем Хиэдой-но Арэ» и будут потом ещё долго спорить о том, был ли он на самом деле мужчиной или женщиной. А ваш мастер Фудо прославится в истории как придворный писатель О-но Ясумаро. Лет через пятьсот ваши потомки даже найдут его могилу.
А зачем спор мужчина или женщина?
Ну, это совсем просто. Что нужно сделать, чтобы заставить, скажем, богатого человека самого отдать тебе всё самое ценное?
Пригрозить?
Почти. Напугать. Обшаривать его дом, искать тайники ни к чему. Достаточно крикнуть «Пожар!», и он бросится спасать именно то, что ему больше всего дорого.
А какая связь пожара с мужчиной и женщиной?
Никакой. Кроме того, что в обоих случаях результат достигается отвлечением внимания. Если все увлечены загадкой, мужчина это был или женщина, то никто не подумает о том, а был ли такой сказитель вообще. В Европе у нас сейчас делается знаменитым ещё один сочинитель Гомер. Две его большие поэмы не так давно напечатали наши люди во Флоренции. Об этом Гомере неизвестно вообще ничего, кроме того, что он очень древний гораздо древнее всего того, что происходило у вас в Японии. Но зато все должны обратить внимание и запомнить, что он был слепым. Эта незначительная на первый взгляд деталь мешает зрячим увидеть то, что передача этих огромных поэм через века из уст в уста раньше появления книгопечатанья физически невозможна. Поэтому настоящие авторы имеют возможность заложить в умы читателей то, что им нужно, и при этом быть уверенными, что всё это там останется и со временем будет только упрочняться, обрастая новыми подробностями. Так, друг мой, из литературы создаётся история. Надо лишь поместить немногочисленные источники подальше от современности.
Но как вы можете быть настолько уверены в том, что всё будет именно так, как вы делаете? искренне удивился Хироси.
Падре прищурился и огляделся по сторонам. Потом его тонкие губы растянулись в улыбке.
Потому что, кроме нас, этого больше никто не делает. Многие вообще про нас не знают. Большинство даже не догадывается о нашем существовании. Но они знают наших учеников. И учеников наших учеников. А ещё они слышали сказку про несчастного Прометея, который принёс людям огонь божественных знаний, за что боги обрекли его на вечные муки.
Ваш змей тоже дал первым людям вкусить плод от древа познаний, вспомнил содержание некоторых проповедей Хироси.
Именно! Мы возводим знание в культ, что не может быть плохим само по себе. Не может ведь?
Не может, согласился он, предчувствуя подвох.
Есть только одна маленькая деталь, один крохотный вопросик: какие знания называть «знаниями». Человеку даны чувства, чтобы самостоятельно постигать этот мир, и голова чтобы эти сведения обобщать и делать выводы. Но если очень постараться, то можно заставить его смеяться над очевидным, не доверять самому себе и строить окончательные заключения на основе того, что ему расскажут и растолкуют. Лишь бы это делалось умными людьми, которым все доверяют.
А как это сделать?
Проще простого: сказать ему, что им все доверяют, конечно. Все слышали о силе молвы, но немногие отдавали себе в этом отчёт. И почти никто не проверяет сказанное кем-то, кто таким образом выше тебя, потому что его относят к касте «мудрецов», «старейшин» и всякое такое. У себя мы наиболее важных создателей знаний называем «учёными». Потому что мы их учим. Мы их образовываем. И этот процесс так и зовётся «образованием». Мы даём им образы, а они уже в силу ума, глупости и тщеславия придумывают им подходящие объяснения. Тех, кто делают это лучше других, мы продвигаем и ставим выше. Про них узнают все. На них становится хорошим тоном ссылаться. И все, кто ниже, отчётливо видят и ясно понимают, что если будут придерживаться таких же взглядов, возможно, им тоже повезёт подняться до подобных вершин познания и почёта. Механизм начинает работать сам, без дополнительных подсказок, стоит его однажды запустить в правильном направлении.
Хироси слушал падре Алессандро, а GR8M8 думал.
Подобных игр, как эта «Буси», ему ещё не попадалось. Хотя он легкомысленно полагал, будто повидал на своём веку всё и разучился удивляться. Никогда не говори «гоп», пока ни перепрыгнешь. Потому что привыкаешь вот так к «бабусе», у которой живут «гуси», а они раз и разражаются такой вот «Буси», где долго, нудно, непонятно и оттого, мягко говоря, жутковато. Стоит перед тобой, панимаш, персонаж в чёрной рясе и в лицо тебе объясняет, какой ты кретин, а ты слушаешь и не знаешь, то ли тебя просвещают, посвящают и приближают к себе, то ли перед тобой так откровенно изливают душу лишь потому, что задумали через минуту-другую принести в жертву, когда ты уже никому больше их правду не расскажешь. И не знаешь, что лучше: гибель в открытом бою, стрела из арбалета или вот такая заминированная беседа о сути вещей. А Генели ждёт от тебя результатов, то есть безупречного прохождения. Если с его стороны это подстава, то тоже какая-то странная, слишком уж заумная. Но назад пути нет, нужно выкручиваться.
Ну, так что ты теперь скажешь, Хироси?
Вопрос всё-таки застал его врасплох.
Что я должен сказать, Алесанодоро-сама?
Падре решил, видимо, что он продолжает строить из себя простофилю, и понимающе улыбнулся.
Ты с дороги. Идём перекусим, чем бог послал.
Откуда он знает, что у меня со вчерашнего вечера во рту ни крошки не было, подумал Хироси, и в ответ скромно пожал плечами.
Его ввели в трапезную. Здесь он воочию увидел, что отношение к нему хозяев, во всяком случае, в лице падре, изменилось.
В миру они старались во всём походить на местных жителей, не выделяться, насколько это вообще было возможно при такой внешности, говорили, как они, шутили, как они, так же ели, пили и только молились по-своему, подавая новообращённым пример поклонения той небесной силе, которая, по их словам, призвана на острова, чтобы изменить жизнь к лучшему. Здесь же, в трапезной, стоял невиданный в Японии деревянный стол, а за ним несколько стульев, на ножках, с высокими спинками. Вместо очага посреди комнаты тут пышила настоящим жаром бело-зелёная изразцовая печь у стены.
Так вот как на самом деле едят в той стране, откуда они приехали!
Пока падре усаживался за стол и предлагал замешкавшемуся Хироси сделать то же самое, Родуригу подошёл к печи, поколдовал и вернулся с внушительным чугунным котелком, закрытым крышкой, из-под которой доносился потрясающий аромат тушёного мяса и чего-то терпкого. Падре проворно пододвинул под котелок деревянную подставку, видимо, чтобы не попортить стол, хотя какая разница дерево и дерево?
У нас это называется «рагу», пояснил падре, поднимая крышку и засовывая внутрь длинную мешалку с широким кончиком. Совсем у нас это называется «капоната», но на Сицилии мы едим просто овощи, без мяса. Поэтому всё-таки рагу.
Хироси понял только то, что будет вкусно.
Между тем расторопный Родуригу уже выставил на стол три невиданной белизны тарелки и положил возле той, что полагалась Хироси, два более чем странных предмета вилку и ложку.
На выбор, коротко заметил он и как будто подмигнул.
Хироси ждал палочек, но палочки так и не появились. Тогда он посмотрел на падре. Падре собственноручно наложил ему длинной ложкой из котелка чего-то аппетитного и дымящегося, не обидел и себя, после чего взял вилку и стал жадно есть, обжигаясь и втягивая открытым ртом воздух. Хироси последовал его примеру. Хотя палочки были бы куда удобнее. Вилка быстро нагревалась и рагу так и норовило с ней соскользнуть. Тогда он посмотрел на Родуригу и тоже решил вооружиться ложкой.
Некоторое время они молча поглощали кушанье.
А потом произошло то, что впечатлило Хироси ещё больше.