Баня вредно для тела человека! Опять сердился Каначак. Будешь мне по хозяйству помогать, пока твоё плечо не заживёт. Моя думать, одна луна круг пройдёт, и пошлю я тебя подвиги совершать.
3. МОЛОТОМ ПО СЕРПУ
(село Волчиха Барнаульского уезда, Алтайской губернии)
Подводы, гружённые мешками ржи скрылись в облаке пыли. Ветра не было, и пыль долго висела в густом горячем воздухе. Степан Русаков, голова волчихинского сельсовета, стоял, сжимая в руке бумагу. Желтоватый, с пятнами от грязных пальцев лист подтверждал, что село Волчиха рассчиталась с рабоче-крестьянским правительством РСФСР полностью. Главным украшением документа служила большая синяя печать. Обида жгла сердце Степана. Это рабоче-крестьянское правительство выгребло руками продотрядовцев всё товарное зерно, остававшееся с урожая прошлого года. Вся Волчиха рассчитывала, на будущие деньги. Кому надо строиться, кому надо девку замуж отдавать, да мало ли в крестьянском хозяйстве нужд? А тут приехали и именем революции всё забрали. Суки! Колчак вон, также с крестьянством поступал, и где он теперя? Коммуняки тож доиграются Народ только до поры терпит, а как терпелка кончится, так с германского фронту много у кого трёхлинеечка припрятана. Вот выгорит жито, и заполыхает пожар на всю Сибирь-матушку.
Середина июля 1920 года выдалась на юге Сибири необыкновенно жаркой. Дожди Покровскую волость обходили стороной, что сулило неурожай яровых. Благо, озимые уродились. Рожь собрали сам пятнадцать. Нет, вынь да положь этим городским продовольствию, Крым воевать им приспичило. В Крыму ещё Врангеля не добили. Что он им такого сделал энтот Врунгель? Какого-то ещё Махну по Украине гоняют. Хорошо, что с япошками замирились.
Будь она неладна, эта продразверстка! Приехал надысь верхами взвод ЧОН. У каждого "Арисака" через плечо, два пулемёта на телегах, туды их. Куды против такой силы мужикам? Пришлось ссыпать в мешки обмолоченную рожь, картоху прошлогоднюю. Хотели коров на мясо забрать, но сжалился старый знакомец Русакова Антипка Воронин, что командир у этого ЧОНа. Масло забрал, коровок и овечек оставил.
Мешки на свои подводы погрузили сами волчихинцы. Мужиков отрядили в сопровождение до ссыпного в Поспелихе. Обещали, что там они перекидают мешки на чугунку и вернутся. Вернутся ли? Чёрт этих большевиков разберёт, а ну, как решат мужиков мобилизовать? Вон тот же Антип болтал, что Польша на нас напала Кака така Польша? Не было отродясь такого царства-государства. Русский царь был и царь польский. А теперь Польша на Россию напала? Брешет, сука, наверное, лишь бы хлеб забрать Продадут в заграницу и накупят своим бабам золата да брильянтов
Степан вздохнул, вытер рукавом пот, струившийся по лицу, и побрёл в хату. Там прохладнее, в лучах света играли пылинки, пахло старым деревом и сеном. Жена и дети сидели тихо и ждали, когда глава семьи что-нибудь скажет. Степан подходящих слов найти не мог, вздохнул, перекрестился на темное пятно в красном углу горницы и сел на лавку, опустив меж коленей большие натруженные руки.
Стёпа, подала голос жена, как мы теперь? До будущего лета доживём ли?
Господь даст, будут яровые хотя бы сам восемь, да оставили нам сотню пудов на прокорм и посев. Протянем, должно Но Таньке на приданое точно не хватит, на сеялку Фильбера, тоже не останется. Така сеялка ладна Дорогая конечно, но можно в складчину обществом эх, да что теперича Уже даже с продавцом договорился Степан с досадой хлопнул себя ладонями по бёдрам.
Он встал из-за стола, спустился в погреб, и вернулся с длинным свёртком в руках. На столе развернул холстину и достал, принесённую с фронта трёхлинейку. Аккуратно разобрал, смазал все детали ружейным маслом, пощёлкал затвором. Снова завернул в тряпицу и спрятал винтарь на место. Окинул строгим взглядом домочадцев.
Смотрите, никому ни полслова, негромко, но весомо проговорил он.
К вечеру собралась гроза. Над селом повисла иссиня-чёрная туча. За полями с сухим треском разорвала полотно неба молния, редкими раскатами запричитал гром. Туча, дыша холодком, шла вдоль Волчихи. Под тучей кружил коршун. Коршуна, громко гаркая, окружала стая ворон. В селе захлопали закрываемые ставни, от вечерни, крестясь, спешили старухи. По центральной улице колыхался серый столб пыли. Вот уже на отягощенную жарою землю упали первые зерна дождя.
На улице взбрыкивали ребятишки. Соседский восьмилеток Мишка Бастрыкин вертелся в короткой рубахе, приседая на одной ноге, и пронзительно верещал:
Дождик, дождик, пуще.
Дам тебе гущи,
Выйду на крылечко,
Дам огуречка!
Густо усыпанные цыпками ноги, ожесточенно топтали землю. Мишкин товарищ Вовка укрепился на придорожной пыли вверх ногами, с риском свалиться в колючки, и дрыгал ими как деревянный паяц в ярмарочном райке. Дождь обрушился ядреный и частый. Над самой крышей с жутким грохотом лопнул гром, прогнав мальцов по домам. Вымокшие до нитки, уже по темноте, вернулись со станции мужики, грузившие зерно. Село вздохнуло с облегчением.
Через неделю в полдень, горячий воздух разорвали удары металла по металлу:
Дон-дон-дон-дон, далеко разносились резкие звуки. Селяне Волчихи заспешили на сход, удивляясь неурочному времени. Самая же страда! Сенокос же!
На паперти храма Покрова Пресвятой Богородицы стоял затянутый в суконную гимнастёрку, высокий мужик с маузером на бедре. Фуражку он снял, и время от времени вытирал ею взопревший лоб. В короткой тени храма маялись от жары, одетые кто во что горазд, наголо стриженые солдаты с явно китайскими чертами лица.
Фсе? лаконично и с заметным акцентом спросил мужик с маузером. Потшему так мало наротту?
Так ить, покос нонче! с удивлением ответил за всех дед Евлампий, которого из-за одноногости в поле не брали. Али ты не знашь, что летом день год кормит?
Мошет так лучше, не удостоив ответа, проворчал ЧОНовец с иноземным акцентом. Пыстрее упрафимса.
Он подождал ещё немного, потом вытащил из планшета какую-то бумагу, медленно и аккуратно расправил её, прокашлялся в кулак и зачитал её вслух.
Крашдане крестьяне села Фолчиха! начал он с обращения, в фиту того, што селом не сданы излишки продовольствия по наложенной развертке, рефком губернии постановил изъять всё имеющееся продовольствие
Как всё?! раздались возмущённые бабьи голоса. А детки наши как? От голода должны помирать?
- изъять всё имеющееся продовольствие, повысив голос, повторил командир ЧОНовцев, при сопротивлении приказано брать заложников, до обеспечения полного сбора. Армия голодает, товарищи крестьяне, городские рабочие голодают, проявляйте сознательность.
Погодь, мил человек, не части, дед Евлампий проковылял вперед и опёрся на костыль прямо напротив командира. Ты кто таков? Каки таки твои палнамочья? Мы тебя первый раз видим. Мож, ты из бывших? Из колчаковцев? Ась?
Я есть командир интернационального отряда частей особого назначения Густав Луцис. Полномочия имею самые широкие. Будешь, старик, мешать работать, прикажу тебя расстрелять. Моих полномочиев на это хватит. Латыш начинал сердиться.
Кака важна цаца! с едва скрываемым сарказмом продолжал выступать Евлампий, Расстрелять Видали мы таких расстрельщиков, тока где они ноне?
Мы же неделю назад всю вашу срану развёрстку сдали! У Стёпки Русакова, нашего председателя совета, и бумага иметца, с печатей, как положено. Самим Ворониным подписана. Стёпка чичас на покосе, но, истинный крест, есть у него така бумага, я сам видал. Поэтому могёшь у себя в Барнауле так и сказать, Волчиха чистая по всем статьям!
Антип Форонин расстрелян третьего дня, как враг трудового народамедленно, цедя слова, ответил Луцис. Фсё хватит полтать! идите грашдане и грашданки помокайте крузить продовольствие для рабоче-крестьянской красной армии.
Он повернулся к низенькому китайцу, стоявшему по правую руку от него:
Товариш Жен Фучен, прикажи бойцам собрать продовольствие со всех двороф. По пять бойцоф на двор, я думаю, достаточно.
Товалиса, каманыдыла, с невозможным китайским акцентом возразил коротышка. Село балысой, долого лаботать плидётыса. По ситылы бойса, бысытылее будеты.