Где эта тетрадь?гневно спросила она, сдвигая брови.Дайте ее сейчас же сюда.
Не надо,улыбнулся он.Я не хочу.
Вы не понимаете, о чем говорите,в сердцах сказала Нина Ивановна.Вы хоть раз видели, как это происходит? Рассказать вам? Вы же с этого начали, так давайте я расскажу, чтобы вы знали. Хотите?
Александр проглотил вертевшиеся на языке слова, остался с открытым ртом, не смея прервать ее.
Те двое,сбивчиво начала она,на самом деле он был один. Вторым была я. Никто из нас не ожидал, что случится то, что случилось. Я приехала сюда на медицинскую практику, он отдыхал по профсоюзной путевке, мы оказались влюблены друг в друга, и цветок вырос внезапно, как гриб после дождя. Мы обрадовались. Я была уверена, что смогу Потому что кто же, если не я? Для меня он жил, для меня дышал и писал, выглядело логично. Мы не обратили внимания на цветок. Он не стал белым, когда я читала. И не зажегся снова, когда я заговорила. А потом было уже поздно. До этого я понятия не имела, что можно вот так любить и погасить. Банальным словом, банальной парой фраз, обожая человека и восторгаясь, но желая сделать его немного лучше. И даже не лучше, а соответствующим твоим представлениям о лучшем. На тот момент. В том глупом двадцатидвухлетнем возрасте, когда еще ничего не знаешь о жизни. Как оказалось, можно.
Плечо под халатом было совсем рядом, теплое под тонкой тканью, но Александр не решился к нему прикоснуться. Тупо спросил:
Это он был скульптором?
Нина Ивановна прислонилась спиной к дверному косяку.
Да. Работал, чтобы выжить, пока мозг примиряется с фактом. А я не могла помочь ничем другим, кроме как позировать для него. Часами в полной тишине. Без единого слова. Он сильный человек, он справился. Только скульптуру хотел уничтожить при выписке, но я потребовала оставить ее здесь.
Зачем?вырвалось у него.
Чтобы помнить,спокойно сказала она.И никогда не забывать. После практики осталась в санатории. Училась много, выяснила, что это можно контролировать, как силу удара, даже диссертацию защитила. Но не прочла ни одной художественной книги, если ее автор был жив. И без них выбор огромен. Зато нескольким смогла помочь без радикальных мер. Вам вот только не успела.
В наступившей полной темноте Александр не видел ее лица, и был рад этому. Сейчас он не выдержал бы ее взгляда.
Вы сказали, он жив и здоров. Нашел себя в другой области?
По изменившемуся звуку дыхания он почувствовал, что она усмехнулась.
Нет, слишком любил литературу, чтобы ее бросить. Но сюда больше не приезжал с тех пор, а я никуда не выезжала. Мы не виделись. Вот такие ошибки молодости. Помнится, в том рассказе Женевьева тоже оказалась чудовищем. Так что вы были не так уж далеки от истины, Уолтер Грипп.
И тогда, в столовой, тоже все разговоры о печати и научном подходе были враньем?осенило его.Чтобы я не догадался, что санаторий
Машина смерти,зло бросила она.Кто сюда добровольно поедет, если будет знать? Поэтому и гасителей должно быть двое. Один обязательно со стороны, чтобы не было подозрений.
Ее голос оборвался.
Что же, теперь ясно. Цветок никуда не денется,пробормотал Александр.А пятьсот тысяч человек хотят домой.
А вы не человек?
Я человек. Может быть, писатель плохой, но все-таки человек. И тоже хочу домой. Скульптором не стану, но, возможно, что-то другое найду для себя. Держу пари, никто не заметит. Цветок не показатель таланта, как заметил Дживан, это просто выраженное желание и страсть. Сан Саныч прав, каждый должен заниматься своим делом.
Сан Саныч?почему-то переспросила она.Он ваш ровесник, отчего вы так его называете?
Все так называют,рассеянно отозвался Александр.Очень уважаемый человек в издательстве, редактор от бога и вообще прекрасный специалист. Член редколлегии и худсовета. Тетрадь сейчас у него, так что я никак не могу принять ваше щедрое предложение, даже если бы вдруг захотел. Точку поставит он. Кстати, вы знаете, что ваш «фуллстоп» переводится иногда выражением «И точка!»?
Сперва я должна сама поговорить с ним,вдруг непреклонно сказала она.Считайте это моей просьбой, капризом или чем угодно, мне все равно. Пока я представитель администрации, вы находитесь на моем попечении, так что вашего согласия не спрашиваю. Куда идти?
Александр кивком указал в сторону холла, забыв, что в темноте она этого не увидит. Но Нина Ивановна каким-то образом поняла правильно и почти потащила его за собой. Пришлось обогнать ее, чтобы не выглядеть лодкой на буксире, вот только в холле их встретила полная темнота и тишина, не считая луча фонарика, сиротливо брошенного на диване.
Глава 14. Великий фрактал
Нина Ивановна подхватила фонарик и решительно направилась к лестнице, сделав знак Александру остаться в холле. Но он, конечно, не послушался и пошел за ней, так тихо, что та ничего не заметила и не обернулась. Куда идти, он догадался. На третьем этаже цветок стоял ближе всего к окну, в том самом номере, где он проснулся утром. Только там можно обходиться без света. Раз уж Сан Саныч теперь знает правду, то разве откажется взглянуть на цветок поближе, пока есть такая возможность? Тем более, что жить розе остается всего ничего?
Луч яростно метался у потолка с таблеточными вдавлениями, полированный камень стен отбрасывал свет на белые ступени, и опасность споткнуться не грозила. Александр на секунду задумался, как редактор шел в темноте, но вспомнил о зажигалке. Там хватит бензина, чтобы преодолеть все восемь этажей, не то что несколько пролетов.
Перед гипсовым резным зеркалом на третьей лестничной площадке он остановился: отражение в мутном пятнистом стекле неожиданно показалось ему повтором кинохроники на экране. Таким же мятым и небритым он был сутки назад, и точно так же поднимался в чужой номер. Всего сутки?
Розоватое свечение из открытой двери в конце коридора однозначно давало понять, куда следует держать путь. Нина Ивановна вошла туда, и Александр замедлил шагипоказалось неудобным врываться следом. Пару минут можно выждать, а потом сказать, что беспокоился и пошел искать.
А, дорогая Женевьева!услышал он на подходе к дверям голос Сан Саныча.Так и знал, что не удержитесь, придете. Любопытство? Или noblesse oblige, ответственную должность нужно оправдывать?
Где тетрадь?нетерпеливо перебила она его.
Судя по всему, редактор показал ей тетрадку, потому что она непреклонным тоном потребовала:
Дайте ее сюда. Немедленно. Прочли уже?
А как вы думаете?
Она помолчала.
Хочу думать, что нет,голос ее странно дрогнул.
Не читал,успокоил ее Сан Саныч.Решил подождать вас. Я ведь не основной, а дублирующий гаситель, имею полное право растеряться или не уметь, и даже рассчитывать на помощь более опытного специалиста. Так и напишите потом в отчете. Нам же придется написать их друг на друга после всего, правда?
Не смейте,в ее просьбе не было гнева, только что-то до странности болезненное, так что Александр непроизвольно ускорил шаги.
Оба собеседника стояли в комнате с разных сторон от кровати, и его появление на пороге осталось незамеченным из-за выступа санузла, тогда как он видел их отражения в зеркале прихожей.
Ну, не буду, не хотел вас обидеть.Сан Саныч сделал извиняющийся жест.Насколько я понял тех двух идиотов с проходной, они подозревают вашу дружбу с нашим милейшим Александром Дмитриевичем в слишком большой искренности, поэтому не то боятся, что вы не справитесь, не то ждут этого со страшной силой. Но им простительно, они плохо вас знают.
Если вам так интересно, я могу справиться с чем угодно,сухо ответила Нина Ивановна.И с кем угодно. Вы тоже меня плохо знаете.
Еще бы, годы практики. К вашим услугам здесь целый конвейер с последними достижениями техники, как мастерству не расти.В словах Сан Саныча слышалось что-то похожее на уважение.Но я вас расстрою, конвейеру недолго осталось работать. Санаторий в определенных кругах не такая уж тайна, знаете ли, и далеко не все жертвы находятся в неведении относительно своей судьбы, как вам хотелось бы.
Предполагаю, не в последнюю очередь вашими стараниями?в голосе Нины Ивановны прозвучал старательно деланный сарказм.