Вокруг этих двух соперничающих за влияние на царя родов крутилось и несколько десятков другихШереметьевы, Воротынские, Трубецкие и другие, кто не мог похвастаться таким же богатством и знатностью. Поэтому они предпринимали просто титанические усилия, чтобы стать чуть ближе к трону.
Особняком у царского трона стояли Захарьины-Юрьевы. Это был в сущности не знатный, можно сказать, захудалый дворянский род, единственным богатством которого стала Анастасия Романовна, жена царя Ивана Васильевича. В это время, как сумели разузнать мои добровольные шпионы, возле трона вилась целая прорва родственников царицы, выпрашивавших для себя и земли, и казну, и должности.
Ха-ха-ха, поздравляю вас, господин Ядыгар, вы попали в террариум! А учитывая благосклонность царя к моей персоне, на меня скоро обратят внимание и все они,будущее мне рисовалось очень даже нерадостным.Проклятье! Доживу ли я эти пять оставшихся дней?! Может и доживу, если как сыч продолжу сидеть в комнате и языком трепать лишнего не буду.
Проблема была в том, что Иван Васильевич вновь начал настойчиво интересоваться подробностями странной смерти своей матери. И мне чувствовалось, что на этот раз мне придется ему рассказать все, что я знаю. Знал же я очень даже не мало: и о неприглядной роли Бельских, и отравителях Шуйских. «Б...ь, едва я только голос про них подам, то «пиши пропало»... Не дай Бог, еще и Ваня где-нибудь что сболтнет. Меня же прямо в этих палатах спалят, как окорочек... Надо тянуть время. Пытаться заболтать Ване зубы новыми и новыми история и сказками. Глядишь и смогу протянуть до крещения. А там сделать шаг и я дома... Надеюсь...».
Собственно, этой тактики следующие дни я и старался придерживаться. Днем лишний раз не отсвечивал. Ни с кем старался не разговаривать. Если же, кто из окружения Ивана Васильевича цеплялся ко мне с вопросами, то старался отделываться от него лишь общими ответами и замудренными разсуждениями. Для царя же и его приближенных лиц каждый вечер я устраивал из своих рассказов едва ли не представление с пантомимами, разговорами на разные голоса. В один из вечеров, рассказывая о Маугли, я так вжился в роль неуклюжего медведя, Балу, что присутствовавшего здесь митрополита Макария едва кондратий не хватил. Не знаю, чего он так сильно взъярился, но получил я по хребтине его посохом довольно сильно. Царю же понравилось...
Последнюю ночь перед крещением я долго не мог уснуть. Волновался. Мысли о завтрашнем моем крещении все ни как не выходило у меня из головы. Назойливые мысли о прошлом, настоящем и будущем роились вокруг меня, снова и снова не давая погрузиться мне в сон. Едва же усталость срубила меня и я без сил упал на постель, как по коридору кто-то протопал и сразу же в мою дверь с силой застучали.
Господин, господин,изза закрытой на засов тяжелой двери из массивных рубленных дубовых досок раздался знакомый голос моего телохранителя.Откройте!к моему удивлению, в голосе этого вечно невозмутимого как скала человека слышалась неподдельная тревога.Беда, господин!
Чертыхаясь, я слетел с постели и, сшибая с пути массивный медный горшок, подбежал к двери. Еще мгновение ушло на то, чтобы сдвинуть в сторону здоровенную щеколду. Дверь тут же распахнулась, пропуская вперед Ису с таким выражением на лице, которого, признаюсь, я не видел даже в дни осады Казани.
Что?
Урусутский царь умирает,сразу же выпалил татарин.С самого утра занеможил...
От этой новости у меня едва челюсть не отвисла. «Урусутский? Ваня? Какая к черту смерть? Ему же еще лет двадцать куковать, кажется». Я не особо разбирался во всех перипетиях царствования Ивана Грозного и поэтому не знал о том, что в моей истории примерно в это время с царем приключиться странная болезнь. Этот малоизученный и очень подозрительный эпизод его царствования, мне был совершенно не известен, что собственно и стало причиной такой моей реакции. «Это я что-ли все поменял? Черт, черт, черт! Что же теперь будет?».
В растерянности я заметался по светлице, то начиная одеваться, то пытаясь что-то найти в бумагах у себя на столе. Такой же бардак царил в этот момент и в моих мыслях.
Бояре съезжаются,многозначительно пробормотал Иса, застыв возле окна, через которое он внимательно что-то или кого-то рассматривал.С холопами. Что-то много их тут...,он повернулся ко мне и после некоторого молчания добавил.Слишком много холопов с оружием. Как бы чего не было, господин.
Я поймал угрюмый взгляд Исы, который явно намекал на возможный боярский переворот. Ему, долгое время прожившему и при дворе Крымского хана и при дворе Астраханского хана, были хорошо известны и кровавые стычки наследников за престол, и междоусобные войны между их сторонниками. «Воронье слетается и, значит, скоро грянет гром... А как же я? Мне надо в собор к иконе. Бежать туда прямо сейчас? А если это не та картина, тогда что? Черт, Ваню же просто убрать решили. Кто-то скорее всего пронюхал про то, что я ему рассказал про убийц его матери. Собственно, решив не ждать, когда придет Ваня и пооткручивает им бошки, они решили радикально решить эту проблему...».
Застыв на одном месте, я все перебирал вариант своих дальнейших действий. К сожалению, ничего радостного в своем будущем я не видел. Я, здесь в Москве, ноль без палочки. По существу, сейчас за мной ничего нет и никто за мной не стоит. Меня можно просто проигнорировать, а можно и на меня повесить что-нибудь, например, убийство царя. «Мать вашу, пучисты чертову! Эх, Ваня, Ваня, не мог подождать, пока я доберусь до иконы... Стоп! Какого черта я сижу здесь? Он же выкарабкаться может!».
От этой мысли, я подскочил с посетил и рванул к двери. В одно мгновение взобрался по крутой лестнице коридора, в конце которого едва не свалил с ног какогото коренастого человека в рясе, шедшего рядышком с моим старым знакомым князем Курбским.
Человек в рясе оказался духовником Ивана Васильевича протопопом Сильвестром, по слухам пользовавшийся громадным влиянием на молодого царя и отличавшимся редким миролюбием и спокойствием. Последнего, правда, я в его взгляде, быстро брошенным на меня, и близко не увидел.
Ты куда прешь, с....?прошипел Курбский, разглядев меня и тут же споткнувшись на ругательстве.Тебе здесь не место.
Только я определю, где мое место,бросил я, протискиваясь мимо них; вступать в перепалку сейчас было не время и место.
И не обращая внимания на бурчание позади, я переступил порог большой комнаты или зала, заполненного людьми. От обилия роскошных соболиных шкур, переливающихся серебром, на шубах, золотых перстней и массивных крестов у меня едва не отнялся язык. «Да тут явно одни паханы собрались, тереть будут». От волнения меня почему-то пробило на тюремную феню. «Черт, царь еще живой, а они уже власть делят».
Собравшиеся, бояре, священники, воеводы, действительно, отнюдь не выглядели убитыми горем, а, скорее наоборот, напоминали столпившихся над телом жертвы хищными гиенами. Громко галдящие и спорящие между собой несколько десятков людей разделились на небольшие группы и с неприязнью поглядывали друг на друга.
«Смотри-ка, кого только среди эти падальщиков нет Опана, и двоюродный брат Вани здесь!». Одна из боярских групп как раз и стояла окружив удельного князя Владиммира Андреевича Старицкого, молодого мужчину в полу накинутой на плечи шубе с длинными рукавами. Горделиво поджавший губы, важно кивающий своим сторонникам, князь выглядел очень уверенным в себе. «Черт бородатый, поди уже шапку Мономаха примеряет. Интересно, с наследником Вани что делать собрался? Кстати, вон и царевича Дмитрия уже принесли». На моих глаза в стене открылась небольшая дверца и оттуда вышло несколько закутанных в кучу платков женщин неопределенного возраста, одна из которых на руках несла годовалого младенца. «О! Зашевелились-то как, зашевелились! Скорпионье гнездо!».
Брате, исполнем последнюю волю государя нашего и присягнем наследнику, царевичу Дмитрию,едва младенец оказался возле лежавшего царя, начал громогласно вопить какой-то мордастый полный боярин; судя по призыву он явно был из Захарьиных-Юрьевых, родственников супруги царя, подарившей ему царевича Дмитрия.Пусть станет он нашим государем на славу и
Я чуть дернулся, желая подойти ближе, как тут такое началось Противники Захарьиных-Юрьевых, столпившихся вокруг младенца, тут же недовольно загалдели.