Гущин потопал ногами, проверяя, ладно ли сидят сапоги. Поспешно облачился в шинель, натянул мерлушковую шапку-финку, у которой еще накануне спустил назатыльник от снега и мороза.
Идемте. Надо его найти. Сержант достал из кобуры наган. Вы тоже держите оружие наготове. Поп может быть опасен. Особенно если его сообщники следили за нами и теперь ждут удобного момента, чтобы совершить нападение.
Они вышли. Ноги сразу утонули в рыхлом снегу намело выше щиколотки, и небо не переставало сыпать белым пухом. Гущин обежал часовню кругом. Милиционер тщетно искал следы пропавшего священника их скрыл снег.
Давно ушел, подтвердил его мысль чекист. Вот что, Остриков. Надо разделиться. Вы идите туда, выходите на дорогу до деревни. Я пойду к реке. В случае чего сигнальте выстрелом Эх, погодка Сержант поднял ворот шинели. В такую и пса на улицу не выгонят.
Отдалившись от избушки, Гущин сразу очутился в безвидной мгле. Шел наугад, доверяясь чекистскому чутью. Вперед, шаг за шагом, сквозь ветер и снег, сержанта толкало не только чувство ответственности за порученное дело и ненависть к врагам Родины, но и мерзкое ощущение, состоявшее из стыда не справился с заданием! испуга не оправдал доверия начальника райотдела НКВД, теперь спишут в делопроизводители либо сошлют в глухой оперпункт! и жутковатого осознания, что и сам он, сержант госбезопасности Гущин, теперь попадает под подозрение и может быть сочтен предателем, врагом, внедренным в органы вредителем. Что если поп в самом деле, владея магнетизмом и визионерством, одурачил его той мистификацией в парке, а потом завербовал, дал подписать под гипнозом какую-нибудь бумагу и напоследок наслал сонное видение-дурман с поповской агитацией? От этих неприятных мыслей невольно ускорялся шаг, и снег таял, не долетая до лица, такой жаркой ненавистью пылало оно.
С направления Гущин сбился быстро. Обходил упавшие стволы, непролазный кустарник, крутился из стороны в сторону. Потерял даже собственные следы, да в такой тьме и снежной круговерти их мудрено было разглядеть. Решил вернуться к часовне и долго плутал меж деревьев. Избушку так и не нашел. Пробовал кричать, звал Острикова, невзирая на опасность, что вместо милиционера на него выйдут подельники сбежавшего попа, кулацкие прихвостни, белогвардейские бандиты, имеющие в лесах свои схроны и норы.
Ни Остриков, ни кто другой на крики не отозвался. Меж тем пурга помалу утихала, а холодеющие щеки и нос чувствовали, как крепчает мороз. Часов у сержанта не было, и он определил навскидку должно быть, около полуночи, а до рассвета стужа еще усилится.
Гущин собрал свою чекистскую волю в кулак и приказал себе отставить панику. Он мысленно разбил окружающее пространство на четыре сектора. С одной стороны была деревня. С другой дорога. Третий сектор река. Что было в четвертом направлении, он не имел представления, но шанс уйти в неизвестность был, таким образом, невелик один против трех. Вызвав в памяти лицо дорогого и любимого вождя со строгим выражением, словно бы говорящее ему: «Нэ имеешь права подвести нас, товарищ Гущин!», сержант решительно двинулся в произвольно избранную сторону.
Скоро из груди его вырвался выдох облегчения: он вышел на безлесный простор. Далеко впереди даже помстились огоньки в колхозных избах. Осталось дойти до деревни, поднять здешний партийно-советский актив, вооружить чем вооружить? ну, что-нибудь да найдется и отправить прочесывать лес да берег реки. Остриков наверняка уже там, в деревне. Может быть, успел поднять тревогу? Вот это лишнее, подумалось сержанту. Милиция не должна проявлять инициативу, когда операцию возглавляет госбезопасность. Может испортить все дело. Да и сам Остриков все-таки неясен. Заметно сочувствует попу, хоть и пытается это скрыть, оправдывает церковника, в операции явно участвует нехотя, перечит ему, Гущину, высказывает незрелые соображения. Надо будет проверить и разъяснить старшего милиционера Острикова не подлежит ли он чистке. Но это потом.
Сержант медленно, устало брел через широкое поле. Ноги вязли в выросшем за несколько часов сугробе. Пальцы в сапогах мерзли, Гущин старался шевелить ими, чтобы не немели. Руки держал в карманах. Наган давно выпал из ладони и своей холодной сталью создавал дополнительное неудобство.
Поле было неровным, бугристым и всхолмленным. В одном месте Гущину пришлось карабкаться несколько метров вверх. Потом огибать кустарниковые поросли и купы деревьев. Он силился рассмотреть деревенские огни, которые мигали ему издали, но теперь их не было. Вместо приветливо светящихся избяных окон впереди вставала до неба глухая чернота.
Вдруг слуха его достигла человеческая речь. Сержант насторожился. Голос был глухой, издавал невнятные гортанные звуки. Потом заржал конь. И снова странная речь. Голосов стало два.
«Не по-русски говорят!» пронзила чекиста жаркая догадка. Несмотря на утомление и мерзнущие конечности, им овладело возбуждение охотника на людей на плохих людей. Кто сговаривается в ночи, вдали от человечьего жилья, в такую погоду, когда все честные граждане спят в своих домах, чтобы рано с утра идти на работу? «Шпионы! Заброшенная диверсионная группа. Это они светили огнями!» Плохо слушающимися пальцами Гущин крепко сжал револьвер. Диверсантов следовало выследить во что бы то ни стало, не обнаруживая себя. Один он с ними не справится. Но узнать, куда они направляются и что замышляют, его долг перед партией и Родиной.
Пригибаясь и осторожничая, сержант пошел на звуки. Отводил локтем гибкие ветви кустарника, медленно ставил ноги, чтобы не скрипнул снег. Тихо дышал на правую руку с оружием, чтобы задеревенелые пальцы не отказали в решающий миг.
Чутье подсказывало бандиты совсем рядом. Но он не видел их, и это усиливало напряжение. Ему никогда еще не приходилось испытывать такое психологическое напряжение, поэтому Гущин не знал, как проявит себя в этой рисковой ситуации организм. В школе НКВД на лекциях по психологии объясняли: организм может повести себя по-разному геройски либо предательски. Пока не проверишь в деле, не узнаешь.
Гущину хотелось быть героем. Но внезапно увидев перед собой огромную черную гору всадника на лошади, он смог лишь издать жалкое, сдавленное «А-а-а!».
Туша коня переливалась багровыми сполохами, разверстая храпящая пасть была огненной. В этом красном свечении Гущин за миг рассмотрел голову всадника в меховой шапке с вислыми, как волчьи хвосты, ушами. Черты лица были нерусские. Сержанту почудилось, будто лицо схоже со звериной мордой.
Глядя на чекиста сверху вниз, страшный всадник исторг из себя рык, прозвучавший переливисто, как дальний раската грома. Вроде как что-то сказал повелительно, точно власть имеющий.
Сержант немедленно повернулся и побежал. Сердце заходилось в ужасе, лицо горело от липкого жара, а горло сжимал стальной хваткой мороз. Было трудно дышать, и ноги леденели от страха. Прутья кустов секли ему по глазам, низкие лапы сосен царапали, словно когти.
Сзади доносился дробный топот конских копыт. Если б страх не сковал его мысли, Гущин подумал бы, откуда такой громкий топот в сугробе рыхлого снега. Но он забыл даже о нагане в руке.
Гул скачущих лошадей стал сильнее, громче, будто целая конница брала его в окружение. Короткие гортанные крики щелкали в воздухе, словно кнуты.
В изнеможении чекист упал на снег. Стылая жуть перекрывала дыхание, сердце едва не выпрыгивало из груди. Вокруг опять был лес. Гущин из последних сил подполз к стволу дерева, прижался. Потом повернул голову, чтобы видеть.
Сквозь лес мчались красные кони с черными всадниками. Их было много. Плотная конница казалась единым существом, с единым разумом и волей многоголовым драконом из детских сказок. Сруби одну голову на том же месте вырастут три новые.
Вдруг одна голова отделилась от общего тела. Конь повернул вбок и пошел на распластанного в сугробе человека с наганом и краповыми петлицами. Ни то, ни другое не могло ему тут помочь. Сержант был младенчески беспомощен и понимал это. Ему хотелось заплакать и позвать мать. Чтобы она пришла, укрыла, успокоила, прогнала жуткое видение, как дурной сон.
Фигура всадника была совершенно черная, темнее ночи, чуть подсвеченной снегом. Но под огромной головой, на груди, сияло пятно. Это была пятиугольная металлическая бляха, хорошо знакомая каждому советскому гражданину. Членский значок с буквами «МОПР». Только очень большой.