Пульс?
210.
Давление?
190 на 60!
Мда Два кубика росфорицина.
Ввожу. Есть.
Температура?
35 и 2
Савва! прохрипел Артём.
Бредит?
Не факт. Для него всё каждый раз оканчивается там и начинается здесь заново.
Может, это даже хорошо, что он не помнит каждое своё возвращение.
Конечно, хорошо! Как это ни печально, но народная мудрость: «Семи смертям не бывать» больше не актуальна. Кому захочется помнить каждую свою кончину, к тому же
Доктор прокашлялся.
Пульс?
135.
Ну вот, другое дело. Давление?
Норма.
Температура?
35 и 7.
Артём, вы слышите меня?
Да ответил Артём, как можно громче. Оказалось, перестарался. Выкрикнул.
Артём, вы помните, кто я?
Да. Вы доктор Шапиро.
В этот раз ответ получился адекватнее. Росфорицин начал действовать. Сознание прояснялось.
Верно. Вы так же помните, где вы?
В спеццентре.
Прекрасно. А Савва? Вас все ещё волнует, где он?
Нет, я знаю, что Савва Игнатьевич уже не ребёнок. Он в безопасности и занят работой.
Отлично! Как вы себя чувствуете?
Как живой труп.
Шутить изволите, батенька? А нам не до шуток.
Мне тоже. Но мне лучше, доктор.
Доктор прокашлялся. Теперь ни он, ни его ассистент, ни обстановка палаты госпиталя уже не дёргались рывками, лишь слабо расплывались в контурах. Но Артём прикрыл глаза. На что здесь смотреть, это он уже видел множества раз. А ничего другого ему не покажут. Он все знает наперёд.
Проваляется здесь день или два. Максимум неделю. Четыре раза в сутки к нему будет приходить медсестра или медбрат (он даже не поймёт из-за костюма, пока с ним не обмолвятся парой фраз о самочувствии) с уколами и безвкусной едой в ланч-боксах: месиво из овсянки или гороховый суп, соевое мясо и подслащённая бурда с мерзким названием «кисель».
Артём ненавидел кисель, с детства. Вернее, сначала любил. Бабушкин. Клюквенный. А в школе кисель был словно приторно сладкий обойный клей, невозможно горячий, припахивал неприятно. А пить в «День киселя» больше и нечего было. Приходилось давиться. Артёма хватало на несколько глотков.
Как-то мимо стола, где они, первоклашки, обедали шумной стайкой, проходил какой-то дегенерат из старших классов. Чем его привлёк Артём? Он не был шумнее остальных, не был и тише. Да, скорей всего, ничем. Просто оказался, как говорится, крайним. Дебилоид остановился на секунду и плюнул в его стакан.
Подскочила Ольга Ивановна, погнала ржущего придурка бесполезной «лекцией» о поведении прочь. А Артём смотрел непонимающе на мерзкий плевок на не менее мерзкой поверхности и не мог понять, почему и как это возможно? А главное, зачем? Зачем тот это сделал.
А потом его вырвало.
Где сейчас этот придурок? Скорее всего, нигде. Ликвидирован в общем массе других мертвяков. Вряд ли ему удалось уберечься, остаться среди живых. А может, он и до всего этого не дотянул. Естественный, так сказать, отбор. Такие тупиковые витки эволюции обычно долго не протягивали: лезли туда, где черным по белому написано: «Не влезай, убьёт», «Проход воспрещён» «Опасная зона». Их внятно предупреждали, но «дуракам закон не писан». И спроси у любого из них: «Зачем? Зачем ты это сделал?» не ответят. Они понятия не имеют, зачем и для чего. Для чего живут, для чего гадят, лезут, куда не надо. Вот один тоже слазил Теперь мир в хлам, а он, Савва Игнатьевич, великий изобретатель Портала. Теперь ничего не поделаешь.
Теперь Артём сообщит медработникам о своей непереносимости киселя в стопятьсотый раз и ему дадут воды. Мерзкой, дистиллированной. И в конце концов через Портал в прошлое. Это только в поговорке «Через тернии к звёздам» В жизни по-другому. А жизнь ли это? Вот так рывками между палатой в спеццентре после ампутации и тем «Днём Песочницы»? И так двадцать лет. Как один день. Это они все, доктор Шапиро, Артём Игнатьевич и остальные уцелевшие жили два десятилетия день ото дня, а Артём? Нет для него этих лет, он как тот поезд «из пункта А в пункт Б». Только его пункты не просто на расстоянии, а во времени. Да и чёрт с этим! Кто сказал, что лучше изо дня в день наблюдать, как от семи миллиардов на планете остаётся жалкая горстка?
Лучше туда, обратно. Там он хотя бы с двумя руками. Хотя Руку бы отдал, не раздумывая, с радостью согласился вот так, без неё, с вечной фантомной болью, лишь бы
Доктор, давайте, отправляйте меня обратно.
Но показатели ещё не
И не будут, вы же сами знаете. Лучше не будет, будет только хуже. Переход это не пикник, знаете ли. Однажды я не выдержу и уже ничего нельзя будет поделать. Пока ещё могу, нужно пытаться снова и снова.
Боюсь, что доктор начал было возражать, но, встретившись взглядом с Артёмом, оборвал себя на полуслове.
А вы не бойтесь, доктор. Нечего вам бояться. Савва Игнатьевич голова. Наверняка ещё что-нибудь придумает.
Кстати, он так и не сказал, что я должен сделать там?
Нет. Как прежде просто передал игрушку.
Совочек, значит. Который уже?
Навскидку не скажу, но могу уточнить.
Да не надо, не парьтесь.
Что, простите?
Ничего, выражение такое. Устарелое.
А понимающе протянул доктор или сделал вид из вежливости.
Совок. Совочек Мы раньше так целую страну называли.
Простите, что? переспросил доктор. Извините, я отвлёкся, потерял нить беседы.
Да ничего, доктор, не Артём понял, что чуть не повторился.
Никто его тут не понимает. Кто бы мог подумать, каких-то два десятка лет и все полное непонимание, будто он старик столетний. Нет, валить отсюда надо. Туда, к себе. В своё время, пусть изгаженное живыми трупами, но и тут ему делать нечего.
Мда, это уже вырвалось из потока мыслей. Я вот думаю, что ж мне с этой ерундовиной детской там делать? Не в песочек же играть, в самом деле!
Этого я вас сказать не могу. Это вообще может быть не для вас.
А для кого?
Это для него самого. Савва Игнатьевич имеет ряд особенностей. Одна из них, склонность к неизменно повторяющимся действиям, словно ритуал. Это игрушка, как оберег. Понимаете? На счастье. Чтобы все получилось. Вы же знаете его.
Знаю. Дольше остальных. Именно поэтому входить Портал могу только я.
Тень скользнула по осунувшемуся лицу Артёма. Тень горести, сожаления. Под этой тенью словно стал заметен настоящий его возраст. Хоть он и остался таким же тридцатипятилетним, но время-то на месте не стояло. И эти двадцать лет Двадцать лет ада, не прошли мимо Артёма. Доктор видел, как лицо старится прямо на глазах: углубляются морщины, седеют виски, обвисает кожа. Отвёл глаза.
Артём все понял.
Нечего тянуть, запускайте!
Что ж, раз вы настаиваете
Доктор нажал кнопку коммуникатора:
Пациент готов к отправке.
Вас понял, донеслось с другого конца. Готовность номер один!
Есть готовность
Вокруг засуетились очередные костюмы.
Артём закрыл глаза, память подкидывала сюрпризы. Он прикоснулся к поверхности шара. А потом Потом Артёма не стало. Не стало того Артёма, который проснулся в дурном расположении духа, встал не с той ноги, пролил кофе и так далее. Появился новый, такой же, измученный, напуганный, ничего не соображающий. Такой же, только двадцать лет спустя. Появился внутри странного помещения, показавшегося ему бункером или космическим кораблём. Новый Артём все помнил и даже прижимал к себе здоровую руку, в которой секундой и двадцатью годами ранее он прижимал бьющееся в конвульсиях тельце Савки. Вот только теперь Савки не было.
Савва! растерянно одними губами пролепетал Артём.
Пора! ответил доктор.
Артём открыл глаза. Перед ним в метре над землёй все так же неведомым образом висел шар из блестящего переливающего металла. И Артёма не стало снова. Он появился там, двадцать лет назад и просто хотел
Дышать!!! Господи, как же хочется дышать! В глотку словно «ёрш» засунули и дёргают туда-сюда. Нос, горло, лёгкие Всё разъедено. Глаза тоже разъело, кажется вытекают вместе со слезами. Насколько там процентов человек из воды состоит? Слезы, сопли, слюни, пот На все сто! Только что кровища из пор не сочится пока. Пока