Три последующих дня тянулись тягуче долго. Мы гуляли по Петербургу и старательно приобщались к его культурной жизни. Увы, в этом году в Большом театре случился пожар, так что этой части развлечения мы были лишены. Неожиданно Шарль Луи Дидло тоже покинул Россию, что оставило нас ещё и без хорошего балета. Хотя завсегдатаи обещали, что «Амур и Психея» вполне достойны даже без его присмотра. Оставалась опера, в которой давали «Жар-Птицу» Кавоса, на либретто князя Александра Шаховского. Также удалось увидеть знаменитого Каратыгина в Александрийском театре. Мы даже побывали в балагане Лемана на Адмиралтейской площади.
Наконец «культурный отдых» подошел к концу. Долгожданный вторник начался для меня с «бабушкиной» заботы и подготовки к вечеру у Долгоруких. А продолжился поездкой в их особняк на Большой Морской улице.
Дом поражал величием: лепнина, роспись потолков и стен. Длинная анфилада парадных залов второго этажа ослепляла роскошью. Меня приняли в золотистой гостиной с эркером, который был застеклён большими дубовыми рамами с золочёной фурнитурой, подоконник украшали живые розы. Вообще вся комната напоминала оранжерею по количеству находящихся здесь растений и цветов.
Передо мной сидела красивая голубоглазая блондинка, которая, кажется, не подозревала, что ей уже исполнилось сорок. Даже в этом возрасте она привлекала мужские взгляды и знала об этом, считая свою очаровательность, чем-то разумеющимся.
Рядом с ней я невольно ощутила себя малолетней деревенской простушкой. Но смотрела она на меня весьма заинтересованно.
Ma chère, баронесса, ваша история весьма тронула меня. Я очень надеюсь на благосклонность к вам вдовствующей императрицы, ведь она весьма творческая личность. Entre nous, chère amie,доверительно продолжила она, не всем это известно, но Мария Фёдоровна единственная известная мне женщина, овладевшая токарным делом. Я видела выточенные ею из янтаря и слоновой кости настольные украшения и чернильницы. Как-то она даже создала камею, с портретом августейшей свекрови в образе Минервы, со шлемом, украшенным лавровым венком и сфинксом.
Увы, но я только рисую
Charmant, Её Императорское Величество тоже. Хотя я думаю, одно ваше желание служить Асклепию уже весьма её заинтересует. Она очень радеет о воспитательных домах и женском образовании. Я не сомневаюсь о Её к вам расположении.
Спустя ещё нескольких минут восхваления вдовствующей императрицы княгиня забрала письмо из моих рук, поднялась и предложила мне присоединиться к гостям, которые тоже ожидали её внимания.
Меня представили некоторым дамам, обсуждавших последние светские сплетни. Восприняли моё появление неоднозначно. С одной стороны иностранка, но приехала из местной провинции. С другой, смогла появиться на мероприятии в такой высокой семье, где мне явно выражают покровительство. В общем, вызывала интерес, но не сильный. Поэтому через пару минут на меня вообще перестали обращать внимание, и я смогла найти Екатерину Петровну у небольшого буфета. Обеда на суаре на подавали, просто в отдельной комнатке был накрыт стол с закусками, сладким и фруктами. Проголодавшись, гости могли немного подкрепиться и вернуться в залы к остальным.
Хозяйка управляла вечером, как хороший дирижёр своим оркестром. Она задавала тон обсуждениям, поддерживала интересные темы, подводила нужных гостей друг к другу. В общем, была одновременно везде, никого не обделяя вниманием.
От звучных фамилий и блеска драгоценных камней кружилась голова. С интересом заметила, что Павел Матвеевич чувствовал себя на этом суаре совершенно свободно. Он что-то увлечённо обсуждал с группой мужчин и те, что удивительно, к нему прислушивались и даже кивали головой.
Василий Львович, как оказалось, в обществе имел большой успех благодаря открытости, остроумию и умению писать стихотворные импровизации и декламировать их с необычайным выражением.
Рядом стоящие дамы в полголоса обсуждали его недавнего «Опасного соседа», называя его чуть ли не «révolutionnaire». Хотя тут же решили, что всё это следствие его разгульной жизни, «ведь не даром жена его потребовала развод». Наконец они затихли, и я смогла услышать конец декламации
Сосед мой тут умолк; в отраду я ему
Сказал, что редкие последуют тому;
Что Миловых князей у нас, конечно, мало;
Что золото копить желанье не пропало;
Что любим мы чины и ленты получать,
Не любим только их заслугой доставать;
Что также здесь не все охотники до чтенья;
Что редкие у нас желают просвещенья;
Не всякий знаниям честь должну воздает
И часто враль, глупец разумником слывет;
Достоинств лаврами у нас не украшают;
Здесь любят плясуновученых презирают.
Тут ужин кончилсяи я домой тотчас.
О хижина моя, приятней ты сто раз
Всех модных ужинов, концертов всех и балов,
Где часто видим мы безумцев и нахалов!
В тебе насмешек злых, в тебе злословья нет:
В тебе спокойствие и тишина живет;
В тебе и разум мой, и дух всегда свободен.
Утехи мне дарить свет модный не способен,
И для того теперь навек прощаюсь с ним:
Фортуны не найду я с сердцем в нем моим.
Удостоившись рукоплескания небольшой группы, которая его слушала, поэт чинно поклонился. Но заметив меня с «бабушкой» он направился к нашему дивану.
Что сказала княгиня?
Она надеется, что мой вопрос получит благосклонное внимание Марии Фёдоровны. Как я поняла, в ближайшие дни моё прошение будет ей передано.
Екатерина Фёдоровна весьма расположилась к вам. Я рад, что смог помочь.
Мы вам очень признательны, Василий Львович.
Ну что вы, радостно улыбнулся он, как вам вечер? Не правд ли, чудесен? Вам бы ещё на каком jour fixe побывать. Вот представил Павла Матвеевича нескольким свои друзьям из Английского клуба. Я, видите ли, один из старост. Весьма приятный молодой человек. Ему бы поучаствовать в нашей московской «карусели».
Об этой забаве говорили все светские салоны, как в Москве, так и в Петербурге. Некое подобие рыцарского турнирана арене молодые люди состязались в верховой езде, в умении метать копьё, стрелять из пистолета, биться на шпагах. Кажется, наш визави даже написал какой-то исторический очерк о подобных забавах средневековья.
Вечер для меня можно сказать оказался успешен. Самое главное, княгиня Долгорукова собиралась принять живейшие участие в моей судьбе.
Единственное, что немного тревожило не настроит ли наоборот, против меня Якова Васильевича поднятое вокруг моего экзамена волнение. По слухам шотландец был очень ревнив к своей должности и привилегиям.
Камея изготовленная Марией Фёдоровной
Глава 17
Как оказалось, вынужденное ожидание протянулось довольно долго, но скучать нам с Екатериной Петровной не пришлось. Через день после суаре мы получили несколько карточек с ангажементами на обед, чай, ужин, литературный вечер
Больше всего нашей popularité была рада, конечно, «бабушка». Она отобрала несколько приглашений для визитов, остальным мне пришлось писать пространные извинительные письма.
Все эти посещения немного раздражали, но Екатерина Петровна уверяла, что мне стоит развлечься. Поэтому были срочным образом закуплены ещё платья, ибо в одном и том же появляться совершенно не comme il faut.
Хорошо, что мне как незамужней не требовалось много украшений. Нитка жемчуга, подаренная Марией, порой носилась в причёске, иной раз на шее, а изредка и в виде браслета. А найденный мною дедушкин кулон даже иногда представал в виде фероньерки.
Павел Матвеевич, как я поняла потихонечку обзаводился полезными знакомствами, оттого почти постоянно отсутствовал. В посланиях, которые он мне оставлял, очень сожалел, что не мог прогуляться со мной по «старому Питеру».
Правда довольно неожиданно стала получать букетики цветов. Странным было отсутствие в них записок. Надеюсь, это господин Рубановский так выражает свои извинения. Хотя внезапно в один день их принесли сразу два, и я начала сомневаться.