Халявы, усмехнулся Барановский, так вы, кажется, говорите?
Понятно, засмеялся Дмитрий, чего-то такого и ожидавший.
Володенька, Дмитрий Николаевич, ну где же вы? заглянула к ним жена Барановского. Гости без вас совсем уж заскучали.
Уже идем, отвечал ей муж, вопросительно посмотрев на компаньона.
Простите великодушно, Паулина Антоновна, повинился Будищев, это я вашего супруга заболтал.
Ничего страшного, но теперь извольте вернуться в общество, мягко улыбнулась хозяйка дома.
* * *
Нельзя сказать, чтобы сидевшие перед бароном Штиглицем гости были нежданными. Напротив, его заблаговременно известили об их визите и цели появления. И тем не менее ни малейшего удовольствия от разговора с ними бывший придворный банкир не испытывал. Хотя, разумеется, вел себя в высшей степени любезно и предупредительно.
Будучи одним из самых щедрых благотворителей в Российской империи, Александр Людвигович хорошо знал и уважал сидящих перед ним Антонину Дмитриевну Блудову и Елизавету Дмитриевну Милютину.
Они обе принадлежали к высшим слоям аристократического общества Петербурга, обе прославили себя на ниве общественного призрения, обе остались незамужними. Впрочем, Милютина, кажется, будет исключением в этом смысле. В свете ходили слухи о ее недавней помолвке с князем Шаховским.
И вот теперь она, не успев выйти замуж сама, начала устраивать браки других! с неожиданным раздражением подумал Штиглиц, оставшийся внешне абсолютно бесстрастным.
Так уж случилось, что барон не любил свою дочь, и даже просто разговор о ней нагонял на старого финансиста черную ипохондрию. Сына Людвига, напротив, почти обожал. Приемную дочь Наденьку, пожалуй, тоже, а вот Люсию
Так значит, ваши сиятельства выступают ходатаями господина Будищева? холодно проскрипел Штиглиц, буравя пристальным взглядом своих гостей.
Именно так, Александр Людвигович. Они с Люсией любят друг друга и просят ваше благословление.
Весьма прыткий молодой человек, покачал головой банкир. Еще совсем недавно он просил у меня денег на открытие мастерской и ставил электрический звонок в квартире моего зятя. А теперь он сватается к моей дочери. Интересно, в каком состоянии он пребывает теперь?
Дмитрий Николаевич, как вам, вероятно, известно, выслужил офицерский чин, да к тому же кавалер двух орденов, дающих право на потомственное дворянство, веско заметила Милютина. Согласитесь, весьма немногие сумели достичь подобного положения в столь короткий срок, начиная с самых низов.
О, я нисколько не умаляю достоинств вашего протеже! Более того, я вполне уверен, что он сможет пойти еще дальше. Но все же
Мой дорогой барон, печально улыбнулась Блудова. Вы ведь старше меня и успели повидать всякое. На петербургском небосклоне вспыхивало много разных звезд, но долго ли они светили?
Вы, несомненно, правы, с легкой запинкой отвечал ей банкир.
Дело в том, что Антонина Дмитриевна была почти на полтора года старше его, но Александр Людвигович, будучи человеком воспитанным, не стал возражать даме.
Мой племянник, как вам вероятно известно, изобретатель и промышленник. В годы нашей молодости это была не самая лучшая рекомендация, но теперь одетый в скромный сюртук коммерсант может иметь в свете не меньший вес, нежели блестящий кавалергард и флигель-адъютант.
И это верно, медленно наклонил голову в знак согласия финансист.
Я вполне уверена, что Дмитрий сможет составить счастье вашей дочери и уж точно способен дать ей достойное содержание.
Моя м-м дочь не нуждается в благотворительности.
Это, вне всякого сомнения, так, поспешила вклиниться в разговор Милютина, но и господина Будищева нельзя назвать охотником за приданым.
Вот что я вам скажу, милые дамы, отвечал им после недолгого раздумья Александр Людвигович. Если бы к моей дочери посватался граф Блудов, у меня не было бы повода ему отказать, но я никогда не соглашусь на брак своей дочери с безвестным офицером, будь он хоть трижды предпринимателем и изобретателем.
Неужели вы не желаете счастья вашему ребенку? воскликнула не ожидавшая такого вердикта Елизавета Дмитриевна.
Напротив, я только о нем и думаю.
Я вас услышала, господин барон, сухо проронила Блудова. Скажите, могу ли я переговорить с Люсией?
Разумеется, но ее, к сожалению, теперь нет дома. Они с Людвигом отправились на прогулку.
Вот значит как, покачала головой Антонина Дмитриевна, поднимаясь из кресла. Что же, нам пора.
Не смею задерживать.
А как же кофий? растерянно спросил слуга, только появившийся на пороге кабинета с подносом в руках.
В другой раз, голубчик, мягко улыбнулась графиня.
* * *
Утро Будищева началось с того, что он заявился на их с Гесей квартиру и под сокрушенное оханье дворника сломал сургучную печать на двери.
Это же полиция повесила, попробовал возразить Ахмет.
А я снял, невозмутимо парировал моряк.
Молчи, басурманин, убежденно заявил швейцаротставной солдат с медалью за безупречную службу на ливрее. Их благородие знают, что делают!
Точно, Антипыч! ухмыльнулся Дмитрий.
Почтение швейцара к офицерам, вбитое в подкорку за долгую службу, было безоговорочным, а то, что постоялец не так давно был простым кондуктором, а до того и вовсе, смех сказать, купчишкой, не играло никакой роли. Раз государь произвел, стало быть, достоин и неча тут!
Все же надо околоточному сообщить, не унимался татарин.
И кто тебя держит? поинтересовался Будищев, проворачивая ключ с неожиданным скрежетом. Если надо, так и вали со всех копыт, а у меня есть договор на съем этой квартиры, и я не собираюсь под мостом ночевать из-за того, что полиция ерундой мается!
Дворнику эта мысль показалась разумной, и он опрометью бросился вниз, после чего там вскоре раздалась трель свистка. И в самом деле, его обязанность сообщить, а дальше пусть у пристава голова болит о барских делах. А дело Ахметасторона!
Приказания будут, ваше благородие? почтительно поинтересовался швейцар, почтительно поедая глазами начальство.
Пожалуй, что нет. Хотя, не знаешь ли, где моя прислуга обретается?
Как не знать, господин подпоручик. Марфутка, то есть горничная, к соседям на третьем этаже перешла. Они как раз свою Лушку рассчитали, вот она и подсуетилась. А кухарка бедует. Не нашла еще места себе. Да и расплатиться с ней Гедвига Генриховна не успели. Прикажете позвать?
Валяй, кивнул Будищев, входя внутрь.
Это мы мигом, со всем нашим удовольствием! вслед ему отрапортовал бывший солдат.
Квартира выглядела нежилой. По полу разбросаны какие-то бумаги, непокрытая чехлами мебель сдвинута в беспорядке, дверцы шкафов распахнуты настежь, и все это покрыто толстым слоем пыли.
Самки собаки! не удержался Дмитрий, глядя на все это безобразие.
Нужно было что-то решать, то ли собирать прислугу и заниматься приборкой, то ли бросить все к черту и перебраться в другое место, выкинув из памяти этот период жизни. Под ногами его что-то хрустнуло. Наклонившись, он увидел, что это фарфоровая статуэтка, изображавшая не то пастушку, не то танцовщицу. Когда-то она заинтересовала Гесю, и он, не раздумывая, купил ей подарок, а теперь маленькая фигурка лишилась руки.
Твою ж мать! вздохнул Будищев.
В этот момент в дверь тихонечко постучались, скорее даже поскреблись. Открыв дверь, Дмитрий увидел девушку, служившую у них прежде горничной. Судя по всему, дела у нее шли неплохо. Новенькое платье с передником, белоснежный накрахмаленный чепец, еще более покруглевшее с их последней встречи лицо с милыми ямочками на щеках.
Дмитрий Николаевич, фальшиво всхлипнула она, горе-то какое!
Привет, хмыкнул он.
Как хорошо, что вы вернулись, затараторила она, сообразив, что в ее сочувствии никто не нуждается. Гедвигу Генриховну как забрали, нас почти сразу выставили. Даже собраться толком не дали, не говоря уж о расчете. А уж мы так за нее с Домной переживали, так переживали, а нам и неизвестно ничего!
Так уж и ничего? усмехнулся моряк.
Говорят, перешла на заговорщицкий шепот горничная, что госпожа Берг вовсе даже не Берг, а жидовка по имени Геся Барнес, и она совсем не крещенная.