Затор при погрузке, очередь перетаптывается, на входе пробка из трех человек. Водитель скучает, вздыхает и наблюдает, в дверях мужчина и женщина, у них озабоченные глаза и бумажки в руках. Женщина записывает в бумажки фамилии пассажиров, мужчина проверяет, насколько правильно женщина записала фамилию. Я подобного никогда прежде не видел, а это значит что на данном маршруте подозревается наличие ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ УГРОЗЫ. Я втекаю в салон, и женщина за моей спиной острым почерком выводит в разграфленном синей пастой листочке: ма-ка-ров. Если перед выездом вместе с билетами будут проверять паспорттогда все, тогда бесполезно. Что значит «нет, забыл, потерял»? А как бы тогда вы ходили по улицам города, где так много милиции, спрашивающей документы у всех и у каждого, и забирающей в участок всех и каждого, у кого недостаточно средств для взятки? Остается только от стрелы летящая во дни, от вещи во тме приходяща, от сряща и чуть-чуть потерпеть.
Я выглядываю из-за как всегда пыльной и ветхой коричневой шторки на белую белизну враждебного мира, что идет на меня третьей мировой хренью прямо как в песне Цоя. Вместе со мною в автобусе полный салон пассажиров, и все они тоже притихли, перетаптываются и перешептываются шур-шур-шур, потому что у них первый раз в жизни спросили фамилию в междугороднем автобусе. Когда в салон войдут двое-трое в штатском и один милиционер в форме, который будет проверять паспорта, они вожмутся в сидения и напрягут пиписьки чтобы не обмочиться, а когда выяснится несоответствие фамилийшур-шур-шуркакое облегчение они испытают, когда меня (ЗАМОЧИТЕ ЕГО!) наконец выведут. А вечером за стаканом с беленькой они будут рассказывать своим родственникам: вот так-то, я сегодня чуть не погиб героически. Кто знает, что за гексаген был в рюкзаке у этого парня! Но на наше счастье очень распрекрасно нас охраняют спецслужбы, так что мы можем спокойно спать, но главное, для пущего спокойствия, повесить еще одну маленькую-малюсенькую камерку в туалете у себя дома. Это нормально, в риэлити-шоу по телевизору все так делают уже очень давно, это вовсе не стыдно, это для нашей же с вами безопасности от террористов, наше дело не беспокоиться, а накрепко спать.
Нет, слава Богу, паспорт не стали, водитель бьет пальчиком по наручным часам: уже время, пассажиры набивались долго, надо ехать, пусть лучше ТАМ. Трогаемся, отползает от бордюра автобус и аккуратно втирается между машинами на проезжую часть, но угроза не миновала, я явственно ее чувст-чую как загнанный зверь, обоняю нюхом опасность, она совсем рядом. Ползая по-пластунски сквозь свернувшиеся ранним утречком густой консистенции пробки, мы заворачиваем раз и другой, и выезжаем на набережную. Здесь нелюдно и немашинно, свободно, никаких пробок, разгоняйся и езжай на всю амплитуду спидометра, но автобус зачем-то паркуется к обочине и глушит мотор. Парочка у входа между собой шу-шу-шу, дяденька берет бережно белую бумажку с черненными острым почерком фамилиями и выходит из автобуса и переходит дорогу не приидет к тебе зло и рана не приближится телеси твоему.
Я выглядываю из-за занавески и наблюдаю, как мужик с листочком идет на ту сторону, а там вдалеке кирпичные фабрики и дома каменные старые разноцветные, а перед ними широкая грязная влажная муть Москва-реки, а перед ней массивные черные узорчатые из цельного чугуна перила, а перед ними асфальтовый серый тротуар ровный и выметенный с бордюрчиком, а к бордюрчику припаркованы два затонированных черных ворона бэха и мерин, у передней номер не видно, а у задней серия Е-КХ. «ЕбуКого Хочу», так расшифровал ее мой земеля гэбэшник Чалый, фанат Третьего Рейха, СС, КГБ, ЕКХ и других мрачных убийственных аббревиатур. Я уже готов окончательно съехать с катушек, но меня сдерживает лишь одно обстоятельство: то, что все происходит взаправду.
Приоткрывается книзу окошко одной из машин, и мужик СЕЙЧАС КОГО-ТО СОЛЬЮТ отдает свой поганый листочек, и что-то говорит, пригнувшись к щелочке яко Ангелом своим заповесть о тебе сохранити тя на всех путех твоих. Три минуты, пять, уже семь, а мужик все мнется и перетаптывается с ноги на ногу, а где-то внутри машины изучают список фамилий пассажиров, ведь у них там есть свой список, с которым можно сравнить. Специалистам известно, что скрывающиеся лица первым делом называют фамилии друзей или родственников, потому что так опрометчиво устроены мозги у тех, кто не знает как работают специалисты, но я-то читал, поэтому нет в вашем собственном списке Макарова, обломитесь! На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия.
Я сдерживаюсь и деревенею внешним спокойствием, хотя внутри все клокочет, готово разлететься колючими клочьями, но опасность обязательно должна меня миновать, поэтому на восьмой минуте перед нами останавливается другой автобус на южное направление, и новый экспедитор бредет к машинам с листочком, а наш мужик возвращается уже без листочка, светлый и радостный. Все нормально? улыбается тетенька, а я сижу совсем близко и вижу на ее лице облегчение, в нашем автобусе вроде бы нет ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ УГРОЗЫ, а значит можно весело трогаться и лететь с ветерком! Женщина греет руки от печки, мужчина потягивается и крупно зевает, пассажиры утыкаются в свежие газетные враки, а водитель прибавляет громкости радио, чтобы я навсегда смылся из родимого города под мрачную жесткую песню про мой родной город:
Солнце чертит круг и снова
За спиною как часовой
Чуть короче жизнь и чуть длиннее тень
Но ответить не готово
Небо над моей головой
Для чего я здесь считаю каждый день
Ждет, когда я крикну, выплесну боль
И станет моим проклятьем вечный город
Здесь меня никто не слышит
Деньги, кровь, гордыня и спесь
Держат на себе величье этих стен
Не поможет стать им выше
Слов и судеб адская смесь
И стремленье вверх во имя перемен
Властью и тщеславьем ты опьянен
В прошлом и грядущем непрощенный
Вавилон Вавилон
Что ты построил, что разрушил
Вавилон Вавилон
Плавятся души дьявольским огнем
Свет горел на каждом камне
Ты желаньем был одержим
Заглянуть за грань, презрев былую дрожь
Ты не верил в покаянье
Знал, что будешь сброшен с вершин
Но тянулся ввысь, приняв за веру ложь
Ты волной подхвачен и вознесен
Чтоб увидеть сразу смерть и солнце
Вавилон Вавилон
Что ты построил, что разрушил
Вавилон Вавилон
Плавятся души дьявольским огнем
***
Эта ночь длится многие ночи подряд. Ее хватило бы и на сотню длинных ночей, но зато я сделал такие восьмерки, что кто-то задолбался по ним петлять. На пустынных без единого фонаря улицах безвестного старинного городка, в котором я вышел не доезжая до Липецка, мне повстречались добрые самаритяне на капсуле смерти, в просторечии автомашина «Ока». Выгрузив детей дома, они согласились подвезти меня в ростовскую сторону.
Может, тебе лучше у нас в городе остаться? Трудником при монастыре устроишься, там хорошо! предлагает самаритянка. Она уже догадалась, что у меня не все в порядке, в том числе с головой, и не зря я обзываю Вавилоном столицу, не зря мчусь сам толком не знаю куда каким-то диким маршрутом. Я не уточняю, куда мне нужно попасть, но декларирую направление: юг.
Поезжай к ингушам, они хорошие душевные люди. А к чеченцам не надо: они злые и христиан недолюбливают! советует женщина, когда я отказываюсь от насельничества в местной обители.
Спасибо за совет, про Абхазию вы, видать, не слыхали, но и я вам рассказывать не собираюсь, незачем. Под безумным моим руководством мы проезжаем несколько городов по совершенно оторванной карте, все равно до Ростова «Ока» не доедет, развалится по дороге, да и вообще далеко, и не следует так подставляться: мне нужно пользоваться машинами с номерами местного региона.
Здесь с дальнобойщиками договоришься, они все через Ростов по этой трассе едут. Что, свечку за кого хоть поставить? добрая самаритянка, должно быть, не верит, что меня зовут так, как я им представился. Но это зря, просто я назвался именем, данным мне при крещении, так что поставьте за меня свечку и читайте «Живый в помощи», это как раз то, что мне нужно!