Зайдя в комнату брата, я одними глазами показываю на принтер: мне нужно распечатать текст. Тот кивает, одновременно указывая на листок, дожидающийся меня на письменном столе.
***
Не более чем несколько дней назад, путешествуя в подземке, я закончил читать Сартра: сценарий «Фрейд». Зигмунда не поняли сразу, как, впрочем, и бесконечное число прочих открывателей нового. Его лекции о сексуальной природе неврозов вызывали такую же реакцию в среде ученой братии, как удар с ноги по муравейнику. Нет, думаю, смысла перечислять остальных, подобных Фрейду людей: эти примеры заполонили трагические сюжеты самых интересных художественных произведений.
Но если открытие в науке, равно как и в любой другой культурной сфере (в частности, искусство), будучи лишь малой толикой того знания о нас, что имеет место быть в принципе, вызывает такие мощные противодействия защитных механизмов системы, подавляющих автора теории то возникает важный вопрос: что с теми людьми, кому доподлинно известна самая суть Знания? Где эти люди, что догадались о формуле мироустройства?
Ответ забавен в своей парадоксальности: в дурке.
Тогда мне на полном серьезе пришла идея о том, что пора перепрофилировать свое обучение, и сменить специальность психолога на психиатра с одной только целью: иметь доступ к дурдомам. Посреди сонма душевнобольных, людей с патологиями нервной деятельности мозга, обязательно должны отыскаться те, кто Знает.
Таких упомянутая тобою система могла определить только по двум адресам: либо молча и без лишних вопросов на тот свет, либо в психиатрические клиники. Ведь там их никто не станет слушать, т.к. им присвоен статус невменяемых душевнобольных. Но именно этих людей я и хотел отыскать. Они есть, это точно, и они все еще Знают.
Я не спешил в эти дни задаться вопросом о том, что именно мне от них нужно, но, как мне кажется, именно они имеют и вопрос и ответодновременно. Все, что у меня естьэто вполне определенное, интуитивно найденное знание о том, что есть люди, располагающие некой тайной мироздания, которая могла бы перевернуть все с ног на голову
Спустя пару дней я встретил твоего друга Онже у нашего подъезда. Я и так был чертовски удивлен его видеть, но еще более удивился тому, о чем он со мной заговорил. То, чем я собирался заняться в ближайшее время, пришло с вопросом ко мне само. Что за совпадение? И в то же время искушение
Теперь ты. Похоже, мне не придется копаться в историях болезней душевнобольных для поиска людей, располагающих необычной информацией. Если, конечно, ты согласен дать мне понять, что вообще происходит.
Но ты, я тебе скажу, слишком доверчив, и не то чтобы легко раскрываешь карты, но прямо швыряешь колоду напоказ всем игрокам. Что за истерика? Это верный способ отправиться по одному из вышеупомянутых направлений, что система предусмотрела для людей, зацепившихся за понимание. Боюсь, ты зря раскрываешь свои догадки близким людям, так как именно они запросто могут слить тебя этой твоей «элите», избавиться от ненормального в случае, если что-то пойдет не так.
И последнее. Ятвой брат. Брат, который страшно жалеет о том, что из нас не получилось Винсента и Тео, так как весь путь мы друг друга не выносили, и имели гадкие контры, недостойные не то что братьев, но даже и недругов. Так какого черта ты сливаешь эту информацию мне?!
С другой стороны, что бы ни происходило все эти годы между нами, я, опять же, твой брат. И всегда готов к тебе прислушаться и пойти навстречу, поскольку во мне нет недоверия к тем, кого судьба определила мне в родные. Ты дал мне выбор: читать или нет. Я прочитал, поставил на красное. Теперь могу я знать в чем дело? На улице, надеюсь, матрица не слышит разговоров вслух и по теме?
***
Теперь он должен это узнать. Подключив лэптоп к принтеру, я распечатываю файл, в котором содержится авторский текст от всех лиц Господа Бога. Отдаю брату. Застыв на месте, слежу за реакцией. Неверие, недоверие, подозрение, ужас, тревога, изумлениекак рябью на взморье мелкими частыми волнами пробегают по его лицу. Поднял глаза, медленно качает головой, в глазах булькает смесь здравого скепсиса и болезненного смятения.
Я сосредотачиваюсь на переписывании в компьютер заметок из ежедневника. Жаворонок разлеглась на матрасе и, стараясь не пролить чай, с интересом читает мой Апокалипсис.
Как ты собираешься поступить с этим текстом? спрашивает брат.
Для меня это тоже пока вопрос. Может, следует сделать копии? Разослать их всем знакомым по электронной почте? Отправить по адресу каждой религиозной общины из числа тех, что представлены в нашей стране? Нет, так, пожалуй, нельзя. Если я попадусь в щупальца Левиафану в ближайшее время, текст Апокалипсиса можно будет выкинуть в мусор или отправить на подтирку в общественный туалет. Без разработки, вне контекста событий, без надлежащего комментария он выглядит бредом психически больного человека.
Так он, кстати, и может оказаться бредом психически больного человека! Да нет же, он и есть бред психически больного человека! Я просто галлюцинируювот и вся фишка! Я очень БОЛЕН, и мне надо в ДУРКУ! СРОЧНО В ДУРКУ!
Стоп. Все бы хорошо в этой версии, кроме одного. Какие-то пару часов назад Система подобралась ко мне вплотную и недвусмысленно дала мне понять, что ждет того, кто, узнав о ее существовании, откажется с нею сотрудничать. Это определенно не галлюцинация, а значит?
Нужно уходить. Уезжать прочь. Как можно дальше, выше, глуше, труднодоступней. Еще успеем разобраться, что галлюцинация, а что нет. Главное, обрести для этого занятия время и место. Иначе все потеряет свой смысл. Для меня, для многих, быть можетдля всех?
В ожидании, пока Жаворонок наплескается в ванной, я разбираю диван и расстилаю постель, уготавливаясь провести вторую бессонную ночь подряд. Сна ни в едином глазу, включая прозревший и тотчас же ослепленный ударившим в него светом Предвечного третий.
Приглушенно играет «Наше радио». Сложив голову на подушке, я вслушиваюсь в тексты рок-музыкантов, и почти в каждой песне слышу отзвук того, что мне открылось. Отражения отражений, отразившихся от отражений, отраженных от логосов, отраженных от ЛОГОСА. Людисимволы, зеркала, логосы. Мы отражаем собою весь мир, самих себя и Создателя. Об этом успешно забыли и почти ничего не хотят ведать те, кто целые жизни прозябают в темных глубоких пещерах суетного быта. Правду, похожую на красивую страшную сказку, им рассказывают те, кто изведал отблески Солнца в одном из многочисленных окон-выходов, к которым большинство живущих боится даже приблизиться. Те, кто осмелился подойти и узреть свет снаружи, рассказывают об увиденном в песнях, в стихах и картинах. Они пишут, говорят и поют о том, что может увидеть каждый, кто не спит, не слеп и не глух.
Творческие способности дарованы человеку Самим Творцом. Акт творчествачеловеческая попытка отобразить Акт Творения. Будучи созданы по Его Образу и Подобию, мы сами создаем образы и подобия образов и подобий ЕДИНОГО И ЕДИНСТВЕННОГО. Но годами сидя в затхлых пещерах мы подвержены массовой слепоте, глухоте. Нам незачем зрение там, где нет света. Незачем слух там, где не слышно ангельских хоров. Пораженные инфекцией массовой дремы, мы сладко сопим под кривляние поп-мартышек, под лепетанье надутых Системой пустышек, под шарнирные танцы чертовых кукол, продающих нам пустоту своих душ.
Но даже у тех, кто родился и вырос во тьме, всегда есть шанс вернуть себе зрение, возвратить слух и окончательно пробудиться для жизни. Кто-то ищет лучей озарения, кого-то они сами находят, у каждого свой личный, неповторимый путь. Один употребляет магические грибы, другой бдит в молитве, третий пускается в паломничество по высокогорьям Тибета. А кто-то устраивается работать в кочегарку сутки чрез трое, и этого ему оказывается достаточно.
Ты ведь не собираешься спать? улыбается Жаворонок, забираясь ко мне под одеяло. Ее щечки-персики лопаются довольной улыбкой, а оливки-глазенки лучатся южными звездами. Из ванной она вернулась свежая и наэлектризованная как лампа Чижевского. Ее мокрые волосы пахнут яблоком, сеном и хной, а юное тело еле слышно пышет ванилью. Я рад, что сегодня сплю не один. Мне сейчас так необходима любовь, согревающая тело и душу, как, наверное, никогда прежде. Любовьединственное лекарство, избавляющее душу от мук этого мира, полного невыносимых страданий. Только любя, сочувствуя, сострадая, мы можем спастись от боли и скорби, от горестей и несчастий, от страха смерти и от самой смерти.