Может и с озарением твоим это зло связано, сонно кивает Онже. А может, и нет. Может быть.
Мне хочется ударить Онже по голове чем-то обидным: тапком, газетой или свернутым в жгут полотенцем Галины Альбертовны. Ни вменяемого комментария от него не дождешься, ни мнения. Сплошные «хуй его знает» и «понимаешь». Одно из двух: или пациент жив, или он умер. Если он жив, он останется жив или он не останется жив. Если он мертв, его можно оживить или нельзя оживить. Леша Толстой, Буратино.
Да что я вообще парюсь! Шесть миллиардов неверующих фом верят во что угодно, кроме присутствия Божественного! Верят в телевидение, в электромагнитные волны и в радиоактивное излучение, в силу гипноза, в манильских хилеров и колдунов вуду. Верят в рекламу, Бен-Ладена и американские ценности, в управляемую демократию, недавно ощенившуюся суку президента Путина и необходимость проведения олимпийских игр в городе Сочи в 2014 году. Но при этом не хотят, ну просто отказываются уверовать в Бога, который находится здесь и сейчас, и никуда не девался. Нет! Людям удобно держать Бога где-то, когда-то, глубоко под могильной насыпью ушедших времен. А еще в потайных страшных местах: в чулане, в шкафу, за «царскими вратами» ближайшего храма, на деревянном кресте, книжной полке или в образе, помещенном в резную красивую рамку. Так ведь гораздо удобнее!
Да ладно тебе, братиша, не кипятись, беззлобно отзывается Онже, пряча лицо в ладонях. Пойдем отдыхать лучше. А то нам завтра в город катить, а я что-то после сегодняшнего в себя никак не приду, понимаешь?
Внезапно до меня доходит, что он действительно жутко измотан. Как-то привыкнув к тому, что последние дни мой разум работал на пределе возможностей, по-своему уйдя в себя, я даже не подумал, что и Онже может оказаться не легче. Я напоминаю товарищу, что назавтра собираюсь остаться в Москве.
Только не задерживайся, на сто восемьдесят градусов раззявливает пасть Онже в гиппопотамском зевке. Надо уже мозги оааааааххх включать и начинать работать работать ра ботать
Едва завалившись на кровать, Онже наполняет комнату симфоническим храпом, вынудив меня испытать приступ бессильной зависти. Я застываю на своем куцем диванчике в позе надгробного камня, и, недвижимый, пронзаю темноту комнаты излучением своих бессонных широко распахнутых глаз.
2. Перемрак
Гулки наши шаги в пустом офисном здании. Режущим глаз свечением ламп-галогенов озаряются сумраки коридорных тоннелей, пещеры холлов, проходы и лестницы, механические челюсти лифтов и шахматная напольная плитка.
Гигантский каменный куб. Высоченные стены, бесконечные коридоры, закрытые двери, ни одного-единственного окошка. Мы сбились в кучку и держимся рядом. На каком теперь этаже? Черт его разберет! Где-то внизу должен быть выход. Он один в этом здании-лабиринте, но до него еще нужно добраться: за нами погоня.
Гудит воздух, вибрирует пол, сотрясаются стены. Бухают лапы, лязгают зубы, и мы бежим со всех ног, подбадривая криком друг друга. Из лифта на лестницу, с лестницы в лифт, из прохода в проход, с этажа на этаж, мы петляем как дичь, уходя от настигающей с каждым мигом погони.
Выскочили! Огромных размеров ангар, залитый голубым светом паркинг на минус первом разостлался на выходе с черной лестницы. Тянется вдаль бетонная плоскость. Где-то безумно далеко за линией видимости должен открыться нашим глазам выход наружу.
«Мы так не успеем, надо на транспорте!», кричит Семыч нам с Онже, вознамерившимся на стремительный спринт.
«На чем выбираться?», кричит ему Онже, оглядывая парковку, забитую планерами и снегоходами, мотоциклами и автомобилями.
«На мотоциклах!» Мы оседлываем каждый по одноместному спортивному байку и пытаемся их завести, оборачиваясь поминутно за спину.
Скрипят стальные канаты и ухают поршни элеватора. Грузовой лифт опускает вниз нечто тяжелое, грузное, нетерпеливое. Оно воет и стонет, когтями царапает пол и стены своей временной клетки, леденя душу истошными воплями голода.
Онжин байк заводится с полоборота. Седок выжимает газ вхолостую и придерживает сцепление, ожидая пока мы подоспеем. Мой транспорт не издает ни звука: не работает зажигание, а я суечусь, пытаясь оживить двигатель.
«Дай я гляну!», кричит Семыч под руку, отпихивая меня в сторону. Раз и два, точные движения умелого технаря устраняют неполадку и мотоцикл заводится.
Вновь каждый вскочив на свой транспорт, мы жмем на газ до упора. В этот самый момент распахиваются створы лифта, и оттуда бросается на нас ревущая туча, собранная из плотных клубов преисподнего мрака.
Мы летим по подземному миру со скоростью артиллерийских снарядов, рискуя перевернуться и врезаться в каменные колонны, поддерживающие высокие своды ангара. Тьма не отстает ни на шаг, дышит в затылок, пытаясь настичь, ухватить, растерзать. Виднеется, наконец, торцевая стена. По краям ее несколько наклонных путевых ответвлений, ведущих наружу, на свет.
«Айда врассыпную!» кричит Семыч, и в окончании гонки мы бросаемся в разные стороны. С воем бешеной злобы монстр с размаху врезается в стену прямо за нашими спинами.
***
Не, ну вы еще долго кемарить собираетесь? У нас дел сегодня ебаный насос сколько, а уже десять, ебать-колотить! квадратная фигура Семыча застревает в дверном проеме, вынуждая смириться с неизбежным: пора просыпаться.
Онже мычит сквозь сон неразборчиво. Прячется под одеялом, закапывается в подушки и простыни, зарывается в складки постели. Семыч, продолжая что-то недовольно бубнить, теряется в закоулках дачного домика. На кухне прогремел чайник, звенят чашки и ложки. Поднявшись, я иду в ванную и наспех умываю лицо. На дне раковины скопилась мутная мыльная жижа. Надеясь, что не успею увидеть, как из слива хлынут накопленные хозяйкой фекальные массы, я мимоходом бросаю взгляд в потускневшее пыльное зеркало, чищу зубы и утираюсь чьим-то чужим полотенцем.
За окном ясно. Новый день слепит радостным солнцем, иссушая все опасения и испаряя скопившиеся накануне тревоги. Две полумытые чашки на кухонном столе дожидаются кофе. Закинув ногу за ногу, Семыч утонул в кожаных складках кресла, и носком ботинка раскачивает в воздухе нетерпение.
Что там с бизнес-планом, вы уже все составили? буркает Семыч вместо утреннего приветствия.
Ах да, бизнес-план. Почти завершили. Покажу, если есть желание.
Да нету никакого желания! на ровном месте взрывается Семыч. Матрица, хуятрица, ну нахрена мы вообще туда влезли, ты мне скажи?
Он машет рукой, бормочет сдавленные ругательства и лупит кулаком в стену, за которой спит Онже.
Ведь говорил ему: не влезай! Объяснял чудиле, что мусоров на себя беру. Реально можно было через отца все замутить. У него отношения с начальником отдела хорошие! Были. Пока мы их не испоганили.
Понурив голову, я молчу. Решение завязаться с Матрицей принимали все вместе, и я энергичнее всех гривой кивал у речки в тот день. Уже поздно метаться, не за тем нам таблетки предложены. Красную мы проглотили, и она вовсю переваривается. Нету из Матрицы обратной дороги: вход рубль, выход намертво заколочен.
Да лучше б я сожрал синюю! горько вздыхает Семыч. И знаешь, что меня больше всего бесит? Мне кажется, они сами же эти наезды и организовали. Слили ментам информацию через какого-нибудь дятла: мол, ранее судимые сервис под себя взяли, оружие у них там, наркота, мутят непонятное. Опера наживку схавали, а потом сами под замес и попали. Их как шашки просто разменяли, чтобы пилюли поганые нам предложить и смотреть, как мы ими давиться будем. Наживка это! Синяяпоплавок, а краснаяопарыш, ебать-колотить. Только не могу въехать: на что им нас под свою схему подписывать? Чтобы мы рабами их стали? Чтобы пахали на Контору с утра до вечера? Да мне их бабки и даром не нужны: хрен ли с ними делать? Мне штук пять в месяц заколачиватьво как хватило бы, по самый затылок. А тут нас куда-то в космос запускают, миллионы крутить. Мы им че, в натуре, Белка и Стрелка?
В космос некоторые из нас уже запустились, молчу я про себя Семычу. Все разгоночные ступени сгорели в верхних слоях атмосферы, летательный аппарат вышел в космическое пространство и направился к звездам. А вот чтобы этот космолет в качестве орбитального спутника на околоземную эллипсоиду подсадить, ЦУП Матрицы спешит включить мощное магнитное поле. Надо подумать. Хорошенько обмозговать эту ситуацию. Усевшись рядом с Семычем, я раскрываю Онжин лэптоп и показываю наши выкладки по техцентру. Хмуро выслушав комментарии, Семыч неожиданно пригибается в мою сторону и искательно заглядывает в глаза: