Большинство анархистов были тогда либо стариками, либо молодёжью, мыслящей по-стариковски, лелеющими анархизм как идеологию с устоявшимися, успокаивающими догмами, с агиографией святых и героев, погибших мученической смертью. Хомский глубоко ошибается, если считает, что он думает о мире «более свободно и широко», смотря на мир с точки зрения такой версии анархизма, которая уже являлась архаичной, когда он случайно на неё наткнулся. Он всё ещё следует за мешком с тряпками.
Из книги «Хомский об анархизме» очевидно, что знакомство Хомского с анархистской историей и теорией крайне ограничено. Он не упоминает никаких анархистских мыслителей, появлявшихся в печати позднее Рудольфа Рокера, чьи значительные книги «Анархо-синдикализм», «Национализм и культура» были опубликованы в 1938 году. В 1989 году Хомский сам написал небольшое предисловие к переизданию первой из них, почему его нет в «Хомском об анархизме»? в котором он рассказывает, что обнаружил книгу в университетской библиотеке вскоре после Второй мировой войны. Хомский назвал Рокера «последним серьёзным мыслителем».
Нет никаких оснований думать, что Хомский читал хоть одну книгу ныне живущих авторов-анархистов или даже ортодоксальных леваков, иногда издаваемых, как он, AK Press. Нет никаких оснований думать, что он читал кого-либо из анархистов, которые начали возрождать анархизм в англоязычном мире, хотя бы как интеллектуальное течение, с 1940-х по 1960-е годы: Герберта Рида, Джорджа Вудкока, Алекса Комфорта, Тони Гибсона, Кеннета Рексрота, Колина Уорда, Альберта Мельцера, Стюарта Кристи, Пола Гудмана, Николаса Уолтера, Сэма Долгоффа и т. д. По крайней мере, он никогда их не упоминает.
Впрочем, Хомский мало знаком и с классическими анархистами, вошедшими в канон. Снова и снова он повторяет одни и те же цитаты из одних и тех же немногих авторов: Рудольф Рокер, Михаил Бакунин и Вильгельм фон Гумбольдт (не анархист, но любимец Хомского, потому что Хомский воображает, будто барон фон Гумбольдт предвосхитил его собственную лингвистическую теорию). Он упоминает Кропоткина один раз, но только ради упоминания. Он упоминает Прудона один раз, но только по поводу собственности, а не в связи с его анархизмом, федерализмом или мютюэлизмом. Хомский никогда не упоминает Уильяма Годвина, Генри Дэвида Торо, Бенджамина Такера, Эррико Малатесту, Лисандра Спунера, Эмму Гольдман, Льва Толстого, Стивена Перла Эндрюса, Элизе Реклю, Джеймса Л. Уокера, Эмиля Армана, Рикардо Флорес Магона, Вольтарину де Клер, Альберта Парсонса, Густава Ландауэра, Эмиля Пато, Петра Аршинова, Джеймса Гийома, Дороти Дэй, Эмиля Пуже, Октава Мирбо, Энрико Арригони, Аммона Хеннаси, Джона Генри Маккея, Ренцо Новаторе, Джосайю Уоррена, Александра Беркмана, Джо Лабади, Всеволода Волина, Луиджи Галлеани, Роберта Пола Вольфа, Альфредо Бонанно, Григория Максимова, Ба Цзиня, Франсиско Феррера или любого другого испанского анархиста.
Это не список обязательной литературы. Я бы и не стал ожидать, что некто, действительно не являющийся (как честно признаёт Хомский) анархистским мыслителем, будет так же начитан по теме анархизма, как тот, кто анархистским мыслителем действительно является. Чтобы понять анархистскую идею не нужно большой начитанности. В конце концов, у Годвина и Прудона не было мыслителей-анархистов, у которых они могли бы поучиться своему анархизму, но они и по сей день остаются одними из его выдающихся толкователей. Но всякий, кто думает, что анархистская мысль началась с Прудона или Бакунина и была доведена до совершенства и представлена в пересказе Рудольфа Рокера, неизбежно будет иметь узкую и бедную концепцию анархизма, которая в лучшем случае устарела, а в худшем радикально неверна.
Когда Хомский обсуждает более ранних мыслителей-анархистов, он только демонстрирует своё невежество и левацкие предрассудки. Он ссылается на Макса Штирнера как на человека, оказавшего влияние на американских сторонников экономического невмешательства (235), людей, которые купили или украли в США название «либертарианцев», которое первоначально относилось и, в сущности, относится только к анархистам. Я не обнаружил никаких следов этого влияния. Штирнер отвергал свободную конкуренцию. Мало кто из правых либертарианцев осознаёт роль анархистов-индивидуалистов, таких как Бенджамин Такер и Джозеф Лабади, в сохранении некоторых теоретических основ их идеологии. Штирнер такой роли не играл.
«Заметки об анархизме» Хомского (118132) впервые появились как введение к книге Даниэля Герена «Анархизм». Герен, бывший марксист, понимает анархизм как и Хомский самым марксистским образом, считая эти теории несовместимыми. И всё же в этой небольшой книге, которую Хомский я надеюсь прочёл до того, как написал к ней предисловие, Герен посвятил четыре страницы сочувственному изложению идей Штирнера и их места в полномасштабной анархистской теории. Герен продолжил это должно было шокировать Хомского соотносить идеи Штирнера с идеями любимого Хомским Бакунина. У Штирнера нет абсолютно ничего, что поддерживало бы капитализм или свободный рынок. Но есть нечто принципиально важное, что Хомский разделяет с либертарианцами свободного рынка то, чему Штирнер непримиримо противостоит: идея естественных прав. Хомский горячо в них верит (173). Согласно Штирнеру, «люди не имеют от природы никаких прав».
Я вернусь к этому действительно важному вопросу о естественных правах позже, сейчас я просто хочу сказать, что Хомский перепутал себя со Штирнером, заподозрив последнего в сродстве с прокапиталистическими либертарианцами. Есть ирония и в том, что Хомский часто цитирует или ссылается на барона Вильгельма фон Гумбольдта. Этот прусский аристократ и бюрократ защищал не анархизм но то же самое минимальное государство, то же самое государство в роли ночного сторожа, то же «крайнее невмешательство», что и сейчас правые либертарианцы.
Хомский знает, что фон Гумбольдт предусмотрительно оставил свой труд «О пределах государственной деятельности» для посмертной публикации, что он был создателем авторитарной прусской государственной системы образования и что он отметился в составе прусской делегации на Венском конгрессе 1815 года (который пытался вернуть Европу к состоянию, в каком она была до Французской революции). Хомский должен знать это, поскольку об этом говорится во введении к цитируемой им книге фон Гумбольдта. Но Хомский, очевидно, никогда не читал Штирнера, а потому он не имеет морального права обсуждать его или пренебрегать им. Барон фон Гумбольдт очень ясно говорил о своём политическом идеале: «Государство должно воздержаться от всякой заботы о положительном благе граждан; оно не должно делать ни одного шага далее, чем необходимо для их безопасности друг от друга и от внешних врагов; ни для какой другой цели не должно оно стеснять их свободы».
Другая попытка Хомского обсудить гораздо более важного радикального мыслителя Шарля Фурье оказалась ещё худшей пародией. Он даёт ссылку (Фурье, 1848) не прописав впоследствии её полностью (124). Фурье умер в 1837 году. Я не знаю, было ли что-нибудь из Фурье опубликовано или переиздано в 1848 году. Но я точно знаю, что Фурье никогда бы не сказал того, что приписывает ему Хомский. Фурье не был сторонником пролетарской революции или какой-либо другой революции: он был сторонником радикального социального переустройства. Он никогда не использовал левые, Политически Корректные клише типа «освободительная». Хомский утверждает, что Фурье был обеспокоен некоей «опасностью, грозящей цивилизации». Фурье был заклятым врагом цивилизации, это слово он использовал как ругательство. Он с нетерпением ждал её неминуемую гибель: «По мере надвигающегося крушения цивилизация становится всё более и более отвратительной».
Я, зная кое-что о Фурье, был откровенно озадачен приведённой Хомским цитатой из Фурье, где речь шла о «третьей и завершающей освободительной фазе» истории. Это был вовсе не Фурье. Это был Виктор Консидеран, ученик Фурье, который, как это обычно делают ученики, предал учителя. Хомский никогда не читал Фурье. Я буду говорить о Фурье немного позже, в связи с верой Хомского во врождённую, универсальную, неизменную «человеческую природу».