Рассказ о футуристах в контексте освободительной борьбы пролетариата, да еще с позиции участника и очевидца, в устах Крученых, одного из самых аполитичных футуристов, всерьез подумывавшего об эмиграции в 1917-19 гг. в связи с приходом большевиков к власти, по меньшей мере нелеп48. Может быть, именно это сознание собственной нелепости заставляет его быть убедительным любой ценой, что в результате создает ощущение невольного гротеска, пародийности. Стилистически глава В ногу с эпохойсамая вымученная, неудачная глава: в сущности, компиляция. В плакатном стремлении убедить читателя в кровной связи кубофутуризма с революцией Крученых прямо следует тезисам статьи Маяковского За что борется ЛЕФ. Здесь же Крученых на скорую руку создает монтаж из цитат и текстов Каменского и Бурлюка, в частности, статьи Бурлюка Красный Октябрь и предчувствия его в русской поэзии49. Он даже не удосуживается подобрать нужные ему цитаты, почти полностью копируя их из Бурлюка. Так, например, Бурлюк цитирует Гиппиус со следующими комментариями: Вот например как откликается на Октябрь Зинаида Гиппиус: (далее следует цитата. Н.Г.) Одна мысль о красном Октябре превращает поэтессу в тигру лютую, а злоба, видимо, дурной пособник вдохновенья, что и отразилось вплотную на ублюдистых стишонках. У Крученыхточно та же цитата, и его комментарии почти дословно повторяют комментарии Бурлюка. Цитаты из стихотворений Каменского (Ну раз еще сарынь на кичку и Пионерский марш) Крученых заимствует из той же статьи.
Ответ на вопрос, почему Крученых прибегает к такой попытке, ясен. К 1932 г. поэт, о котором в 1929 г. Асеев в Охоте на гиен опубликовал следующие строки: есть предметы для него безвкусные: общество, организованность, солидарность: они хранят для него деревянный вкус он порвал со старым строем и не поверил в возможность существования нового50, должен был отбиваться от нападок со стороны уже не только газетной критики. Крученых не мог не понимать, что без расстановки политических акцентов в его рукописи о печати ее не может быть и речи51. Но не только это. Не стоит забывать, что Крученых, которого Владимир Марков точно охарактеризовал как поэта, наиболее независимого внутри группы кубофутуристов, но в то же времянаиболее преданного самому движению52, писал не автобиографию, а книгу о футуризме, фактическую историю футуризма, которой старался следовать объективно. С точки зрения социологии литературы и истории футуризма, эти главы представляют определенный интерес, так как в них более всего отразилась ситуация литературной политики тех лет и самый процесс создания весьма спорной версии об органическом продолжении ранней футуристической традиции в советский период в Лефе, конструктивизме и других течениях (в который были вовлечены тогда многие новаторы, начиная с лефовцев и Маяковского).
В конце 1920-хначале 1930-х гг. Давид Бурлюк (который в своих американских публикациях называл себя отцом советского пролетарского футуризма), Маяковский, Каменский сознательно заняли крайне консервативные пробольшевистские позиции, во многом изменив своим ранним анархическим идеалам в политике и эстетике. Крученых старается не исказить фактыв своей истории футуризма он постоянно опирается на документы и реальные тексты участников этого движения. Пришел десять лет назад первый Октябрь! А теперь вот уже их декада! Позади. Необходимо подводить итоги! Надо будет это сделать литературно-художественным критикам и в области поэзии, равно во всех других областях науки, писал Бурлюк в своем альбоме Десятый Октябрь53. Другое дело, что их задачи, концепции и стилистика имели уже мало общего с идеей раннего кубофутуризма, а часто были просто противоположны.
В вышеупомянутых главах воспоминаний за всеми этими цитатами сам Крученых, и связанная с именами Хлебникова, Гуро, Малевича, Матюшина, И. Зданевича иная линия раннего русского футуризмапрактически исчезает. Тем не менее, в силу, возможно, той же самой приверженности факту и действительности, Крученых так никогда и не смог, несмотря на наигранную бодрость этих глав, изменить себе и своей концепции русского футуризма, сохранив за собой особенное положение проклятого поэта54 в искусстве и истории. Как только мы оставляем документально воссозданное и выверенное автором историческое пространство текста и вторгаемся в зону автобиографического пространства Крученых, где правит уже не факт, а метафора, ситуация меняется. Провести границу между фикцией, сочиненным анекдотом и действительным фактом, принадлежащим биографии поэтабудь то его ранние юношеские рассказы, письма к друзьям, автобиография или, например, медицинская справка о нормальности, вклеенная в домашний альбомневозможно. Говоря о последней и зная любовь Крученых к мистификациям, за которыми всегда, тем не менее, что-то кроется, трудно утверждать, что заставило поэта заручиться у знакомого доктора-коллекционера этим документом и украсить им альбом, открытый для друзей и почитателей, а впоследствии предназначенный самим Крученых для архива. Возможно, этосаркастический выпад поэта против славы, прочно укрепившейся за футуристами после выхода книги доктора Е. Радина Футуризм и безумие (М., 1913).
Крученых и не старается дать своему читателю ключэта ситуация типична для стилистики Крученых позднего периода 1940-60-х гг., столь близкой постмодернистскому сознанию55; Крученыхбалансирующего на границе жанров, стирающего привычные границы реальностей. Как-то Крученых признался в письме к Шемшурину: Я дарю лишь набросок, но тут целая система, Кант с Милюковым. Загадка Читатель любопытен прежде всего и уверен, что заумное что-то значит, т. е. имеет некоторый логический смысл. Так что читателя как бы ловят на червяказагадку, тайну Сказать: люблю это связывает и очень определенно, а человек никогда не хочет этого. Он скрытен, он жаден, он тайнотворец. И вот ищется вместо люблю другое равное и пожалуй сугубоеэто и будет: ле фанте чиол или раз фаз чаз хо-бо-ро мо-чо-ро = и мрачность, и нуль, и новое искусство! Намеренно ли художник укрывается в душе заумине знаю56.
В поэтике Крученыхбудь то заметки на полях, декларация о зауми, поэма или размышления о футуризмесобытие творчества, по сути, намного важнее, чем само произведение, то есть конечный результат опыта, в его остановленной неизменной вещности; наоборотбесконечное возвращение к футуристическому прочитавразорви! В произведениях поэта, когда-то ответившего на вопрос что такое высшее счастье: это когда в холодную ночь идешь и ищешь ночлега. Увидишь огонек, будешь долго стучать, но тебе не откроют и прогонят прочь57, отразилось то же независимое безжалостное стремление не останавливаться, оставаясь до абсурда верным анархической энергии противостояния своего пути.
Нина Гурьянова
I. Наш выход. К истории русского футуризма(Воспоминания, материалы, библиография)
От автора
1932 годдата, округляющая счет истории русского футуризма. Именно в этом году исполняется 20 лет со дня первых публичных выступлений будетлян (вечера, диспуты), 20 лет со дня выхода Маяковского на литературную трибуну, 20 лет со дня взлета первой моей книги, написанной совместно с В. Хлебниковым1, и 20 лет со дня написания первого грозно-будетлянского манифеста Пощечина общественному вкусу в книге того же названия.
Даты межевые. Пора оглянуться, напомнить кое о чем, подвести некоторые итоги!
В этом же 1932 г. исполнилась еще однана этот раз очень грустнаягодовщина, именно: го лет со дня смерти одного из самых славных будетлянВелимира Хлебникова.
Хотелось бы как-нибудь особенно отметить эту годовщину. В прессе были опубликованы неизданные стихи Хлебникова, факсимиле его рукописей, спешно готовится к выходу 5-й том собрания его сочинений2. Здесь же я хотел бы дать очерк, характеризующий литработу Хлебникова, и предпослать его всей книге, которая будет в дальнейшем посвящена преимущественно изображению литературного быта раннего футуризма (19121917 гг.), отошедшего уже в область истории.