Алексей Елисеевич Крученых - К истории русского футуризма. Воспоминания и документы стр 2.

В отличие от Автобиографии дичайшего (1928), Крученых на этот раз избегает открытой автобиографичностипостоянно как бы соскальзывая в тень, пряча свое присутствие на второй план. Он уже не пытается подчеркнуть свою роль в качестве лидера поэтической школы, как делал это в автобиографии и даже ранее, например, в записях конца 1910-х гг.:

В отличие от Бурлюка и Лившица, он старается избегать частных подробностей и деталей, даже малейшего налета сентиментальности и ностальгии, всего, связанного с понятием частного бытав противовес историческому бытию. В этом отношении характерны заключительные строки главы Смерть Хлебникова: Хлебников умер 37 летв возрасте Байрона, Пушкина и Маяковского,  в которых Крученых намекает на особую символику числа, возводя этим смерть поэта в закономерную случайность, не зависящую от повседневных обстоятельств. В этом его позиция снова схожа позиции Пастернака Охранной грамоты, истолковывающего смерть поэта как из века в век повторяющуюся странность¹⁷. Позднее, в разговорах с близкими друзьями, Крученых не раз возвращался к этому, связывая смерть Маяковского с его вступлением в РАПП в 1930 г. и интерпретируя события гораздо более откровенно¹⁸. Этим же можно объяснить и его резкий выпад в главе Сатир одноглазый против вполне оправданных рассуждений критиков о главенстве эротики в поэзии Бурлюка. Чуковский писал о Крученых: Эротика в поэзии ненавистна ему, и вслед за Маринетти он готов повторять, что нет никаких различий между женщиной и хорошим матрасом. Из неумолимого презрения к женщине и детям в нашем языке будет только мужской род!возгласил он в одной своей книжке¹⁹. Замечание Чуковского, однако, поверхностно и не совсем справедливо по отношению к эротической поэзии самого Крученыхдело совсем не в презрении к женщине, а в презрении к известной идеологии серебряного века, возводящей культурологическую модель женственности в абсолютный идеал. Позиция Крученых в разработке теории футуризма связана, в первую очередь, с его идеей героической поэтики, которой он оставался верен до конца жизни.

В 1917 г. Бердяев, расширяя чисто эстетическое понятие футуризма до сферы мировоззрения, писал: Нужно принять футуризм, постигнуть его смысл и идти к новому творчеству Футуризм должен быть пройден и преодолен, и в жизни, и в искусстве. Преодоление же возможно через углубление, через движение в другое измерение, измерение глубины, а не плоскости, через знание, не отвлеченное знание, а знание жизненное, знаниебытие²⁰. Любопытно, что предложенный им и, казалось бы, совершенно отстраненный от идей и позиций футуризма, путь преодоления находит непосредственную параллель в словах Крученых, сказанных им тремя годами раньше и характеризующих собственно идею будетлянского искусства: Раньше мир художников имел как бы два измерения: длину и ширину: теперь он получил глубину и выпуклость, движение и тяжесть, окраску времени и проч. Мы стали видеть здесь и там. Иррациональное (заумное) нам так же непосредственно дано, как и умное²¹. Эта концепция иррационального (или нутряного, как пишет Крученых в главах о Маяковском), совершенно неприемлемая для лефовской идеологии, остается гораздо более важной и глубокой в его творчестве даже в конце 20-х гг.

За строками другого текста, принадлежащего перу Ольги Розановой, столь же искренне приверженной идее футуризма, прочитывается скрытый намек на упомянутую статью Бердяева (работа Розановой Кубизм, футуризм, супрематизм, о которой идет речь, была написана около 1917 г.). Оценивая значение футуристического периода, Розанова писала, что футуризм дал единственное в искусстве по силе, остроте выражения слияние двух мировсубъективного и объективного, пример, которому, может быть, не суждено повториться. Но идейный гностицизм, футуризм не коснулся стоеросового сознания большинства, повторяющего до сих пор, что футуризмспоткнувшийся прыжок в ходе мирового искусствакризис искусства (курсив мой.  Н.Г.). Как будто бы до сих пор существовало какое-то одно безличное искусство, а не масса ликов его по числу исторических эпох Футуризм выразил характер современности с наивысшей проницательностью и полнотой²².

Футуризм внес в предшествующее ему усталое искусство ту жизненно необходимую прививку нового, прививку возрождающегося варварства, без которого мир погиб бы окончательно²³. В глазах наиболее чутких к ритму времени представителей русской культуры серебряного века это было главным достоинством футуризма.

Непосредственно знакомясь с текстами раннего русского футуризма (и неохватным кругом интересов участников этого движениядостаточно вспомнить хотя бы имена Вальдемара Матвея (Маркова), Матюшина или Хлебникова) нельзя не поймать себя на мысли о том, что такое эффектно сформулированное определение варварского неведения, оправданное с позиций современной футуризму и чуждой ему социальной цивилизации, во многом поверхностно. К примеру, в круг чтения Крученых за два месяца 1916 г., наряду со многими литературными и научно-популярными новинками, которые Крученых просматривал регулярно, входили: поэзия Франсуа Вийона, проза Мережковского о Толстом и Достоевском, Язык как творчество: психологические и социальные основы творчества речи. Происхождение языка (Харьков, 1913) А.Л. Погодина, статьи о сектантстве и старообрядчестве, в частности, Д.Г. Коновалова Религиозный экстаз в русском мистическом сектантстве (Богословский вестник. 1908. Апрель), Патология обыденной жизни и Толкование сновидений Фрейда, Автоэротизм. (Для врачей и юристов) (СПб., 1911) профессора Гэвлока Эллиса (последнюю работу Крученых использовал для подготовки своей книги Тайные пороки академиков.)

Подчеркивая различия футуризма итальянского и русского, Крученых писал в одной из статей: В искусстве может быть несоглас (диссонанс) но не должно быть грубости, цинизма и нахальства (что проповедуют итальянские футуристы)  ибо нельзя войну и драку смешивать с творчеством. Мы серьезны и торжественны, а не разрушительно грубы Для русских поэтов и художников итальянская идея нового универсального динамизма и ритма, как проявление, созвучное бергсоновской идее витальности, трансформировалась в статьях Крученых в футуристический сдвиг форм, слова и образа. Уже в самом названии одной из книгВзорвальподразумевается разрыв, резкий сдвиг, взрыв форм. Императивное Читать в здравом уме возбраняю!²⁴через слово как таковое заставляет обратиться читателя к жизни как таковой, к ее органической иррациональной сути, существующей вне всякого канона.

В своей зауми Крученых апеллирует не к логике читателя и его умению разгадывать словесные ребусы, не к книжному знанию, а к знанию-бытию, к логикевернее, алогизмуподсознательного, сна, как бы минуя сложившиеся языковые системы. Влияние фрейдистской теории работы сна и деформации речи в снах, в частности, концепции сгущения и смещения, на сдвигологию Крученых требует отдельной статьи. Многие примеры искажения слов и их детальная интерпретация в Толковании сновидений Фрейда несомненно послужили моделью для Крученых в разработке механики зауми. Удивительно, что до сих пор никто из исследователей, по сути, не обратил серьезного внимания на многочисленные ссылки самого Крученых на Фрейда в своих работах. Между тем интенсивное изучение поэтом трудов Фрейда хронологически совпадает с разработкой им теории заумного языка и его основных формотворческих принципов.

За внешней эпатажной грубостью и неведением футуризма, этого рыжего русской культуры, сознательно напялившего на себя своего рода ослиные уши, дразнившие критиков, стоит явление гораздо более сложное. Художник увидел мир по-новому, и как Адам, дает всему свои имена,  провозглашалось в Декларации слова, как такового²⁵. И в этом смысле нигилистическое неведение футуризма скорее восходит к теологической традиции ученого незнания, выраженной в трудах Мейстера Экхардта и Николая Кузанского, точно так же, как и название одной из выставок Ларионова, Ослиный хвост, апеллирует не только к скандалу в парижском Салонено и намекает (опять же, через возможное посредство Так говорил Заратустра Ницше²⁶) на средневековый карнавальный по духу Праздник Осла, одно из проявлений ученого незнания в эстетической сфере. Анархическая антиканоничность раннего русского авангарда была не средством эпатажа, а средством постижения мирафутуристы видели свою главную задачу как раз в том, чтобы взорвать изнутри набившие оскомину клише идеала и красоты, академические, символические и прочие традиционные схемы рационального восприятия, обусловленного бременем знания, чтобы увеличить этим территорию искусства, приблизив его к самой материи бытия. Нас спрашивают об идеале, пафосе?  Ни хулиганство, ни подвиг, ни фанатик, ни монахвсе Талмуды одинаково губительны для речетворца, и остается всегда с ним лишь слово как (таковое) оно²⁷.