- Не зря я плеснул на дрова воды - с явным удовлетворением в голосе прошептал парень, в то же время выцеливая среди всполохов пламени и клубов дыма тоненькую фигурку девушки. Хотя много у него времени это не заняло - хватило и пары ударов сердца.
- Прощай Сиона - почти одними губами произнес он, после чего отпустил тетиву. Извивающаяся словно змея стрела сорвалась с места и отправилась в полет одновременно с одинокой, скупой, мужской слезой. - Прощай! - вновь повторил Вил, уже разворачиваясь спиной к костру и подхватывая лежащую у ног сумку. Проверять, попал или нет, он не стал, так как был уверен в своей меткости. Ну а если честно, то ему просто не хотелось смотреть в ту сторону, ведь он все еще боялся сорваться и прикончить эту церковную крысу, так походя разрушившую его, относительно спокойную жизнь.
- Думаю, двух остывших сердец на сегодня будет вполне достаточно. Так что живи Вилано и моли своего бога, что бы он избавил тебя от ночных кошмаров.
***
Мелькнувшая в воздухе "оперенная смерть" осталась незамеченной для распаленной зрелищем толпы и лишь резко оборвавшийся крик девушки сказал им о ее преждевременной кончине. Протяжный разочарованный вздох и недовольный ропот собравшихся людей, стал реакцией на столь поспешный уход "злокозненной ведьмы" из жизни. Теперь уже мало кто сомневался в ее виновности, ведь только поистине адское создание, фактом своей гибели способно насолить нескольким сотням людей разом. Святой отец Вилано что-то выкрикивал со своего спешно сколоченного помоста, стараясь удержать на месте медленно разбредающуюся по своим делам, потерявшую интерес толпу. Увы, но у него мало, что получалось. Место казни неуклонно пустело. Остались лишь те кто должен был очистить "площадь" от остатков уже практически догоревшего костра.
Шло время и вот уже силуэт последнего обывателя затерялся средь извилистых улочек Мил-Ренка. Даже склочный и крикливый Вилано, поняв что внимания к его персоне здесь больше не найти, поспешил покинуть место судилища. Поэтому ни кто не смог увидеть новое действующее лицо, неторопливо и степенно шедшее к черному пятну копоти, что осталось на земле от полностью выгоревшего костра. То был мужчина - статный и рослый. А по одежде в нем можно было узнать коллегу святого отца Вилано. Темно-серая ряса, явно бывшая когда-то черной, почему-то была без рукавов. Хотя их с лихвой заменяла кольчуга закрывавшая могучие руки по самые запястья. Откинутый на плечи капюшон позволял хорошо разглядеть лицо незнакомца. Грубые словно выточенные из камня черты, широкий подбородок, брови выдаются вперед костяными наростами, скрывая под своей тенью взгляд серых и довольно неглупых глаз. Серые волосы, вероятно выцветшие под светом яркого солнца, давно немытыми патлами спадали на плечи. Завершало колоритную картину, монаха-война, оружие. Это был молот довольно необычной формы. Ну а если присмотреться по пристальнее, то в нем угадывались черты католического креста, к которому по какой-то непонятной причине прикрепили рукоять. Весило это "чудо оружие" наверняка немало, но боевой монах нес его на плече, не особо и напрягаясь при этом. А еще один крест у мужчины был, белыми нитями вышит на груди.
Неизвестный шел не спеша, словно наслаждаясь моментом триумфа, но при этом лицо его не выражало ни каких эмоций. Скрытая под рясой кольчужная броня не издавала при этом ни единого звука, будто бы боясь нарушить торжественность момента. Вот он наконец приблизился к своей цели встав в метре от черной подпалины на земле. Перед единственной памятью, оставшейся о погибшем здесь недавно человеке. Встал и поднял голову, вглядываясь в пустоту перед собой, коей она являлась лишь для обычных людей. Стоявший же перед давно погасшим костром незнакомец мог видеть витающий пред ним "дух" бедной лекарки, ставшей жертвой людской неблагодарности. Он пристально всматривался, в серый бесформенный сгусток, зависший в метре над землей, словно пытаясь увидеть все грехи Сионы и обдумывая их тяжесть.
- Меня зовут Ирван Сианоло - видимо устав от созерцания, непонятно для чего представился монах. После чего, не отводя взора, продолжил свою речь - Я рыцарь ордена Госпитальеров, несущий свет истинной веры в далекие страны, что кишат еретиками и язычниками. За верную службу мне суждено было, волей господа нашего единого, стать помощником ему и опорой. Теперь я судья, что оглашает приговор погрязшим во грехе людям. И в этот день мне суждено было встретиться с тобой - нечестивой ведьмой, что ритуалами своими решила погубить сотни обычных людей. Нет тебе оправдания и нет снисхождения. По доброй воле пошла ты на сговор с нечистым и без его указки решила погубить души благочестивых крестьян и ремесленников, живущих в этом небольшом и славном городке. Нет тебе оправдания и нет прощения... Но знай, господь наш всемилостивый не отворачивается даже от таких темных душ как твоя! И я, Ирван Сианоло, волей его, отпускаю твои грехи дева. Да очистится твоя душа от скверны и вознесется в чертоги небесные - Молотоподобный крест бесшумно соскользнул с плеча и верхним концом ударился в землю, разбросав в стороны мелкие камушки и песок. Освободившейся правой рукой Ирван прикоснулся к левой стороне груди и вновь заговорил, обратив свой лик к далеким небесам.
- Всевышний! Я благодарен за доверие что ты мне оказал. Позволь мне привести приговор в исполнение. Благослови сына своего недостойного. Наполни оружие мое светом благодатным. Дай силу рукам моим дабы я мог вершить суд справедливый - в каждом слове монаха чувствовалась непоколебимая уверенность и главное ВЕРА. Вера в то что всевышний не оставит его просьбу без внимания и обратит свой ясный взор на Мил-Ренк. Хотя от столь пылкой просьбы и впрямь трудно отмахнуться и нет ни чего странного в том, что на нее все же отозвались. Яркий, но при этом ни в малейшей степени не слепящий белый свет охватил "молот" своим сиянием. Поначалу слабый, с каждой секундой он набирал силу. Когда же Ирван поднял с земли свое оружие, не приложив для этого ни малейшего усилия, крест светил словно маленькое солнце. Монах непринужденно, играючи взмахнул несколько раз молотом, будто привыкая к его внезапно изменившемуся весу. Затем поудобнее перехватил его за рукоять и вновь перевел свой взор на зависший над землей бесформенный серый сгусток.
- Ну что ведьма, возрадуйся? Знак свыше получен и это значит, что мое решение верно и господь с ним полностью согласен. Ты заслуживаешь снисхождения и достойна лучшей участи, чем гореть в Гиене огненной до скончания веков. Познай милость господа нашего и с благодарностью прими его последний дар - молниеносный взмах сияющего молота разрывает тонкую нить жизни. Последнюю нить что связывала душу Сионы с этим миром. Теперь у нее ни осталось ни чего: Ни любви, ни дружбы, ни сострадания. Даже тело обратилось в пепел, что ветер разносит по всей Англии. Нить оборвалась и серая тень начинает медленно подниматься ввысь. Груз скопившихся воспоминаний не дает ей делать этого быстрее. Дух сопротивляется, цепляясь за каждый образ, каждый звук, каждое ощущение, не желая так быстро расставаться с бренным миром. Но все усилия тщетны. Безжалостная воля тянула душу девушку ввысь к небесам, где ей суждено было слиться с бесконечной рекой памяти и стать крохотной искрой разума. Маленькой частичкой всеобъемлющего и бесконечного разума мироздания.
Ирван Сианоло неотрывно и молча наблюдал за вознесением. Во взгляде его не было ни радости, ни сострадания. Лишь пустое и холодное безразличие, ртутью перекатывающееся в его серых глазах. Ему было плевать на жизнь молодой лекарки, как и на жизни тысяч и тысяч других людей, нити которых пришлось оборвать до этого дня. Он просто делал свое дело и считал его правым.
Последняя искра растворилась в толчее осенних туч. Последний взгляд брошен в небеса и вот наконец-то сиянье "креста" померкло. Ирван, даже не обратив на это внимания, привычным движением закинул свое странное оружие на плечо, после чего повернулся спиной к тому месту где, меньше чем минуту назад, витал дух Сионы. Он отвернулся и... просто исчез. Теперь место судилища пришло в окончательное запустение и наконец-то можно было с уверенностью сказать, что здесь больше нет «ни единой души»!
Конец Интерлюдии ӏӏ
- ЧТО ЭТО БЫЛО!? - прокричал я в пространство, стоило лишь мне пережить бурю образов и эмоций атакующих мой бедный мозг. Правда на этот раз все прошло намного легче, а главное, менее болезненно. Злоключения деревенской знахарки тронули меня куда слабее, чем драма сорок первого года. Я не понимал почему, но очень надеялся на то что данная тенденция сохранится и в конечном итоге погружение станет для меня обыденностью. Ну а пока следовало разобраться в вопросах насущных, что жгли мне язык в данную минуту.