Лес словно вымер, был как неживой,
Иссякло в нем дыхание как будто.
Застыл вокруг, насупленный и злой
И ненавидящий, казалось, это утро.
Ни зверя, и ни птицы, и ни гада.
Такого не бывало отродясь.
Казалось, распахнулись врата ада,
И крест творя, они вошли, молясь.
Мы были здесь, воскликнул вдруг юнец.
Не ври, дурак, Георгий возмутился. -
Как смеешь обвинять меня, птенец,
Что я в лесу да вдруг и заблудился!
А я не говорил, что заблудились, -
Юнец упрямо голову склонил.
Но снова мы в то место возвратились,
Где в прошлый раз я нож свой уронил.
Докажешь чем? старик сурово глянул
И потянул, как невзначай, ружье к себе.
Ты мелешь языком уж слишком рьяно
А вот и доказательство тебе!
Георгий смолк, он сам уже заметил
Нож в прелый мох вонзен по рукоять.
Юнец сосну им час назад пометил,
Не думая вернуться к ней опять.
Ты думаешь, я нож свой не признаю,
Иль как грибы в лесу ножи растут?
И сам слова он вырезалчитаю!
«Великий и ужасный я был тут»?
Кривая надпись все еще сочилась
Древесным соком, словно кровью зверь,
В котором сердце все слабее билось,
И громче, чем юнец, кричала: «Верь!»
А ведь и верно, бородач сказал. -
Вот нож его, а вот мои следы. -
И на пустую банку указал.
Я пиво пил Недолго до беды!
В курятник на охоту вам ходить, -
Старик с презрением вокруг себя смотрел.
А лучше дома с бабами блудить.
Я верно говорю, эй, ты, пострел?
Старик шутил, скрывая липкий страх
Впервые в жизни он в лесу кружил, -
А сердце билось птицею в силках
Видать, нам леший путь заворожил!
Георгий ли сказал, иль ветер дунул?
Но закрестились тут же разом все.
Через плечо три раза каждый сплюнул.
Вот почему, старик прозрел, я как во сне!
Я помню, говорил мой дед покойный
Он сам в лесу однажды заплутал, -
Что дух лесной настолько беспокойный,
Что даже ночью спать им не давал.
Но главноетебя лишает воли:
Ни ног, ни рук не чувствуешь своих.
Во всем ему покорен ты, доколе
Он тешится Знал дед мой все про них!
Притихший было лес вдруг зашумел,
На сотни голосов перекликаясь.
Как будто ветер, заскучав, в ветвях запел,
Тоскою вековою бурно маясь.
Протяжно выводил, без всяких слов,
И плакал, и свистал он, и аукал.
То ухал громко, будто стая сов,
То глухо, словно филин дикий, гукал.
Грозится дух, Георгий пробурчал. -
И то сказать, в его мы полной власти.
Мой дед его неделю приручал
Сдается мне, нас ждут Христовы страсти!
Уж начались, юнец стучал зубами. -
Мужик, что приблудился, вдруг исчез.
Он всю дорогу семенил за нами,
Но нет его сейчас, кругом лишь лес.
И все-таки ты глуп, вздохнул старик. -
То не мужик, а леший сам и был.
Прислушайсяего ты слышишь крик.
Я знал о нем и помнил, а забыл!
А вывести теперь сумеешь нас? -
На старика с надеждою смотрели
Две бледные от страха пары глаз.
Но лишь отчаянье в лице его узрели.
Не узнаю я здешние места, -
Признался он. Мне все здесь незнакомо.
И на душе такая маета
Едва ли доведу я вас до дома!
Ведь с нами Бог, парнишка закричал. -
Прочтем мы вслух заветную молитву
Не может быть, чтоб ты ее не знал!
И проиграет леший эту битву.
Да Бог с тобой, Георгий зло ответил. -
С рассвета он за нами вслед шагал,
А ты, безмозглый шут, и не заметил,
Что крест его нательный не пугал.
Скорее лешего мы дрыною бы вздули, -
И взвел старик ружейные курки. -
Вот разве что испробовать мне пули
У духа даже шкура есть таки!
Ружье на лес навел и прокричал:
Коль ты не трус, то покажись мне, дух!
Ведь я тебя как друга привечал
И не терзал твой воем диким слух.
Обижен чемтак выскажи обиду,
Пусть снизойдет прозрение на нас.
Ты леший добродушный вроде с виду.
И деда моего не ты ли спас?
Он говорил, и будто слушал лес,
И понимал Георгия слова,
И проявлял к ним явный интерес
Шум затихал, лишь ухала сова.
И от сосны вдруг отделилась тень
Прозрачней воздуха она почти была,
Туманнее виденья в ясный день, -
И, как зверек пугливый, замерла.
В ружья прицел старик ее поймал,
Глазам своим и веря, и не веря.
Он в дымке этой лешего признал,
И духа приравнял к лесному зверю.
Сверкнула молния, за ней вторая разом.
В сосну вошли две пули, чмокнув зло.
Инстинкт охотника быстрее был, чем разум,
Однако с нежитью ему не повезло.
Пропали только даром два заряда,
Да дерево невинно пострадало.
В кровь старика как будто влили яда,
И сердце близость смерти угадало.
Он лег на землю, будто вдруг устал,
И опустилось небо слишком низко
А где-то в чаще леший хохотал,
То очень далеко, то очень близко.
Георгий, что с тобой? юнец спросил.
Старик его как будто не расслышал.
Он словно с кем-то в небе говорил,
И только он один ответы слышал.
Смотри, он посинел, юнец завыл. -
Эй, борода, а вдруг старик помрет?
Уж лучше он, чем мы. Ты не забыл?
Он возмечтал, что лешего убьет.
Как можно угрожать нечистой силе?!
Ее, ты видел, пули не берут.
Мы лешего порядочно взбесили,
И если не старик, то все умрут.
А лешему до нас какое дело?
С Георгием ведь счеты сводит он.
Умрет старикв лесу мы бросим тело,
Нам ссориться с нечистым не резон.
И с мыслью жить, что я его убил?
Да лучше пусть сдерут с живого кожу.
Не брошу я его, юнец вопил.
А леший попадетсяплюну в рожу!
Был прав Георгийты и впрямь дурак.
Иван и есть, видать, не зря назвали.
В лесу, скажу тебе, любитель драк,
От лешего живым уйдешь едва ли.
Идем с утра за старикомкуда пришли?
Болотоне болото, мошки, сырость
И сами-то не знаем, как зашли.
А как обратно, ты скажи на милость?!
По звездам выйдем мы, сказал Иван. -
Нам Млечный Путь из леса путь укажет.
Затем он человеку был и дан!
Спасет нас Бог, а лешего накажет.
Не бойся, Петр, со мной не пропадешь.
Я с виду лишь дурак, не по природе.
Умнее и захочешьне найдешь.
Одна бедаглупею при народе.
Живи, как хочешь, я жекак могу, -
И на него ружье направил Петр.
Себе я сам, прости уж, помогу
Движение однои будешь мертв!
Спиною повернуться не осмелясь
Дрожали даже пальцы на курке, -
Он быстро уходил, в Ивана целясь,
На мир озлобясь в собственном мирке.
Иван не двигался и даже не дышал,
Как идол каменный, в безмолвии застыл
И повода спустить курок не дал.
А Петр, покорность видя, поостыл.
В глазах Петра плескалась яро тьма,
В них не было ни проблеска, ни тени,
Как будто бы они сошли с ума,
Попав во власть гнетущих наваждений.
Он слепо шел, дорог не выбирая,
И, спотыкаясь, падал и вставал,
В игру со смертью странную играя,
В которой изначально проиграл.
Редел деревьев строй, и хмуро небо
Лишайником цвело над головой.
Петр отроду в лесу так долго не был
И, зарекаясь впредь, спешил домой.
Ни голода, ни жаждытолько страх,
Что гнал вперед, и больше ничего.
Животным страхом будто он пропах,
И запаха страшился своего.
А плоть была сейчас полумертва,
И с миром внешним связь ее пропала.
Раскаянье не мучило Петра.
Душа с небес в кромешный ад упала.
Тьма одолела доброе все в нем,
И, торжествуя, погасила искру божью.
И адским освещая путь огнем,
Душа Петра брела по бездорожью.
А плоть его к ручью лесному вышла,
Как поманил ее замшелый дуб с дуплом.
Уж так в судьбе Петра нескладно вышло
Сбежав от лешего, столкнулся с худшим злом.
Ручей был неширок. За ним тропинка,
Как змейка пестрая, осокой поросла.
На берегу секундная заминка
И в воду Петр вошел, в объятья зла.
Шагнули по колено, шаг другой
До пояса, по грудь, над головой,
И словно прикоснулся кто рукой.
Уже он дна не чует под собой
Казалась с берега прозрачною вода
Вдруг тиною запахла, помутнела.
И померещилось Петру, как борода,
Свиваясь кольцами, его обвила тело
Петр закричал от ужаса невольно
Все было кончено в мгновение одно.
Мелькнула мысль последняя: «Как больно!»