Да по той простой причине, что наша жизнь, как нам кажется, снова налаживается, и мы боимся спугнуть свою радость по этому поводу неосторожным вопросом или излишним любопытством.
И что с того, что мы не лезем к нему в душу, а предпочитаем верить и ждать? взвилась, словно дикая кобылица, которую хлестнули плетью, Татьяна. Да-да, мой дорогой философ, именно такверить и ждать! Верить в то, что в нашем сыне возьмет верх доброе начало, заложенное в нем нашими же собственными генами, твоими и моими. И ждать того, что время все вернет на круги своя.
Разумеется, ты права, жена моя, мать сына моего, примиряюще улыбнулся отец. Как обычно, он снова пошел на попятный ради мира в семье. Кроме того, я полагаю, мы еще не забыли про грозную тень того самого «либо», которая много лет омрачала нашу с тобой жизнь, во всем остальном счастливую. И едва ли когда-нибудь забудем.
Вот именно, упавшим голосом произнесла Татьяна. Она уже раскаивалась, что сорвалась и накричала на мужа. Все, Антон, хватит нам трусливо отмалчиваться! Пора вам с ним поговорить по-мужски. Может быть, тебе он расскажет, что с ним происходит. Тымужчина, тебе легче
А что легче? Проще, пожалуй, повернуть вспять бурную горную реку, чем заставить быть откровенным с собой этого вихрастого, упрямо склоняющего голову, стоит только в чём-то упрекнуть его, паренька. И когда только он успел вырасти? Даже и не заметили. А ведьединственный сын, казалось бы, свет в окошке Однако уже и не вспомнить, когда он, Антон Иванович Зацепин, кандидат философских наук, уважаемый в своем университете и коллегами, и студентами человек и преподаватель, потерял с собственным сыном ту незримую связь, которая маленького мальчика заставляла скучать, когда его любимый папа задерживался на работе. Зато как Витька смеялся от счастья при появлении отца, с разбегу запрыгивая ему на руки! Неужели такое когда-то было? Зацепин-старший с горечью вздохнул.
Ты, как всегда, права, сказал он. Поговорю с ним сегодня же вечером.
И сдержал свое слово. Когда Витька вернулся домой, как обычно в последнее время, уставший и молчаливый, отец выключил телевизор, поманил его пальцем и жестом показал на кресло напротив себя. Он, по примеру сына и древнегреческих лаконийцев, тоже решил быть немногословным.
Витька неохотно присел и угрюмо посмотрел на отца. Что ему надо? Наверное, опять в школе нажаловались. Учителям не угодишь, им все время и то не так и это плохо. А что хорошо? Быть послушным и прилежным? Ладно, быть по сему. Он безмолвно и безропотно вынесет эту неприятную и бессмысленную беседу с отцом, послушно кивнет и пообещает все, что от него ждут. Он согласен на всё, лишь бы скорее кончилась эта мука.
Отец смотрел на сына, сын смотрел на отца, и в глазах каждого из них, таких похожих, стыли льдинки непонимания и недоверия. Зацепин-старший неожиданно для самого себя растерялся. Что сказать сыну, какими словами заполнить разделившую их пропасть? Неужели поздно? И ему стало горько и обидно. Как же такое могло случиться? И рука отца, отвыкшая от колючих вихор сына, непроизвольно и робко легла на его голову, примяв непослушный хохолок на макушке. Безмолвно рука эта просила прощения за все то, что разделило их неведомо как, за всю сохраненную ею и пропавшую впустую ласку, за отчуждение между ними, родившееся когда-то и с годами становящееся только весомей, страшней. И Витька, как ни странно, несмотря на свой юный возраст, понял это. И простил. Он прижался щекой к отцовской руке и тихо-тихо заплакал, как в детстве, когда его обижал кто-то чужой, и он искал защиты и сочувствия у отца. Никто из них не произнес ни слова. Оба они понимали, что эти нежданные слезы сейчас искупают вину их отчуждения друг от друга.
А когда Витя успокоился, Зацепин-старший смущенно, словно боясь нарушить установившееся между ними доверие, произнес:
Знаешь, сынок, любовь, даже когда она безответная, все-таки счастье. Не всем и не каждому оно даруется в жизни. Если не сейчас, то со временем ты обязательно это поймешь, поверь мне.
Витя все еще продолжал чувствовать на своем плече тяжелую и спасительную отцовскую руку. А потому, затаив дыхание, спросил:
Пап! А ты любил когда-нибудь?
А как же, не удивился этому вопросу отец. Я и сейчас люблютвою маму. Знаешь, она была самой красивой девчонкой в нашей школе, и я влюбился в нее с первого взгляда, правда, только после восьмого класса. А до этого был как будто слеп. А, может быть, просто смотрел на нее другими, детскими глазами. И вдруг, за одно лето, вырос. Но я понимал, что любовь моя обречена. За мамой всегда ухаживали парни, которые были и старше, и, мне казалось, во всем лучше меня, тощего очкарика. Ты бы знал, сколько слез я пролил по ночам тогда!
Витька удивленно взглянул на отца. Так вот он какой! Неужели этот лысоватый, с явственно выступающим животиком человек мог когда-то так страдать из-за мамы? Из-за мамы! Витька невольно улыбнулся. Ему не верилось.
Да-да, сынок, улыбнулся и Зацепин-старший, разгадав его взгляд. Он вспомнил про давно забытые годы, и теперь ему и самому не верилосьнеужели такое было?!
Ты только плакали все? заинтересованно спросил Витя. Ты даже не пытался заговорить с ней?
Я писал ей письма, ответил отец. Да, письма, в которых рассказывал о своей любви и обо всем, что меня волновало. Я не подписывал их, отправлял по почте. И даже не знал, читает она эти послания или нет. А когда твоя мама шла по школьному коридору, то я старательно отводил от нее свой взгляд. Мне казалось, что все вокруг знают о моей любви к этой девушке. И смеются надо мной. И я так старался скрыть эту любовь, что вскоре все действительно начали о многом догадываться. А однажды твоя мама сама подошла ко мне и спросила, не я ли пишу ей письма. Я не смог солгать и во всем признался. Я думал, что сейчас она посмеется надо мной, и между нами все будет кончено. Но вышло так, что она стала отвечать мне. И так мы переписывались очень долго
Полуночники, ужинать! мама, стараясь казаться сердитой, заглянула в комнату. Но она была плохой притворщицей, глаза выдавали ее. Они светились от счастья. Разумеется, она все слышала. Уже ночь на дворе.
Действительно, за разговором они и не заметили, как тихо угас вечер за окном. Снегопад давно прекратился. В потемневшее, почти фиолетовое, небо будто кинули горсть светляков, и юная рогатая луна заботливо пасла их, словно корова телят. Иногда звезда падала, оставляя за собой светящийся след. Только астрономы да влюбленные могли не спать в столь поздний час.
Не мог уснуть и Витька. Он сидел на подоконнике, смотрел на звездное небо и о чем-то думал. Или мечтал. Или вспоминал. Или загадывал о будущем. А скорее всего, все это происходило одновременно.
Ночь длилась вечность. И в эту самую ночь он окончательно простился со своим детством.
Они встретились на следующий день, совершенно случайно. Во всяком случае, он не искал встречи с Ларисой. Девушка возвращалась домой после занятий в музыкальной школе с неизменной скрипкой в руках. Но уже около своего подъезда, вместо того, чтобы зайти, как обычно, внутрь, она внезапно свернула, зашла за угол девятиэтажки и увидела Виктора, который незаметно, как ему казалось, шел за ней всю дорогу, оберегая от всяческих возможных бед. Тот смутился и попытался скрыться, но девушка окликнула его.
Ты извини меня за вчерашнее, сказала она. Просто мне было очень плохо.
А сейчас?
А сейчас хорошо. Ты бы знал, какая я сегодня счастливая! Вчера вечером пришло письмо
И что же теперь?
Знаешь, ты заходи к нам иногда, если хочешь. Но только пойми меня
А я понимаю.
Вот и замечательно, улыбнулась девушка. Ну, пока!
До встречи!
И они разошлись в разные стороны. Виктор шел и думал о том, как хорошо, что он сдержался и сумел не сказать ей о своей любви. Конечно, очень трудноулыбаться, когда тебе хочется плакать. Но еще хужезнать, что никогда уже не увидишься с ней. Пусть так, пусть друзья. Ведь то, что она не любит его, ничего не меняет в его отношении к ней. Он понимает ее.
Ведь это так непростолюбить по-настоящему.
И день за днем уходит детство
Понедельник.
Армия повстанцев, в рядах которой сражался и я, дружно и без страха атаковала крепость, где засели правительственные войска. Но при этом мы несли огромные потери. Наши ряды таяли с неимоверной быстротой. Сашку Суслова расстреляли, как в тире, в него попало не меньше десятка снежков, прежде чем он нашел укрытие за большим сугробом. На Лешку Сизова, которому удалось добежать до главных ворот крепости, сверху свалили целую глыбу снега, и он, не удержавшись на ногах, упал. С меня сбили шапку, а когда я начал ее поднимать, снежок, твердый, как камень, пребольно врезался мне под левую лопатку, точно меня укололи шприцом. Не знаю, как насчет пользы, а прыти он мне прибавил ощутимо. И я позорно отступил на недосягаемое для прицельных выстрелов расстояние, к футбольным воротам. К тому времени наша очередная атака окончательно захлебнулась, и все повстанцы собрались там же.