Иван Нежин
(Образ сидящего за столом Нежинского уходит в тень но из тени в углу сцены высвечивается судорожный Шут, который воет, стенает, и проклинает такую вот ничтожную тупую стеклянную Америку, а вместе с ней и злобную эгоистичную Европу) Заполучив свою Балерину в браке выйдя, как ему казалось, из ужасной клетки «не свободы», он попал в ещё более ужасающую для него клетку, а именно, в клетку «Танцев Шута за деньги» в клетку «постоянный нехватки денег в клетку поиска денег в клетку «битвы за деньги». А вот к этому наш танцующий Шут был явно не готов Он был к этому не готов и он метался в этой своей новой «клетке» метался метался пока ни встретил он Курьера из столь далёкой, и пока что недоступной, для него России из столь далёкой и пока что недоступной для него России и вот надежда для Шута сверкнула таким сладким, и таким сверкающим, лучиком и Шут, наш Шут, ожил Настолько ожил, что заиграло в нём всё его действо в его внешнем мире магическими красками какбудто бы его безумства как будто бы его безумства его безумства вот в этом ничтожноскучном для него здравом мире и заиграло вдруг при этом, день ото дня росло в нём раздражение день ото дня не уставал он утверждать: как отвратителен ему вот это пустой никчёмный мир не могущий понять, что у этой жизни есть главное нет никакой отдельной частной жизни нет никакой отдельной частной жизни и есть Жизнь Духа и во имя Духа во имя Спасения небесной Жизни Духа рождаемого здесь На вверенной Наследнику, живому человеку, Спасаемой Наследником Живого Земле во имя, и для Жизни Духа Жизни Там в Космосе Духа битвы за Спасенье горней Жизни на вверенной Земле поскольку жизнь на вверенной Наследнику Земле есть Жизнь для Духа во имя Духа а другой жизни, в вечности для Вечности, просто нет не существует а другого просто нет Тут и сорвался Шут наш Шут сорвался когда администратор Морис Волни сообщил ему что по правилам Паластеатра между «номерами Нежинского» будет играть оркестр, и будет гореть свет, и будет работать буфет Шут сорвался, и объявил что в таких условиях он танцевать не будет а на неустойку ему плевать ведь, «главное это Искусство, а не буфет» и на этот раз Шут победил но, в дальнейшем он уже всё более и более настойчиво и более целеустремлённой стал «перегибать палку» собственного безумия как-то перед спектаклем Нежинский собрался надеть костюм «Призрака розы», когда услышал как американский оркестр уродует музыку Чайковского Этого Шут Бога, и от Бога, уже вынести не мог никак не мог этого он вынести не мог и этот американский оркестр и эта сытая довольная, но в массе своей бесконечно тупая публика американского театра казались ему и пошлыми, и отвратительными настолько отвратительными, что в бешенстве его и понесло и вот уже рыдающий, стенающий, охваченный отвратительной судорогой, безумный Шут стал кататься по полу и выть и рыдать рыдать и выть проклиная при том, и этот гнусный театр и саму Америку и свою несчастную судьбу, что занесла его на этот остров остров зла, наживы, и его, этого острова, никчёмного существования на другой день и в последующие дни Нежинский в театр не явился сезон был сорван в этом театре для этой публики сезон «Шута» был сорван сезон «Великого Шута» был им самим, его «шутейной выходкой», и сорван театр он тогда поменял на его безумную любовь в только что родившейся дочери с детьми он сходился легко и радостно узнавая в них, как в неком таком милом его сердцу зеркале, себя самого узнавая в себе такого же существакак и они милые его сердцу дети этот взрослый мир его угнетал, и злил а с детьми он сходился легко легко и радостно для родившейся дочери он сам готовил еду сам кормил её сам делал её игрушки сам играл с ней изобретая для неё всё новые игрушки всё делал детке сам для детки делал он всё сам и последнее, что он подарил ей: была вырезанная им их дерева лошадка «Лошадка твоя устала», сказал он ей, и больше ничего уже он не дарил и больше никому и ничего он не дарил и больше никому он не дарил лошадка его лошадуа так устала его лошадка устала так он больше не дарил.
Иван Нежин
(«уставшая Лошадка «Нежинский» безумно летает над пространством сцены) Так прошло два вывернувшие жизнь Танцора на изнанку года но както одним «благословенным» утром все, кто так иль иначе окружали благословенного блаженного актёра, собрались на пристани встречать свою «Игрушку» Сам Дьявол (он же оставленный Танцором Директор) преподнёс его жене букет прекрасных роз а с внове будто обретаемой «Игрушкой» по русскому обычаю обнялся облобызался и стал рассказывать всё также обнимая Танцору про новый его ангажемент на самых выгодных для бедного, в безденежье тогда, Шута условиях «Лошадка устала», всего лишь выдавил на эту дьявольски заманчивую речь, когда-то друга и любовника, унылой другАктёр «Ты устал и я устал они устали но дело дело которому мы служим дело прославление российского балета разве не достойно оно того чтобы забыть про всякую усталость мы служим, служим, мой дорогой мы служим достойнейшему делу Мы Служим Служим забудь, лошадка про усталость, как и я забыл Забудь». «Лошадка»-то забыла пока она забыла Но ван Вахтен тогда уже о нём писал, «Прекрасен наш Танцор какбудто не прошли два года его простоя прекрасна его форма попрежнем прекрасен его космический прыжок он лепит из себя того кого захочет любая роль ему подвластна он может быть высоким, или низким прекрасным, иль уродливым чарующим, или магически ужасным влекомый вместе с остолбеневшей публикой некой невыносимой его астральной силой но он пугающе при этом во всякой его роли безумен Безумен он и это его главная отныне слепая яростная роль Он яростно безумен Он яростно безумен и это Роль его отныне единственная Роль и как летал он как никогда ещё по сцене не летал Так человек обычный человек летать не может так может порхать над сценой, легчайшей бабочкой, волшебникпослечеловек безумно впавший в магию отринувший реальное лунатик понятно, что это «его летание» является ничем иным как массовым гипнозом танцующего мага безумнейшего мага Понятно, что сам по себе так человек летать не может Не может он летать но может завораживать впадающую в транс под магией чарующего танца подвластную астральной силе публику то магия внушения то транс а нарушать законы физики любой, пусть и безумный, маг не может Нет не может не может нарушать не может он законы нарушать Не может нарушать не может не может он по воздуху и в воздухе, реальной птицей, без всяких крыльев за его спиной, подобно человекоптице подобно человекуптице отринувшей земное тяготенье Не может он летать Не может он летать летать не может он Не может он летать то магия гипноз не может он летать».
Иван Нежин
(Шут, как умирающий принц, лежит в его собственной кровати бездвижно вокруг неподвижного, не видящего мир Шута, собрались все персонажи «Тиля», им не законченного, не сыгранного «Тиля» те персонажа поднимают на руки Шута и взгромождают его на крест и вот уже на вздыбленном кресте висит не «Тиль» номехнически страдающий «Петрушка» всегда страдающий, стенающий, «Петрушка» он и висит оживший заново, всегда на дьявольской верёвочке, «Петрушка» он и висит) Тем более, теперь ему ближе всего был теперь его благословенный Тиль, персонаж воюющий с пустым ничтожным, злобным, миром: пройдохаШут так на ходу по ходу действа меняющий бесчисленные маски не узнаваемый в толпе с издёвкой над толпой меняющий его раскрашенные его лихим безумьем маски «Война!.. опять война Это война!», в толпе кричали его, безумные в его жестоком и блажном лукавстве маски вот снова снова сменяемые маски Он ставил «Тиля»!.. давно хотел поставить «Тиля» но ранее Директор а после жена Актёра не поощряли его стремлений ставить «Тиля» считая что «Тиль» провальная для Бога танца роль Они считали так но «Тиль» считал иначе считал, что родина его Россия, и есть тот восстающий, и рвущий цепи жестокого готового на новые убийства мира, «Тиль» Тот воин тот воиншут Шутвоин «Тиль» Он Шут, как «воин Тиль»!.. О, эти рвущие жестоки оковы маскисказки с одной стороны жестокая, всегда воинственная ничтожная по духу и для духа действительность с другойнасмешка сказка сказка «насмешливого духа» в каком-то смысле оправдавшая действительность «Надо заставить смеяться надо заставить смеяться надо заставить смеяться», бормотал незадачливый Шут ставя главный может быть самый главный спектакль в жизни Лицедея ставил главный Шут от Бога, и для Бога ставил главный Лицедей в масках «не живых людей» ставил драму гибели лихой Планеты безумный ставил Лицедей он ставил ставил Он ставил и силы и без того растраченные на глупость, косность, и злобу мира покинули его по мере же того как каторжным трудом с тяжёлым скрипом компоновался в исходном безумии Шута, и Автора, его балет Его балет Шут таял на глазах Он таял на глазах и вот уже на сцене металась не фигура воинаШута Нотень Шута с которой вместе этот мир мчал неизбежно к своей конечной и неизбежной Катастрофе Мир мчался к неизбежной Катастрофе Шут это знал Он это чуял Шут чуял это, по миру бродят тени «Гнева», и «Войны» по миру бродят тени «Гнева», и «Войны» Шут это знал в толпе он чуял среди фигуртеней торговцев знатных дам блестящих кавалеров крестьян солдат купцов шпионов бродили также инквизиторы а вмести с нимипалачи И палачи фигуры эти были громоздки, неуклюжи уродливы среди фигур размытой гибкой тенью бродиллетал насмешливый, и молчаливый, безумец«Тиль» бродиллетал безумец меняя маски на ходу насмешливые маски на ходу изображая, то глупость надутой, и блудливой дамы то жадность пошлого купца то важную кичливость горекавалера то пьяную задиристость солдата тоскорбные фигуры нищих то скорбь и фальш просящих, стоящих на коленях, нищих надменных злобных мрачных инквизиторов показывал толпе безумный шут и подлую законченность шпионов показывал показывал Летал летал меняя маски на ходу скользящей тенью «пройдоха Тиль» летал Меняя тени на ходу меняя куклытени Но вот раздался грохот полкового барабана за ним тоскливый и визгливый вой трубы раздался мужчин, что помоложе, отправили в солдаты а женщинв сёстры милосердия и Шут был схвачен палачами по знаку одного из группы инквизиторов был схвачен Шут повешен Шут под одобрительные жесты, и обвиненья, придвинувшейся ближе к месту казни, и угрожающей Шуту, толпы и угрожающей Шуту толпы и вот повешен Шут Подвешен ШутНо вот уже висит не Шут не Тиль Иная кукла, иная маска висит, рождённый заново «Петрушка» оживший заново, всегда болтавшейся на дьявольской верёвочке, Петрушкамаска Он и висит он ожил вновь и он висит Он и висит он будто ожил германский «маскаТиль» ожил российской кукольной игрушкой воскрес «Петрушка» и Он воскрес германский «Тиль» воскрес воскрес «Петрушкой» и Он воскрес воскресла Кукла и Он воскрес. До премьеры оставались считанные дни, когда издёрганный на грани помешательства бедняга Шут сломал измученную бесконечными показами случайно набранным актёрам ногу с тем погрузился в темноту, в блаженный отдых погрузился с тем оказался в забытьи с тем погрузился в забытьё с тем оказался в забытьи Шут впал в беспамятство лечивший в то время сломанную ногу и душу Шута врач Роберт Джонс впоследствии писал писал он так, «Печальный, с тенью смерти на невидящем челе, лежал он как умирающий, но не лишённый истинного благородства, потусторонний принц лежал как истый принц вокруг бедняги «принца» сгрудились актёры в костюмах всех персонажей «Тиля», в костюмах по эскизам самого Шута Всех персонажей «Тиля» но «Тиль» был как бы мёртв он какбы мёртв был тем более что в комнате где находился Шут, и те кто выразил желанье почтить недвижного Шута, весь воздух был исчерпан там можно было задохнуться но те, кто был в мертвящей душу тесной комнатёнке как саркофаге, терпелижелая возвращения Шута желая оживления Шута но Шут, и он же принц, какбудто вовсе не хотел вернуться к этой жизни он не желал вернуться к этой жизни вот к этой суетной, лишившей сил последних сил лишившую уставшую Лошадку, жизни Он не желал вернуться к жизни Он не желал!.. Лошадка эта давно уже устала и Он устал И Он давно устал последним словом «Петрушки» были, «Война опять Война грядёт Война» С тем «Петрушка» умер он так устал.