Из-за спины маркиза Орно вышел поджарый альфа в маске и легких парадных доспехах и поклонился королю.
Могу я вас пригласить на танец, Ваше Величество? спросил он.
Кто это? поинтересовался Бастиль у маркиза. Но Хаук уже знал, еще до представления.
Это Дайон, мой сын. Разве вы не припомните его?
Ах, да, юный Дайон, как будто только что вспомнил Бастиль. Может, снимете маску?
Дайон выполнил просьбу и наградил короля широкой улыбкой, которую тут же захотелось проредить. Заиграла музыка, Бастиль подал руку, и альфа повел его танцевать, под прицелом одобрительного взгляда маркиза. Валентин не подошел и не пытался говорить, но Хаук решил, что так даже лучше. Стоило Бастилю лишь взглянуть в их сторону и всплеска негодования не миновать.
Дайон, в отличии от Жуля или даже Ансельма, обладал явной харизмой и уверенностью в себе, и умудрялся о чем-то беседовать с Бастилем во время танца. Но беспокойство Хаука всколыхнуло другоеего руки на открытых плечах короля. Дайон явно пытался вызвать у омеги интерес касанием к оголенным участкам кожи. Удалось ли это, прочитать по лицу Бастиля было сложно, но вот рассердить Хаука у Дайона явно получилось.
Хотелось взглянуть на реакцию Ансельма, но тот куда-то пропал, а к нему поближе подобрался Жуль, устроившись по правую руку.
Знаете, я уже, наверное, тысячу раз говорил Валентину, что вы не увлечены им, но он даже слушать меня не хочет, сообщил тот, и Хаук понял, что ни разу не посмотрел на мнимый объект своего обожания, увлекшись собственными мыслями. Как вам удалось вскружить ему голову, Хаук? Он ведь на самом деле влюблен в вас.
С чего вы взяли, что я не симпатизирую Валентину?
Потому что вы спите с королем. Такого количества семени на его туалетах и постели слуги не видели никогда, а среди них дураков нет. Я слышал это от отца. И говорил Валентину, но он вбил себе в голову, что это все Ансельм. Не вы просто не можете быть вы, потому что между вами двумя страсть. Вы влюблены в моего омегу, Хаук? Любите Валентина?
Жуль пытался добиться от него эмоций, но глупо было бы открыться в его ситуации.
Думаете, я стану это обсуждать вслух?
Это? Так выходит есть «это»? горько спросил Жуль. И как долго мой омега будет бегать за вами, Хаук? И главное, зачем, если у вас есть король?
Если вам не нравится поведение Валентина, уходите! К чему эти глупые вопросы? Вы всю жизнь будете выпрашивать любовь, а не добиваться ее?
Так, как добиваетесь ее вы, Хаук? Бесчестно?
Не вам судить.
Выходит, вы не так уж и благородны.
Я никогда не претендовал на эталон.
Но вы были им, для меня!
Тогда вас в жизни ждет еще немало разочарований, Жуль.
Слова Жуля задевали за живое, но не в ключе его бесчестного отношения к Валентину. Несколько месяцев назад Хаук и представить себе не мог, что будет наряжаться тхиенцем, а не быть им. Что станет отрешенно наблюдать, как другой альфа лезет пальцами под треклятые цепочки или спит с его омегой в одной постели? Нет, ничего подобного не умещалось в его голове и близко, но чтобы выжить нужно приспосабливаться. И Хаук искренне считал, что свое достоинство он не утратил, даже в объятиях короля.
Валентин? Он был лишь пешкой на его доске, а корольвсегда оставался королем. Жуль излишне идеализировал все, купился на доброту Бастиля в два счета и надеялся спасти своего омегу от худшей участи. Все до единогопоступки глупца и любимого младшего сына влиятельного отцагерцога.
Хаук отвлекся от Бастиля и увидел, что Валентин тоже смотрит на короля, а маркиз не устает что-то ему талдычить, придерживая за руку. Ошибка маркиза Орно состояла в том, что он все еще видел в своих сыновьях детей, а не взрослых сформировавшихся личностей, способных на собственные поступки. Валентин видел кровь, держал в руках меч и, несомненно, нагнул не одного омегу, прежде чем прийти к выводу, что ему нужен альфа. Нужен Хаук. Желаниевот что имело наибольшую важность и тут уж маркизу стоило бы настоять на браке с кем-то еще, чтобы спасти Валентина от неминуемых проблем, но он по неизвестной причине этого не сделал.
Куда делся Ансельм? спросил Хаук у Ализ.
Мы за ним не следим, Арнбранд, только за вами, хмыкнула она.
Когда король вернулся, довольно улыбаясь, Валентин отмахнулся от отца и привлек внимание Бастиля.
Могу я пригласить на танец вашего фаворита, Ваше Величество?
Дайон заметил расстройство отца и решил сгладить ситуацию.
Лучше пригласи меня, Самозванец, пихнул он локтем Валентина и схватил за руку, но тот выдернул кисть. Самозванец?
Ваше Величество? переспросил он, и радость Бастиля рассеялась, как дым. Дайон из-за брата тоже попал в опалу, король резко утратил к нему какое-либо расположение, но альфа не слишком расстроился.
В ответ Валентин не получил ни слова, Бастиль подозвал маркиза и что-то шепнул ему на ухо.
Хаук надеялся только, что Валентин не поедет этим же вечером на границу. Но ни маркиз, ни его сыновья окружение не покинули, и Хаук решил, что все не так уж плохо.
А где Сельми? поинтересовался Бастиль, и Сибилла тут же доложила.
Говорит с виконтом Олье у колонны. Конечно, вопросы короля не должны остаться без ответа, Хаук подозревал, что Ализ намеренно так себя ведет с нимнахально-задиристо. Она единственная все еще общалась с ним свысока.
Позовите его.
Явился Ансельм с подносом и угостил всех желающих разбавленным вином, а Дайон все-таки утащил Валентина танцевать. Хотя тот и не испытывал большого желания, сопротивляясь до последнего. Но альфа явно был не из тех, кто терпит отказ. Скорее наоборот, Дайон буквально фонтанировал энергией и внутренней силой. Для двора он был излишне живым, будто стоять на одном месте для него было невыносимой скукой, и Хаук разделял это мнение.
Даже издали читалось тепло, которое сквозило между братьями, только вот знал ли Дайон истинную причину всех расстройств Валентина?
Король крутил в руках бокал и явно чего-то ждал, глядя куда-то вниз. Хаук успокаивающе коснулся его руки и тот вскинул взгляд, в котором можно было утонуть. Хотелось проникнуть в его голову и выведать каждую мысль, узнать почему он расстроен и не находит себе места. Все дело в Юдо? Или случилось что-то еще?
Вы обеспокоены, Бас Ваше Величество?
Казалось, он не хотел говорить. Не видел в этом смысла, но спустя полминуты все же ответил:
Раньше нам казалось, что Валентин стал бы вам чудесным мужем, Хаук, страстным и искренним, но мы не можем вас отдать, внезапно поведал Бастиль, словно его кто-то убеждал в обратном. И одалживать тоже не собираемся.
Хаук замер.
И вы так просто говорите об этом? Обо мне, как о вещи? Не хотите узнать, желал бы я взять Валентина себе в мужья?
Нет. Ваши искренние желания мы и так знаем, но в Тхиене вас убьют, каким бы храбрым воином вы ни были. Они вырежут ваше сердце и сырым съедят его. У вас нет поддержки среди кланов, а у нового короля недавно родилось двое сыновей-альф от его мужей, этих младенцев после его смерти будут сажать на трон. Вы сможете их убить?
Казалось, Риг разорвал замкнутый круг, ранее все его дети гибли до рождения или во время родов. Но даже желая убить собственного брата, Хаук не смог бы тронуть его детей.
Я не там, расплывчато ответил он.
Но если бы были? Если бы взяли Сверу? Смогли бы убить детей? Своих племянников?
Хаук растерялся.
Я не знаю. Возможно, я не стал бы их убивать, а вырастил достойных приемников, как регент и их дядя.
Это неправильный ответ, Хаук, следовало бы убить детей, как и омег, которые произвели их на свет. Вы сын короля Вальгарда и знаете, что было когда он взошел на трон.
Хаук знал. Все об этом знали, и никто в Тхиене не осуждал. Но немногочисленные омеги и дети короля Турнена не были родственниками Вальгарду, бастарду двух кланов Сигертр и Оддманд. Турнен был слаб, таким родился, да и с мужской силой у него не все складывалось. Вальгард выбился из низов, служил королю как самый верный пес, а затем заручился поддержкой кланов и сверг Турнена одной крайне кровавой ночью. Не щадил никогони омег, ни рабов, преданных королю, ни слуг, ни даже детей
Удержать трон оказалось не просто, поскольку наиболее сильные кланы думали, что после восстания смогут обставить Вальгарда и протолкнуть удобного им короля. Но не тут-то было, сильный альфа показал себя во всей красе и отплатил бывшим союзникам сполнаобезглавил их предводителей, сжег замки и забрал всех до единого омег в свой гарем, даже мужних, заставив служить себе. Это было крайне жестоко и остальные быстро присмирели, но, не имея возможности бросаться на короля, они вымещали зло друг на друге.