Аспид вернулся ко мне, оставив створки фургона распахнутыми.
Руки, приказал он лосям. Меня поставили на колени, руки зажали и положили ладонями на ствол упавшей березы. Аспид занес биту, нелепо присел согнув колени, крякнул и резко опустил биту. Потом еще раз. И еще.
Он не обманулболи не было. Почти. Только рукам стало жарко. И с них что-то потекло на снег. Я не видел что. Я смотрел на Мать, а она на меня.
Уф, как от сердца оторвал, отдуваясь сказал Аспид и выкинул биту в кусты. Меня отпустили, и я повалился на землю. Теперь снег падал мне на лицо. Лоси из канистр поливали фургон. Один плеснул внутрь. Часть попало на одеяло, которым была укрыта Мать. Искры все так же метались в ее глазах. «Ясна», сказала она мне одними губами.
Лес, фургон, небо метнулись в сторону. Перед глазами возникла рожа Аспида. На ней были красные брызги.
Вот тебе билет на электричку, Ганзи, он что-то сунул мне в карман. Я ж не пес, чтоб брата своего вот так вот в лесу бросить. Как очухаешьсявали подальше. Ты уволен. Да, за девчонку свою не переживай. Рамзес о ней позаботиться.
Он заржал, а я снова повалился, зарывшись башкой в свежий снег.
Фургон вспыхнул разом. Пламя взметнулось, опалило небо и деревья. Рванули с места джипы выбивая из-под шин комья земли и снега. Я остался один
Когда я смог шевелиться, фургон уже прогорел, оставив черный остов и проталину посреди снежной поляны. Боли в руках я не чувствовал. Как будто и не было у меня рук. Стало темнеть. Пахло дымом и сырой землей. Скорой зимой пахло. Я повернулся и пошел прочь из этого леса. Подальше от черного фургона.
***
Жирный Доктор чуть не сдох от страха, когда я к нему ввалился. Каяться стал. На оборудовании для фургона скрысятничал, это да, но бандитов не наводил. Потом руки мне обработал, кое-как замотал. Правая рука совсем плохо выглядит. Одни ошметки вместо нее.
Меня отпустило немного в тепле у него, вроде и таблетки подействовать как раз должны были, но тут такая боль навалилась, страшнее, которой в жизни не было. Запястья огнем полыхнули. Пистолет левый вышел. Кровища снова пошла. Хотел я Доктора пристрелить. Уже к башке ему ствол приставил. И пожалел. Почему пожалел? Чтоб боль и ярость не расплескать раньше времени.
Чертова туча стимуляторов. Сердце не выдержит, предупредил Доктор. А куда оно денется? Святой Иосиф, куда оно на хрен денется?!
На улицу вышел через черный ход. Пальто докторское, на мне мешком висит, капюшон от худи на самую лысину натянул. Ветер подвывает, а грязь под ногами хрустит. Подмерзла. Снег то сыпанет, то перестанет. Темно, но куда идти я и так знаю.
***
С трудом сбрасываю с себя тяжелую собачью тушу.
Иваныч так и остался сидеть на диване. Понадеялся на своих собачек. Шальная пуля разбила ему череп. За спиной на стене кровавый цветастый узор. Фартовый этот Иваныч. Не такую быструю смерть я для него приготовил.
Правый пистолет заклинило. Он едва вышел из раздробленной руки. Так и остался. А левый работает. По запястьям течет кровь. Боль я не чувствую. Вместо нее черный остов сгоревшего фургона.
Я иду мимо трупов охранников-лосей, мимо мертвых шлюх, мимо дворника, уткнувшегося лицом в тлеющую кучу старых листьев. Запиши на мой счет, святой Иосиф, потом сочтемся.
Есть только один шанс найти эту чертову конюшню. Только один. И я тороплюсь.
***
Я терпеливо ждал. А это нелегко в моем-то положении. Вон под стулом уже целая лужица крови натекла. Моей крови.
Лиза что-то говорила. Половину я не понимал. Говорила, говорила, быстро, теряя слова, торопясь успеть в отведенное ей время. Успевая выплеснуть на меня всю свою ненависть и отвращение. Говорила, как же ей мерзко было находиться со мной рядом. Говорила, что держала меня на иванычевском поводке. Говорила, что я мерзкий биологический урод, что ее блевать тянуло, когда я к ней своими руками прикасался. От меня мертвецами несет! Ха, ну не первый раз. Все это я уже где-то слышал. Мне такое часто говорили. Все всегда заканчивается одинаково. Не особо мне в амурных делах везет.
Она ругала меня на чем свет стоит, а лужа становилась все больше. Время истекало, я специально следил за часами. И кивал согласно. Да, яурод. Вот ведь. У этих городских шлюх понатыканы в зад импланты, накачены гелем губы и грудь, одинаковые от пластики лица, а я урод? Урод, урод, признаю.
Вот и время вышло. Я поднял ствол. Лиза перешла на всхлипывающую скороговорку. Не хотел я, но пришлось стрелять. Пуля обожгла ей колено.
Она взвизгнула. Ей больно. Зато поток ругани и грязи иссяк. Теперь только тихо всхлипывает и размазывает косметику по лицу. Не лицо, а клоунская маска. Я повторил вопрос. Может она от стресса забыла, что я у нее спрашиваю. Она послушно назвала адрес. Ага, станет она врать, знает ведь, что я вернусь если что. Тут она стала набрасывать, что сама прошла через эти конюшни. И никто ее не спасал. Она ждала, а никто ее не спасал.
Надо было спешить. Я поднялся со стула. Она еще что-то крикнула мне вслед, но я уже не слышал. Говорю же, не получается у меня с женщинами. Всегда одно и тоже.
***
Пришел серый рассвет.
Тот снег, что не успел сдуть ветер, застыл и стал ледяной коркой.
Небо, асфальтовая дорога, голая земля, старый паркстального цвета. Единственная аллея упирается в здание бывшего ДК. Облезлые колонны, потрескавшаяся штукатурка, выцветшие плакаты на стенах.
Я поднимаюсь по ступеням. Цепляю кривой левой рукой и тяну на себя тяжелую дверь. Запястья горят огнем. Правую руку я не чувствую. Перед глазами танцуют белые точки.
Так и знал, Ганзи, что ты не уедешь, упрямый ты черт, шипит с площадки на втором этаже Аспид. Он стоит в полумраке, едва различимый на фоне окна. Черное пятно на сером фоне.
У нас че дуэль, да? Как руки-то? Аспид довольно ржет. Лицо в темноте, руки опущены. Я должен помнить одно. Аспид-скорострел. Его пистолеты в момент перехода сразу стреляют. Получается очень быстро, но не всегда точно. Небольшой разброс. Совсем небольшой. Пара сантиметров, доля секунды.
Где она? спрашиваю. Старый, щербатый паркет качается как палуба. Я прислоняюсь спиной к двери чтобы не упасть.
Не переживай, Ганзик. С девчонкой все норм, я же знал, что ты придешь. Приберег. А как там Иваныч?
Я молчу.
Двойная дверь слева от меня распахивается. Створки бьют о стены. Из-за маленькой хрупкой фигурки выглядывает Рамзес. На него падает свет лампы. Его лицо я вижу отчетливо. Он не боится, сосредоточен. В руках блестит лезвие. Я стараюсь не думать о той, что стоит между нами.
Две цели. Одна рука.
Какой замес, а?! орет сверху Аспид. Его силуэт троится и плывет куда-то в сторону. Давай, Ганзи, на счет три?! Раз!
Сержант говорил, что из двух целей надо выбирать самую опасную. Но это неправильно. Выбирать надо ту цель, в которую точно попадешь.
ДВА!!
Мы начинаем стрелять одновременно, не дождавшись конца счета.
БАНГ! БАНГ! БАНГ!
В щеку впиваются дверные щепки. Нож безвредной рыбкой скользит на пол. Я палю в трех Аспидов одновременно. Сильный удар в правое плечо. К черту правое!
БАНГ! БАНГ! БАНГ!
Ноги подгибаются, и я сползаю по двери.
ХРУСТЬ! БАМ!!
Один из Аспидов падает со второго этажа вниз. Два других испаряются.
Кто-то подбегает ко мне. Тормошит. Зовет меня «Кристиан!». А я не слышу. Я падаю в темноту.
Ш-Ш-Шшшшш-ш
***
Вот ведь зараза! Кто знал, что в чертовой развалюхе есть только старая магнитола. А внутри застрявшая кассета с какой-то мутной попсой, вялое старье прошлого века. Когда Малая начинает слишком доставать меня своими вопросами, я просто врубаю полную громкость. Правда на попсу меня хватает на пять минут. Я вырубаю магнитолу, и снова слушаю бесконечную трескотню малолетней девчонки. Белый лес, белая дорога.
Мы все глубже забираем на Север. Я даже отмечаю по карте, когда мы останавливаемся, но мотор при этом не глушу. Дороги завалены сугробами, так что приходится искать объезды. Я все время боюсь, что докторская машина не выдержит и развалится. Видать тогда мы замерзнем посреди тайги.
Да, Доктор. Вот уж не знаешь, откуда что придет, да, Ганз? Хотел его пристрелить, а в итоге Доктор тебя и спас. Я же тогда у него пальто забрал, а в нем докторский телефон оказался. Малая телефон нашла, когда я в этом заброшенном ДК в парке загибался. Почему он нам помог, черт его знает? А почему Мать меня подобрала? А потом Малую? Мне не понять. Я же не святой Иосиф. Совсем не святой.