Эва могла бы преспокойно оставить кольцо себе, поэтому Мария удивилась, но по-прежнему не могла забыть то, что с Эвой связано: «Именно с ней Тодорис позорит мою дочь».
А ты почему здесь? спросила её Мария. Не хочешь унести что-нибудь ценное, пока можешь? А то всё разберут без тебя.
Мне в этом доме ничего не нужно, показала головой служанка.
Почему?
Потому что хватит с меня того, что мне достался ваш зять, сказала Эва, а затем вдруг смущённо потупилась и добавила:Госпожа Мария, я понимаю, что это нехорошо и грешно. Я понимаю, что вам обидно за вашу дочь. Я понимаю, что виновата. Но но Город пал, Ромейской империи больше нет. Неужели всё ещё важно родство между семьями, которые этой империей правили? Ваша дочь уже никогда не захочет вернуться сюда, а ваш зять сам сказал, что не поедет в Венецию. Никто не будет расторгать их брак, но причина, по которой его заключили, уже не важна. Никому уже не нужно, чтобы этот брак исполнялся. Так разрешите мне быть счастливой! Она подняла голову и посмотрела прямо на хозяйку. Госпожа Мария, не сердитесь на меня и позвольте вам помочь. Позвольте хотя бы немного искупить мою вину перед вами. Я буду молиться, чтобы вам удалось устроить побег сыну. И если позволите, я стану носить вам еду, пока вы будете прятаться в Буколеоне у моря. Это меньшее из того, что я могу сделать.
Мария поначалу слушала, поджав губы, и хотела оборвать или перебить. Не получилось, потому что служанка говорила так быстро, что даже слово не вставишь. А в конце Мария вдруг почувствовала, что плачет. Она, надев возвращённое кольцо на палец, вдруг потянулась к служанке и обняла её:
Эва, прости меня. Позавчера, вчера и сегодня я проклинала тот день, когда приняла тебя в свой дом. Я думала, что ты худшая служанка из всех, которые у меня когда-либо были. Но Господь указал мне истину: тысамая лучшая, и на тебя я могу положиться так, как ни на кого другого.
Тодорис выглядел удивлённым, глядя на эти объятия, а Мария сказала ему:
Мне нужно дать Эве одно очень важное распоряжение. Через четверть часа я буду готова ехать.
Она повела служанку в свою спальню, где, как и ожидалось, повсюду виднелись следы грабежа. Комната выглядела так, будто всё ценное, что уже «не нужно» хозяйке дома, взято, но Мария, взглянув на большой сундук в углу, хоть он и стоял открытым, удовлетворённо улыбнулась:
Расхитительницы, наверное, думали, что я все свои деньги раздала. А вот и нет.
Ключ в двери спальни никуда не делся, поэтому Мария велела Эве запереть дверь и помочь отодвинуть сундук, чтобы добраться до пола под ним.
Одна из половиц вынималась, если знать, где нажать. А в углублении под половицей лежали два увесистых кошелька с деньгами. Тот, который побольше, Мария без колебаний отдала Эве:
Возьми. Используй, чтобы похоронить моего мужа и сыновей. Пусть у них будет достойное отпевание, и пусть их похоронят в хорошем месте. Всё, что останется после этого в кошельке, твоё. Но мой тебе совет: не увлекайся тратами, потому что злые люди поймут, что у тебя много денег, и захотят отнять их у тебя. А если будешь тратить понемногу, тебе хватит на долгие годы и детям твоим останется.
Госпожа, ответила служанка, и все её дальнейшие слова звучали так, что не оставалось сомнений в их правдивости, если окажется, что побег вашего младшего сына невозможен, я верну эти деньги. И вы сами похороните мужа и старших сыновей.
Мария положила свой кошелёк себе за пазуху и застегнула верхнюю одежду так, чтобы никто не подумал, что что-то лишнее выпирает. Эва последовала этому примеру. Затем они вернулись на конюшню, где продолжал ждать Тодорис.
Поедемте, госпожа Мария. Не так уж много времени осталось, сказал он.
Они поехали, а Эва проводила их до ворот.
К счастью, у Марии хватало сил и умения не падать из седла, поэтому привязывать её не понадобилось. Наверное, Тодорис думал, что она начнёт то и дело просить «помедленнее», но Мария просила «быстрее». Лошадиные копыта и впрямь очень громко стучали по мостовой. Они могли кого угодно разбудить, и поэтому следовало ехать быстро. Чем быстрее, тем безопаснее.
Довольно скоро путешественники добрались до Влахернского квартала и выбрали дом на улице, где все жилища стояли покинутыми, что угадывалось по открытым дверям. Такие двери разглядишь даже в ночной мгле. Значит, в одном из домов этой улицы можно было оставить лошадей и почти не опасаться, что кто-то, разбуженный топотом, уведёт животных.
Мария мыслями уже находилась возле Малого Влахернского дворца, поэтому не сразу поняла, о чём говорит Тодорис, помогавший ей слезть с лошади.
Возможно, это звучит странно, начал он, но, пока есть минута времени, я хочу узнать кое-что про Эву.
Что? О чём узнать?
Как звучит её полное имя? спросил Тодорис. Она Эвангелия? Эванфия? Мне как-то неловко спрашивать у неё после того, как я сразу не спросил.
Мария улыбнулась:
Эваэто и есть её полное имя. Как у прародительницы рода человеческого.
* * *
Поздний вечер 31 мая 1453 года, незадолго до полуночи
Яннис вот уже часа два ворочался в темноте и никак не мог заснуть. Ему не давала покоя мысль, что Яков по-прежнему сидит взапертиотдельно от него и Тамар.
То и дело вспоминались недавние события: появление Якова, а затемвизит госпожи Марии, её короткий разговор с сыном, когда она даже одного слова не могла сказать так, чтобы не подслушивал евнух. А ведь ей очень хотелось поговорить с Яковом наедине! И Яннис помог ей в этом, хотя она не собиралась сообщать ему ничего особенного. Яков так после и сказал, что мать «ничего особенного» ему на ухо не шептала.
Воспоминания о том разговоре вызывали у Якова смутную тревогу. Но особенно тревожным казалось то, что случилось после. Когда для госпожи Марии настало время уходить, евнух крепко схватил Якова за руку, отвёл в комнату, где поселили «нового гостя», и запер дверь на ключ. «Так могут поступить и со мной, и с сестрой в любую минуту», подумал тогда Яннис, но сам же не хотел в это верить. Хотелось верить, что он здесь гость и свободен, а с Яковом обращаются по-другому просто потому, что его родные вчера на победном пиру проявили непокорность.
Затем Яннису удалось поговорить с Великим Турком и попросить, чтобы дверь в комнату Якова не запирали, но ничего не изменилось. И дело было не в чьей-то непокорности. Великий Турок сам так сказал:
Я не сержусь на Якова. Он не виноват, что его отец и брат оскорбляли меня. Я скоро выпущу твоего друга, но пока всё-таки лучше ему посидеть взаперти. Последовала многозначительная пауза. Не огорчайся, Иоанн. Так уж устроена жизнь, что мы не всегда получаем то, что хотим. Даже я не всегда получаю. Но ты можешь обрадовать свою сестру: завтра у неё появится служанка, причём из вашего же дома.
Из всех этих слов у Янниса всё равно не получалось сделать вывод, почему Великий Турок отказался выпустить Яковаведь выполнить просьбу было бы легко! Наверное, Великий Турок просто не придумал пока, что попросить взамен. Ведь Яннис признался, что давно дружит с Яковом, и значит, за выполнение просьбы полагалась бы большая благодарность.
Великий Турок всё время об этом твердил: Яннис должен выполнять его просьбы «из благодарности». Благодарность стала причиной на все случаи. Но Яннис всё чаще задумывался, чего же Великий Турок на самом деле хочет. Появилось подозрение, что после того, как станешь легко выполнять мелкие просьбы, Великий Турок попросит что-то посерьёзнее.
Как же не хотелось, чтобы эта минута наступила! «Отец, где же ты?»думал Яннис. Оставалось надеяться, что отец освободит своих детей раньше, чем их попробуют заставить поступиться чем-то важным. Но надежда постепенно таяла. «Наверняка именно тогда, когда отец появится, Великий Турок попросит у меня что-нибудь серьёзное, думал Яннис. Великий Турок скажет, что не отдаст меня и Тамар, если я просьбу не выполню».
Яннис боялся даже случайно приблизить минуту, когда дойдёт до серьёзной просьбы. И потому не решился произнести, что будет очень-очень благодарен, если друга выпустят. Давать такие обещания казалось опасным.
Яннис мог бы попытаться уговорить Великого Турка, но вместо этого лишь пожал плечами: если нельзя отпереть комнатузначит, нельзя. А теперь из-за этого чувствовал себя виноватым. На протяжении всего дня подходил к двери и разговаривал с Яковом, утешал. Говорил, что надо лишь немного потерпеть и что скоро всё станет лучше.