Ужасно! подтвердил папа. Так же ужасно, когда ставят по заказу Минздрава фильм про эпидемию гриппа по системе Станиславского. Он нацедил из самовара стакан чаю и подал его маме.
Но почему же это ужасно? переспросила мама. Наш «Пир во время чумы», например, хвалили.
Кинопир во время киночумы, сострил папа, наливая себе чай.
Между прочим, сказала мама, нас хвалили остроумней, чем ты ругаешь.
Кто хвалил? переспросил громко папа.
Обязательно тебе знать кто? ответила мама. Люди хвалили! Люди! Иванов! Петров! Сидоров! На худсовете хвалили!
Атмосфера за столом была накалена, сказал Бон-Иван, атмосферой можно было гладить брюки
Люди! сказал отец своим красивым тенором. Люди откровенны друг с другом только в поездах, а не на худсоветах.
Я посмотрел на отца. Он сидел за столом, вынесенным с веранды нашей дачи на поляну, как всегда в дурацком женском фартуке, и кутался в теплый шарф, бережно придерживая его руками на шее так, как это он привык делать, когда еще пел в Большом театре, а не играл, как сейчас, на балалайке в оркестре народных инструментов.
Они искренни только с незнакомыми. Едут случайно вместе в купе, вот и не боятся откровенничать! продолжал отец.
Ты злой, оборвала его мать, злой, потому что ты не удался. И рассуждаешь так, тоже потому что не удался.
Друзья мои, друзья мои, вмешался в разговор Бон-Иван, поднимая вверх руки, а вы знаете, что такое стоматологический пунктир? Отец с матерью замолчали и продолжали молчать, пока Бон-Иван не сказал:Не знаете? И я не знал, а вот встретил замечательного зубного врачаи узнал. Бывало, дантист как наляжет всем телом на бор, сверло такое есть у бормашины, так, кажется, насквозь тебя просверлит, а этот пунктиром, пунктиром, с передышкой Так что, обратился он к моей маме, пунктир, Машенька, пунктир, пунктир
Но он же как мизантроп рассуждает! продолжала мать без всякого пунктира. Да, да, как мизантроп! Как человеконенавистник.
Мизантроп, сказал папа, не любит всех людей, а я не люблю только тех, кто этого заслуживает!
Перестань при детях! сказала мама.
Раньше отец с мамой никогда при мне и Наташке действительно так не разговаривали. Ну что же, подумал я, в конце концов взрослеем не только мы, но и родители.
Дети должны иметь философию. Они должны знать, что люди бывают разные, сказал папа. А то в консерватории нам долбили, что все люди вокругэто не люди, а ангелы. Но боже мой, как все эти «ангелы» плевали на мое несчастье! Боже мой!
Перестань, повторила мама, сейчас же перестань паясничать!
Не перестану, крикнул отец, не перестану! Потому что я хочу, чтобы мои дети судили о людях по людям, а о жизни по жизни, а не по фильмам и по операм про жизнь!
Теплый, замолчи, прикрикнула на отца мать.
Когда мама называет отца Теплымэто плохой признак. Это она напоминает ему, что он всю жизнь был только теплым и не закипел, так и не закипел. «А мог бы закипеть, говорила мама, на весь мир закипеть». Папа уже в консерватории начинал «закипать». Голос у него был поразительный. Тенор. Он мог петь и лирические партии, и драматические.
Да, если бы он тогда в Большом театре на спектакле взял это проклятое до-диез третьей октавы, если бы не потерял голос, то не играл бы сейчас в оркестре народных инструментов. Его и в Италию, в театр «Ла Скала», посылали на стажировку. А в Большом театре ему сразу доверили партию Дубровского. Только вместо того чтобы взять в арии «О, дай мне забвенье, родная» самую высокую ноту («Дай прежнее счастье найти найти»), он так разволновался, что взял на октаву ниже. В театре все зрители от неожиданности ахнули А маме в ложе бельэтажа стало плохо И с тех пор у папы пропал голос
Наташа однажды играла на пианино, а я подошел и спросил:
Где здесь до-диез третьей октавы?
Наташа ткнула пальцем в самом конце клавиатуры и прошептала:
Не знаю, вы меня поймете
иль это понимаю я,
и на невероятной ноте самоубийство соловья
Сказала и еще раз тронула пальчиком «невероятную ноту». Нота родилась, пожила некоторое время в воздухе и умерла.
Это ты про папу? спросил я.
Ну знаешь Это Марина Цветаева про Маяковского.
Наташа опустила крышку пианино и вышла из комнаты. Я приподнял крышку и посмотрел с ненавистью на «невероятную ноту», подождал, пока гравий за окном съест Наташины шаги, потом глубоко вздохнулсловно розу понюхал, как это делают певцы, а затем вполголоса, тихо, как папа на своих распевках, пропел: «дай прежнее счастье найти най-т-и-и» И взял эту ноту. Внутри меня что-то заудивлялось и заохало: я не поверил, что «невероятную ноту» эту взял. Подошел к пианино с магнитофоном в руках, включил запись, еще раз вдохнул запах цветка и тихо пропел: «дай прежнее счастье найти! На-ай-ти-и!..» И снова взял, снова смог, а отец не смог. Если бы он не занервничал на премьере, если бы не струсил, то я бы сейчас был сыном знаменитого тенора из Большого театра, а не сыном простого музыканта из простого оркестра. Может быть, для Юлки это тоже имело какое-то значение. У Бендарского отец дипломат. Кажется, первый секретарь посольства в Америке
Мы сейчас разговариваем о моем фильме, а не о людях, еще раз мать оборвала отца.
А какое ты имеешь к этому фильму отношение? спросил он ее, как никогда, зло.
Как это какое? Я все-таки режиссер этого фильма!
Режиссерэто тот, который постановщик, а ты администратор, обыкновенный администратор сказал папа, завхоз. Что, я не знаю? Знаю, снимались!
Ну знаешь что сказала мама. У нее от волнения голос сорвался, и она стала откашливаться.
Друзья мои, вы понимаете друг друга как-то очень буквально. Между прочим, сказал Бон-Иван, я недавно был на гастролях на периферии. Пошел в выходной день в театр. Ставили какую-то комедию местного автора, что-то про молодых геологов. Довольно симпатичная история. В первом акте кто-то из героев вешал на стену общежития ружье. И так оно висело весь спектакль. А в последнем акте это ружье в самом неожиданном месте как бабахнет. Я хоть бывший танкист, со мной чуть не инфаркт, а соседка в обморок упала. Я после спектакля зашел к режиссеру. «У вас, говорю, это что, накладка?» А режиссер отвечает: «Почему накладка? Это у нас по Чехову. Помните, Чехов говорил: «Если вы в первом акте повесили ружье, то оно в последнем должно выстрелить»Бон-Иван помолчал.
Смешно, сказал хмуро папа.
А мама только терпеливо переждала рассказ Бон-Ивана и снова вспылила.
Если бы он на сцене брал такие ноты, какие берет в разговорах за столом сказала мама Бон-Ивану. И опять папе:А потом говори про философию и про то, где люди откровенныв поездах или на худсоветах.
Затем мама встала из-за стола и пошла через поляну к даче.
«Где ты, наша чайная ложечка? Где тебя черт носит?»подумал я. Моя сестра Наташа, когда ругаются родители, как чайная ложка в стакане, когда в него льют кипяток, не дает лопнуть стеклу.
Прости! Я не хотел тебя обидеть! жалобно сказал отец вслед маме. Я же не имел в виду лично тебя, я вообще об этой профессии Вот так всегда
Мама отца называет Теплым, а я его для себя называю Нагнетателемв хорошем смысле этого слова. Если, скажем, на дворе хорошая погода, то папа, заговорив о ней, сделает ее изумительной. Впрочем, он это делает даже тогда, когда погода так себе и нагнетать папе в общем-то не хочется.
Какой сегодня хороший вечер, сказал он грустно.
«Начинается», подумал я.
А как поют цикады!.. А звезды!.. Вы посмотрите, как светят сегодня звезды!..
Ни я, ни Бон-Иван не поддержали отцовских нагнетаний, он как-то сник, виновато потер свою покрасневшую лысину и спросил меня шепотом:
А ты почему не ходишь позировать к Ста-Гро?
Я подумал, что сказать, и сказал:
Я был очень занят
У тебя же каникулы, снова шепотом спросил меня отец, чем же ты можешь быть очень занят?
Я хотел сказать, что самоубийством, но промолчал.
Ты плохо выглядишь, сказал отец.
Голова болит, ответил я.
Где болит? спросил он.