— Спасибо, уже поздно. Да и пить за рулем не полагается.
— Ну, по сто граммов можно было бы, — разочарованно вздохнул шофер. — Ну да ладно, отложим. До следующего раза. Бывай здорова, хозяйка, спи в тепле и вспоминай нас добром. Нужно будет, еще подкинем.
Он говорил так, словно Берузаимский стал его компаньоном.
Когда они садились в машину, начало заметно темнеть. Снова посыпал дождь. Теперь он дробно застучал по кабине. Берузаимский, поставив сапог на подножку, спросил:
— А где живет этот ваш известный всему миру Касей? Здесь или в Навесном?
— Почему — в Навесном? — снова как будто обиделась хозяйка. — Я же сказала: у нас. Во-он его дом, с большой антенной. Третий от меня.
Шофер завел мотор.
— Ладно, хозяйка, пол-литра за тобой!.. Не забудь, как-нибудь заедем!..
Пока они спускались вниз к шоссе, шофер не произнес ни слова. Только напряженно всматривался в уходящую вниз неровную дорогу. Когда до шоссе осталось совсем немного, машину вдруг начало как-то странно кренить на левый бок. Водитель резко затормозил и, от крыв дверцу, спрыгнул на землю.
Берузаимский слышал, как он стучал носком ботинка по скатам. Послышалась приглушенная ругань.
— Что случилось? — спросил Берузаимский, высовываясь из кабины.
— Связался, дурак, на свою голову, — пробурчал шофер. — За тридцаткой погнался. Будь она трижды проклята. Будем теперь здесь в темноте валандаться.
— Да что все-таки случилось? — еще раз спросил Берузаимский.
— Вы что, на машинах никогда не ездили? — озлобленно ответил шофер. — Скат сел, вот что…
— Гвоздь? — спросил Берузаимский.
— Черт его знает, в темноте не разберешь, — он подошел к кабине и мрачно посмотрел на растворяющуюся в темноте громаду горы, на узкую полосу ведущей вверх дороги. — Менять надо. А запасной, как назло, там оставил.
Берузаимский хотел было спросить, зачем же он это сделал, но не спросил. Шофер сплюнул с досады и вдруг решительно пошел вверх по дороге.
— Вы за скатом? — крикнул ему вслед Берузаимский.
— А то куда же! — донеслось из темноты. — Вы тут смотрите, чтобы какой-нибудь шальняга сдуру не врезался. А то мы здесь надолго заночуем.
Шаги его, удаляясь, все глуше и глуше стучали по дороге. Берузаимский спрыгнул на землю и захлопнул дверцу кабины. Шофер уже исчез в темноте. Дождь усилился. Темные мокрые ветви деревьев свисали над кабиной. На дороге, ведущей к хутору, было тихо. Только внизу на шоссе пронеслась, дребезжа бортами, порожняя машина. Берузаимский еще раз прислушался. Потом нагнулся и пошарил рукой по осевшему заднему скату. Найдя то, что искал, он с трудом извлек из резины острый трехгранный гвоздь с плоской широкой шляпкой. Берузаимский положил его в карман и снова пошел к кабине. Посмотрел на часы. Стрелки их показывали девять часов семнадцать минут. Берузаимский еще раз прислушался. Наверху было совсем тихо.
Он открыл дверцу кабины, сел на сиденье и, придвинув к себе брезентовую сумку, открыл ее.
В ней лежала деревянная коробка, в которой обычно держат столярный инструмент. Он открыл крышку. Инструменты лежали, аккуратно пригнанные в пазы, тускло поблескивали в полумраке синеватым металлом, Берузаимский привычным движением надавил по выпуклости сбоку. Бесшумно открылась задняя стенка. Он еще раз внимательно прислушался. Вокруг было тихо. Только чуть слышно стучали по кабине капли дождя. Он положил ящичек на колени. Щелкнул переключатель. И сразу же вспыхнул зеленый глазок индикатора.
…Только минут через двадцать сверху послышались шаги. Спускаться вниз по мокрой скользкой дороге, да еще придерживая перед собой катящийся скат, было куда труднее, чем поднимать его в гору, и шофер, начав чертыхаться, наверное, уже с первого своего шага, ругался теперь так громко, что Берузаимский сразу услышал внизу его голос.
Еще минут двадцать спустя скат был сменен. Шофер все это время был так озлоблен происшедшим, что, кроме проклятий, которые он время от времени изрекал, не сказал Берузаимскому ни слова, хотя тот все это время, чем мог, помогал ему. Лицо его продолжало оставаться мрачным до тех пор, пока они не выехали на дорогу. Но как только под колесами мягко зашуршал асфальт, водитель дал полный газ и что-то весело засвистел, покачивая головой из стороны в сторону. Берузаимского все время удивляло, почему он не побоялся совершить сделку с явно ворованными дровами в его присутствии. Ведь он же не имел ни малейшего понятия, кто находится рядом с ним в машине. Но это обстоятельство, кажется, и сейчас нимало не беспокоило водителя. Или этот парень был очень смел или просто глуп…
Продолжая насвистывать, шофер вел машину на полной скорости, не обращая никакого внимания на сидевшего рядом с ним пассажира, словно вообще забыв о его присутствии. Скоро они догнали грузовик. В кузове его перекатывалась из стороны в сторону пустая бочка. Шофер пошел на обгон, засигналил. Но водитель впереди и не думал уступать дорогу. Сигнал раздирал тишину гор, машины шли словно привязанные почти вплотную друг за другом, но идущий впереди грузовик продолжал идти почти по самой левой бровке. Шофер выругался и сплюнул.
— Теперь посмотрим, подлюга, — пробормотал он и еще раз сплюнул.
В этот момент впереди показался встречный автобус. Шофер весь сжался, вцепился в руль, словно слился с ним в одно целое и, когда автобус со свистом пролетел мимо, так стремительно бросил свою машину на открывавшуюся часть дороги, что у Берузаимского больно дернулась голова. Обойдя грузовик, он резко сбавил скорость и повел машину по самой середине дороги, сам не обращая теперь внимания на надрывные сигналы сзади. Он все сбавлял и сбавлял скорость, и чем надрывнее и громче становились сигналы оставшейся за ним машины, тем веселее делалось его круглое красноватое лицо. Он высовывался в окно и что-то с явным удовольствием кричал в него. Что именно, Берузаимский не слышал, звуки голоса относил ветер. Но, несомненно, это было что-то обидное и оскорбительное. Несколько раз он делал вид, что наконец уступает дорогу, но в самый последний момент снова бросал машину на левую сторону шоссе. И, только натешась вволю, дал полный газ и сразу оторвался от преследователя. Лицо его выражало теперь полное удовлетворение.
Все это время, несмотря на то что его раздражало поведение шофера, Берузаимский не сказал ни слова. Этот парень заинтересовал его. По опыту он знал, что именно в такие вот минуты человек раскрывается с полной силой. Годы совместной жизни могут дать иногда меньше, чем один вот такой час. Характер шофера был для него сейчас почти абсолютно ясен. Когда они уже после наступления темноты въехали на главную улицу райцентра, он сказал шутливо:
— Ну, что ж, сделку совершили, столько вместе проехали, а кого поблагодарить, я так и не знаю.
— А это и не надо, — вдруг посерьезнев, сказал шофер, — встретились и разъехались. Такая наша шоферская жизнь.
— Ну как хотите, не настаиваю. — Берузаимский полез в карман, чтобы расплатиться.
— А может, не надо? — нерешительно сказал шофер. — Все-таки помогали.
— Ну, как хочешь, — протянув деньги, Берузаимский задержал руку. — Как хочешь, не насилую.
— Да нет уж, давайте, — шофер торопливо выбросил ладонь. — За работу же сами отказались получить. Я-то тут ни при чем. Ну, бывайте здоровы!
Он захлопнул дверцу и тронулся с места. Берузаимский, усмехнувшись, посмотрел ему вслед. Парень был жаден и все-таки больше неумен, чем смел. Не захотел сказать свое имя? Решил сохранить инкогнито? Забыл, что на машине имеется номер. ЗИС в этот момент поворачивал за угол и под зажегшимися красными огоньками, под его кузовом ясно и отчетливо вспыхнули четыре цифры — «24–48».
ГЛАВА ВТОРАЯ
Маленькую Саиду нужно было вести в школу. Аминет была в институте. Сегодня у нее был очень важный день — она готовилась к защите диссертации. А мать Лаукана приболела. У нее с самого утра был очень неважный вид, и, хоть она храбрилась, стараясь показать, что все в порядке, Лаукана трудно было обмануть. Он достаточно хорошо знал свою мать, она всегда старалась сделать вид, что с ней ничего не происходило, в каком бы состоянии она не была. Он знал, что у нее неважно и с давлением, и с печенью, но дома она совершенно не желала говорить об этом. Конечно, она и сейчас отведет Саиду в школу. И никто не подумает, чего это ей будет стоить. Только не Лаукан. Его она не обманет.