— Ну хорошо, — не выдержал наконец я, — Помнишь, как я ходил с хвостом?
— А, да, — заулыбался брат.
— Ну вот — сделай меня таким.
— Зачем? — не понял он снова.
— На всякий случай.
Не хотелось никаких лишних проблем. Пусть облик будет запоминающимся и понятным. Человек с хвостом лисы — что может быть проще?
Брат хлопнул в ладоши, но я ничего не почувствовал.
— Ну как? — спросил я, оглядываясь, — Готово?
— Готово, — кивнул он.
— По-моему, ничего не изменилось, — сказал я.
Ещё как изменилось, — ответил брат, — Это иллюзия. Тебе, может, и не видно, но вот остальным всё видно прекрасно.
У мена не было оснований не доверять брату, я лишь кивнул.
В тот же миг время вернулось в своё русло, а брат растворился в потоке лавы.
Раскалённый поток ударил в ворота с чудовищной силой, сорвал их с петель и понёс впереди меня по узкими улочкам в сторону храмового комплекса. Не считая городской стражи, успевшей взобраться на стены, в городе не осталось на единой живой души — все собрались на площади. Издали я видел уже людей, карабкавшихся на каменные лестницы. Не желая никого убывать без причины, я мысленно велел Торгардузамедлить волны. Последние из паломников уже влезли на переполненные жертвенные алтари, когда я вкатился на площадь верхом на городских воротах. К счастью своему, идолопоклонники построили весьма вместительные алтари.
Лава затопила площадь и наполнила до краёв гигантский колодец, поглотив останки тех несчастных, что были принесены в жертву.
— Что скажете теперь? — обратился я к жрецам.
— Ни ныне, ни впредь, не будем мы твоими рабами, Демон!
Я тяжело вздохнул. Мы определенно зашли в тупик.
— И что собираетесь делать? — спросил я их.
Если честно, что делать дальше не знал даже я. Появление было более чем эффектным, однако я не чувствовал и крупицы веры. Дети смотрели прямо на меня, но видели чудовище, несущее им лишь смерть и разрушения.
— Что будем делать дальше? — спросил Торгард.
— Ждать, — ответил я.
Брать их измором было, по всей видимости, самой глупой из всех возможных затей, но я не собирался сдаваться.
Ворота из гигантского огненного чертополоха и не думали загораться, потому я улегся на них и закрыл глаза. В полудреме мне слышались чьи-то всхлипывания, удары бубнов и тихое песнопение:
В утро солнцестояния
Выполни все желания,
Тёмных лесов создания
Пусть обратятся в прах! В прах!
Пусть обратятся в прах! В прах!
Мотив, поначалу тихий, обретал всё большую силу. Песнопение эхом разносилось над алтарями-лестницами. Окончательно из забытья меня вывел окрик Торгарда.
— Проснись! Проснись же! Что-то нехорошее творится.
Я открыл глаза и тут же вскочил на ноги. Я бы в тот миг даже посквернословил, знай хотя бы одно из ругательств, изобретённых детьми Мануса за время моего отсутствия.
В небе, прямо над тем местом где я прилёг отдохнуть, темнело чёрное пятно. Точно кто-то пальцем проколол небо и оставил в нём кровоточащую рану, которая, впрочем, не исторгала соки, а напротив, будто бы пожирала весь свет до которого только могла дотянуться.
Присмотревшись, я обнаружил, что дыра эта располагалась не так высоко — всего в полусотне метров надо мной, как раз на уровне с вершинами алтарей.
— Что происходит?
— Я как раз тебя хотел об этом спросить, — отозвался брат.
Он показался мне растерянным.
— Говори, что именно ты чувствуешь, — велел я ему.
— Что-то большое и… чертовски сердитое — проговорил Торгард.
— Оно там? — я указал на дыру.
— Да, — ответил брат, — Берегись, оно просыпается.
— Как же я поберегусь? — я осмотрелся по сторонам.
— В сторону, говорю, — рявкнул он.
Дважды меня просить не пришлось. Нынешнее тело не обладало и тысячной долей моей силы и проворства, однако допрыгнуть до ближайшей лестницы мне удалось.
Суставчатый хвост вырвался из сумрачного провала в небе и острым шипом расколол створку ворот надвое. Следом за хвостом наружу показалось тело.
О, что это было за существо. Кто бы ни создал подобное, он — или она? — совершенно точно был сумасшедшим. Тогда мне казалось, что я знаю лишь двух таких творцов.
— Похоже на одно из созданий Салкхисс, — сказал я, пытаясь отдышаться.
— Похоже на то, — отозвался Торгард, — Далековато он забрался от мамки.
Алтарь-лестница был забит людьми до отказа. Дети отказывались меня узнавать, а кое-кто пытался даже скинуть вниз. Впрочем, у них это не особо получалось. Работая локтями и коленями, я пробирался наверх.
Тварь, меж тем, выбралась из провала целиком и повисла на паутинке толщиной с корабельный трос. Сама паутина, по всей видимости, находилась по ту сторону портала. Больше всего существо походило на помесь скорпиона и краба, но повадками смахивало на паука. Голова твари пряталась глубоко в теле, прикрытая массивными жвалами, которые в сложенном виде напоминали двухцветную маску.
— Теперь понятно, почему Двуединый, — проворчал я.
Чудовище, меж тем, быстро протянуло между алтарями несколько нитей и устроилось на них, лениво поглядывая по сторонам.
— Кто посмел тревожить нас?
Голос существа, сухой и дрожащий, подошёл бы дряхлому старику. С лёгким отвращением я наблюдал, как все, кто собрался на алтарях, склонили перед ним головы.
— 0, Великий, — пропели жрецы, — Этот нечестивый демон назывался твоим именем, требовал поклониться ему, а в завершение всего напал на твой священный Город и разрушил множество домов.
Сотни рук в тот же миг указали на меня. Впрочем, я и не прятался, стоя на вершине лестницы, у самого края.
Тварь лениво поглядела на меня и будто бы нехотя взмахнула хвостом. Я успел нагнуться, уходя от удара, но стоявшие позади меня стражники рухнули, перерубленные надвое ещё несколько человек с криками полетели вниз.
— Демон? — проговорило чудовище, — Нет, это смертный. Просто очень ловкий. Кто ты, букашка?
— Хозяин этой долины. У меня много имён — Старец, Лис, Победитель Жирных Пауков, — отвечал я с ухмылкой.
— А он забавный, — просипел СкорпионоКраб, — Я убью его. Только подкреплюсь сначала, путешествие отняло много сил.
— Великий, сегодня мы принесли тебе множество жертв, мне кажется, что этого более чем…
Жрец не договорил. Чудовище подхватило его клешнёй и отправило в пасть, оказавшуюся просто безразмерной.
— Тебе кажется, — согласилось оно, — Этого совершенно недостаточно.
Пасть чудовища вновь разверзлась и выбросила в одну из лестниц целый ворох клейких нитей. Опутанными ими оказались все, кто был на ступенях алтаря. Спустя миг паук принялся втягивать в себя нити, а вместе с ней всех, кто прилип к ним.
С каким же удовольствием я наблюдал за тем как эта живая визжащая гирлянда приближалась к пасти чудовища. Я был готов смотреть на это бесконечно, обида и злость полностью мной завладели. Мне хотелось, чтобы этот фантасмагорический паук сожрал всех жителей этого проклятого города.
Торгард пытался привести меня в чувства, говорил что-то про бессмертных, вечность и небытие. Я просто послал его подальше. Всё погрузилось в липкий багровый полумрак.
Сейчас трудно сказать, сколько времени прошло — несколько минут или лишь мгновение. Но из забытья меня вывели чьи-то жалобные всхлипывания.
Так уж сложилось, что женщины всегда занимали в моём сердце особое место. Вернее, помещение-то имелось, но оно обычно пустовало. Ах, эти нежные ручки, лёгкие ножки и приятная гармония форм. А уж что и говорить о звенящих, точно колокольчики, голосах. Но особенное место в моём сердце занимает женский плач. Я его на дух не переношу.
И вот, в тот самый момент когда я считал уже свою работу оконченной и собирался насладиться страданиями непослушных детей, в сердце моё, пронзительно шипя и извиваясь, вползло странное чувство. Я огляделся по сторонам и сразу же понял, в чём было дело.
Она сидела на краю огромной каменной ступеньки и тихо всхлипывала. Худенькая, с густой гривой чёрных волос, в которые были вплетены яркие нити и зелёные травы. Лицо и тело её, прикрытое лёгкими льняными лоскутами, сплошным слоем покрывала ритуальная раскраска и татуировки. Слёзы катились у неё по щекам, а пухлые губки шевелились в безмолвном бормотании. Вокруг неё творилось подлинное безумие, люди метались то вверх, то вниз по лестнице, стараясь отыскать безопасное место или путь к спасению. Торгард помогал мне и я отчетливо слышал их мысли. Всех волновали лишь собственные жизни. Каждый из них был готов заплатить кровью каждого вокруг за собственное спасение. Будто бы испорченное радио, фразы без начала и окончания, белый шум.