В этот поздний час она пустынна, витрины магазинов, торгующих старинными монетами, полудрагоценными и драгоценными камнями, а также различными древними артефактами, сейчас темны. Между запертыми ставнями верхних этажей то тут, то там пробивается тонкая линия жёлтого света.
Джо осторожно шагает по неровной мостовой, придерживая на плече шлёвку длинного кожаного футляра.
Жутковато одному шагать во тьме, особенно если вокруг слышны звуки, издаваемые невидимками.
Керамика об пол. Мать-перемать. И взвизги! отстающие по времени от щелчков ремня.
И собственные удивительно громкие шаги, и шаги эха. Сотни глаз могут сейчас наблюдать за тобой, но ты этого не знаешь…
Джо остановился перед лавкой, над дверью которой висит старая деревянная вывеска в виде оправы гигантских очков с левым красным и правым зелёным стёклами, и вязью выцветших золотых букв:
ОПТИКА КОЭНА
Линзы под заказ. Точные объективы для всех мыслимых целей. Телескопы для романтиков и перископы для вуайеристов.
Джо наклонился и заглянул в витрину: длинная подзорная труба блеснула латунью.
Слева от входа в лавку была ещё одна дверь — отдельный вход в жилые помещения наверху. Джо приподнял бронзовую «руку Фатимы» и трижды опустил её; по улице прогремело эхо. Джо подождал, и потянулся было стучать ещё как вдруг понял что в двери на уровне глаз открыта небольшая панель.
— Кто это? — прошептал женский голос на арабском.
Джо никого не видел в темноте. Он наклонился к смотровому окошку.
— Я пришёл увидеть мистера Коэна, — ответил он на английском.
— Завтра он будет в лавке, — женщина тоже перешла на английский.
«Голос молодой. Должно быть, та младшая сестра, о которой говорил Лиффи».
— Я пока обхожусь без очков, мисс. Пожалуйста, скажите мистеру Коэну, что меня послал Лиффи.
Панель бесшумно закрылась, и через мгновение так же тихо открылась дверь.
Джо вошёл. В темноте коридора он смутно углядел только верхнюю половину лица.
«Шарф? — проницательно подумал Джо. — Выходила, и только вернулась?»
— Я не знаю никого по имени Лиффи, — прошептала молодая женщина. — Кто вы и чего хотите?
— У меня особое дело к вашему брату, мисс Коэн. Моя фамилия Гульбенкян. Я обращаюсь к неравнодушным людям за помошью для армян-беженцев из Малой Азии.
— Вы опоздали с благотворительностью на двадцать лет, барев дзес аргели.
— Пару часов назад я сказал бы также, но Лиффи доказал мне обратное. Я говорил Лиффи, что та бойня давно отсталась в прошлом, а мир перешёл к более масштабным, так можно ли ожидать, что мистер Коэн вспомнит геноцид армян? Но Лиффи улыбнулся и пожал плечами, — вы знаете, как он это делает, — и сказал, что ваш брат в заботе о беженцах найдёт способ, так сказать, пронзить время. Лиффи сказал, что у вашего брата долгая память, как и у всех каирских Коэнов.
Так что пожалуйста, мисс Коэн, только передайте ему, что меня прислал Лиффи; я уверен, мистер Коэн понимает, что Лиффи не из тех, кто посылает праздных посетителей.
— Я говорила вам, что не знаю никого по имени Лиффи.
— Его знает мистер Коэн. Конечно, я мог бы представиться старым другом Стерна, но это было бы преждевременно; спешка в Леванте — не дело. Я подожду здесь, пока вы переговорите с братом.
Джо слышал её неровное дыхание, а его глаза адаптировались к темноте. Напротив, вытянувшись по-струнке, стояла высокая молодая женщина, из-под шарфа выбивались волосы.
— Всё в порядке, — добавил он, — Я потратил на ожидание большую часть своей жизни. Ожидание какого-то ответа, который вдруг да придёт ко мне. Я даже провёл несколько лет в пустыне, в ожидании и размышлениях о человечестве и Стерне. Удивительно, насколько разносторонний человек этот Стерн.
Вы не возражаете, если я закурю?
Джо достал сигарету и зажёг спичку, чтобы она могла видеть его лицо. Он старался не смотреть на неё. Некоторое время она колебалась.
«Надеюсь, шпион-неумеха, ты повернулся к ней нужной стороной», — сказал себе Джо.
— Я вернусь быстро, — предупредила она.
— И я это очень ценю.
Он задул спичку.
* * *
Они сидели в задней комнате лавки, сидели в окружении ящиков со стеклом, примерочных лорнетов и шлифовальных кругов.
Коэн был высоким, худым и угловатым, понятно, евреем. Тёмная прядь волос постоянно падала ему на лоб. Обутый в изношенные тапочки, в целом он создавал впечатление человека элегантного. Отчасти наверное потому, что жесты его были прямо-таки грациозны. Красивый человек, даже чересчур красивый, пожалуй.
Коэн приятно улыбнулся, поправляя прядь волос длинным и тонким указательным пальцем.
«Ну блять, — подумал Джо, — не палец, а рыболовный крючок; селёдки наверняка укладываются штабелями. Только вот он, похоже, рыбу не любит».
— Хорошо, — сказал Коэн. — Хотя уже за полночь, я рад возможности встретиться с человеком, носящим такую фамилию. Моя сестра сказала мне, что вы новый начальник Британской Секретной Службы на Ближнем Востоке, или «Секции А. М. в Малой Азии», или полуночный ковбой или… что там ещё? Кто в этой части мира может уследить за появлением всех мутных разведывательных подразделений? Я определенно не могу. Как говорит ваш друг Лиффи, это похоже на иллюзию преломляющихся в бесконечность искажённых изображений.
— Не разъясните, мистер Коэн? При мне он о таком не упоминал.
— Вот как? Ну, он имеет в виду блики пустынного солнца в перегретой голове. Он говорит, что там рождается множество маленьких миров, отличающихся друг от друга в деталях. Он называет их отражениями. Так какой мир, принц-ворон, является вашим, и какое он имеет отношение к моему?
— Если прямо, — сказал Джо, — то я пришел обсудить увеличительное стекло, которое ваш прадедушка сделал в девятнадцатом веке.
Коэн с облегчением рассмеялся.
— И это всё?
— Да. Представьте себе, только это. Но, видите ли, это было очень мощное увеличительное стекло, настолько мощное, что позволяло видеть сквозь годы. Настолько мощное, что может сказать нам: кто вы, и кто я, и почему вы сейчас консультируете меня здесь, в Каире.
— Я не знал, что консультирую вас.
— Это так, — сказал Джо, — никаких сомнений. Так вот, это увеличительное стекло таково, заметьте, что когда человек прикладывает его к глазу, то глаз за стеклом становится шириной в два дюйма. А такой большой глаз видит многое. Ваш прадед, основатель «Оптики Коэна», сделал это стекло для своего друга, английского ботаника, который шароёбился в этих краях в девятнадцатом веке, человека по имени Стронгбоу. Пока всё понятно?
Коэн улыбнулся.
— Да.
— Хорошо. И этот человек был из тех, что один на тысячу. Стронгбоу начинал карьеру как ботаник, но вскоре странствия взяли над ним верх, — «Остапа понесло», как говорится, — и он стал исследователем-энциклопедистом всей этой части мира, засовывая всюду свой нос и используя увеличительное стекло, чтобы лучше рассмотреть путевые достопримечательности. Затем, после сорока примерно лет, Строгбоу решил поменять свою жизнь ещё раз, и роздал свои мирские блага, как это делают святые люди, ведь вещи бесполезны на их путях.
И вот, Стронгбоу решил отдать лупу одному из своих самых близких друзей, который был и большим другом вашего прадеда, чёрному египтологу по имени Менелик Зивар. Вы следите за мыслью?
— Да.
— Прекрасно. Теперь уже Зивар смог использовать её с пользой — при расшифровке заключённых в камень древних песен, молитв и проклятий. И он делал это, пока не умер, и лупа была положена ему на грудь, в саркофаг. Зивар намеревался провести века в склепе под общественным садом рядом с Нилом; место находится здесь, в Каире. И этот Зивар, видите ли, этот старый, мать его рабыню, Менелик, так привык разговаривать с мумиями, что ввиду ухудшения зрения не придумал ничего лучше, чем отправиться в загробный мир с лупой в руке. Чтобы не упуская деталей разглядеть вечность. Вот что он сделал, и теперь у него на груди лежит превосходное и волнующее воображение устройство, данное ему давным-давно его старым другом Стронгбоу, а изготовленное большим другом их обоих, превосходным мастером-оптиком по имени Коэн… вашим прадедом.